Афоризмы, истории, притчи и просто байки

Робеспьер растёт! Только массовые расстрелы спасут родину!

Сегодня главное не хлеб, не сталь и не броня, сегодня главное – дети. Потому что завтра это и хлеб, и сталь, и броня.


Ролан Быков

— Выстраиваются, — хрипло сказал Александру суховатый белобрысый старик. Он держался уверенно, каждым жестом подчеркивая свое достоинство. — Ударим сейчас, пока не поздно.


Казалось, Александр не слышал этих слов. Он молча глядел на юго-восток, где стояли персы, и о чем-то думал.

Царь качнул головой.

— Нет, Парменион.

Старик нахмурился.

— Когда же?

— Когда? — Александр почесал кончик своего носа. — Утром. Пусть люди отдохнут.

— Но ведь они бездельничают уже четыре дня! — загорячился Парменион. — Сколько им еще отдыхать?

— Пусть бездельничают еще одну ночь, — лениво сказал царь. — Отдых всегда полезен человеку.

— Но персы успеют выстроиться до утра! — все больше распалялся Парменион.

— Не беда…

Александр зевнул; он точно хотел показать, что и в грош не ставит Пармениона со всей его высокой мудростью.

— Не беда? — Старик насмешливо вскинул кисточки белых бровей. — А не вспомнить ли нам слова твоего любимца Ксенофонта? "Лови для нападения на врага такое время, когда он случится в беспорядке, а твое войско будет устроено к бою; когда он будет без оружия, а ты с оружием в руках… когда ты видишь его, а сам остаешься скрытым; когда он на дурном месте, а ты занимаешь выгодное". Или ты забыл советы старших?

— Нет, — вяло ответил Александр.

— Так чего же ты ждешь? Враги еще не выстроились. Они в беспорядке, а наша конница готова к бою. Мы видим неприятеля, сами же скрыты за этой грядой холмов. Персы внизу, мы наверху. Почему нам не ударить?

Александр досадливо поморщился.

— Ты не ослеп, старец? Ночь на носу.

Парменион смешался (о, змей Тифон бы тебя побрал!), но быстро нашелся:

— Ну и что же? Пусть ночь. Иного выхода нет. Если мы не нападем на персов, они нападут на нас.

Царь повернул голову, и в его суровых глазах Парменион увидел презрение.

— Не нападут, — мрачно проговорил царь.

— Почему?

— Почему? — загремел Александр. К его лицу разом прихлынула кровь. — Потому что они боятся нас! И страхом мы доймем их. Прикажи отряду легкой конницы всю ночь разъезжать по равнине с факелами. Пращники же пусть понемногу камни бросают. Сменяй тех и других чаще, чтобы люди успели поспать. Дозорам не дремать, — голову сниму! 

— Для чего вся эта затея? — уставился на царя старый полководец. Изумленный Александр косо поглядел на Пармениона:

— О боже! Чтобы персы всю ночь ждали внезапного нападения и всю ночь простояли в строю.

Он повернулся и быстро направился по склону холма вниз к лагерю. Гетайры — "товарищи царя" — еле поспевали за повелителем. Старик размышлял: "Чтобы персы всю ночь ждали внезапного нападения и всю ночь простояли в строю…" Афина-Паллада! Как не додумался до этой мысли он, Парменион, друг царя Филиппа, известный воитель? Да, персы боятся Александра и не нападут на него первыми, да еще в ночной темноте. Готовясь отразить неожиданный удар, они до зари простоят в строю, истомятся без сна, измотаются от бесконечных ложных тревог, устанут, точно волы на пахоте, и утром, когда у них начнут подкашиваться ноги, свежее, отдохнувшее войско Александра грянет на варваров сверху и смешает их с прахом равнины… Просто и велико!

Так случается не первый раз. При Гранике старик настойчиво уговаривал Александра отложить бой, — враг занимал возвышенность, тогда как македонцы держались внизу, перед болотом, и Парменион боялся увязнуть в трясине. Но царь его не послушался. "Неужели, — сказал сын Филиппа, — так легко перейдя через Геллеспонт, я остановлюсь перед этой жалкой речонкой?" Он бросился вперед и разгромил неприятеля.

После того, как пал Тир, город финикийцев, подчинявшихся персам, Дарий предложил сыну Филиппа дружбу, все владения на запад от Евфрата до Эгейского моря, десять тысяч талантов выкупа за семью, попавшую в плен к македонцам под Иссой, и руку одной из своих дочерей. "Будь я Александр, — сказал тогда Парменион, — я принял бы эти условия". "Да, — ответил проклятый юнец, — будь я Парменионом, я тоже согласился бы на то, что предлагает мне персидский царь. Но так как я Александр, условия, поставленные Дарием, меня не удовлетворяют. Зачем мне половина государства, если я могу захватить его целиком? Зачем мне его деньги, если их у меня и так много? А жениться на одной или сразу на обеих дочерях Дария я могу и без его разрешения, — ведь они у меня в обозе…"

https://www.litmir.co/br/?b=57971&p=6

Ночной жор


Очень часто меня окружает наша пытливая ясноглазая молодежь, будущие покорители околоземного безвоздушного пространства, полярники, танкисты, а кому повезёт, так даже и инженеры.
Обычно мои встречи с молодёжью происходят в местах культурного отдыха трудящихся: в шашечном клубе, в физкультурном кружке, на планерной станции, на утреннем отходняке после дэнс-дивижн. У молодёжи всегда ко мне множество вопросов. Такой уж я человек. Где ни появлюсь, сразу вызываю живейший интерес, гул, свистки, крики, восторг и плач. Многие даже начинают трясти прутья оконных решёток, если дело происходит в замкнутом помещении, и дико визжать в дымящуюся морозом форточку.
Вот и молодёжь ко мне тянется.
Окружит, бывало, у гаражей и начинает задавать вопросы. Раньше я на эти вопросы мог отвечать часами. Крутишь над головой оглоблю, следя, чтоб за спину какой естествоиспытатель не зашёл, и отвечаешь. Главное, не поскользнуться при остроумном ответе на чём-нибудь сельскохозяйственном. А то юношество у нас боевитое, можно будет потом и не подняться.
Теперь же силы не те у меня, поэтому пресс-конференции стараюсь не затягивать. Начал использовать удары ногами. Кусаюсь. Осень патриарха, по-другому и не скажешь.
Вчера у меня спросили, например, такое: «Какие женщины вас пугают?» Думали, что я замешкаюсь, пропущу прямой в корпус.
– Меня пугают женщины, которые едят по ночам! – очень я быстро нашёлся с ответом.
Всё в этих женщинах зыбко и подозрительно. Как лунный свет, в котором они бредут к холодильникам, а там начинают торопливо скусывать и шумно схлёбывать, урчать и шуршать. Днём такие красавишны, строгие, образованные, ироничные, замуж хотят, ездят на аккуратных «Пежо», диеты, травяные чаи, СПА, кредитов понабрали, ксанакс в туалетной тумбочке – просто залюбоваться можно на городских профессионалок. А как, стало быть, ночь – гастрономический сомнамбулизм как он есть.
Если они сами собой так манипулируют, то что ж они с мужиком-то сотворят?! Очень серьёзный вопрос. И если они себя так уговорить могут, то как же они мужику-то своему врать будут? Да и просто, отвлечёмся от эгоэстетизма, можно просто со страху перекинуться ночью-то. Я ж не придумываю. У меня самого таких вот ночных жриц аж две целых племянницы.
Недавно встал ночью для совершения нескольких совершенно необходимых мне ночных обрядов. Я в последние месяцы полюбил, например, сидеть в своём зимнем саду под шорох волн и читать под лампой «Oriental Myth and Literature in the Iliad» Баркета. Спускаюсь на первый этаж. Тихо. Два часа ночи. Я в распахнутой на мощной ещё груди пижаме, с томиком в руках, на ощупь пробираюсь в задумчивый сад.
Захожу на кухню, а там – будьте любезны! Заседание уютного клуба по интересам «Заешь свой стресс бужениной». Обе красавицы изящно сидят с бутербродами в точёных своих ручках. И темнота им не помеха. И соседство не напрягает. А размер у бутербродов такой, что любой прапорщик только икнёт да по стенке бункера сползёт от зависти. Мой друг Д. Ю. называет такой бутербродный сайз «разорви моё хлебало». Я с этим определением согласен, хотя вполне осознаю его остроту.
Я и говорю своим кровинкам, которые на меня несколько волчицами стали смотреть, впрочем, продолжая жевать хамон:
– У вас хоть что-то святое есть?!
И «Космополитеном», подобранным с кухонного пола, эдак по столу! Раз! Ещё раз!..
(c) Шемякин Джон "Дикий барин"

Историю музыки в университете преподавал профессор с большим юмором.

Hа экзаменах всегда звучал его излюбленный вопрос: "У Баха было 30 детей, и он провел большую часть своей жизни в ..."

Студенты-весельчаки заканчивали так: "В постели". Более серьезные отвечали: "В Германии". И только один студент, знавший по опыту, как живется многодетным семьям, ответил: "В долгах".
 

Сообщают, что американец афганского происхождения Омар Матин расстрелял в США как минимум пятьдесят гомосексуалистов. Ранил ещё пятьдесят. Ещё Омар почти завалил одного спецназовца — попал из Ar-15 в центр кевларовой каски. То есть прямо какой-то Рэмбо, который погиб при задержании. Как-никак устроил крупнейший в США теракт после 11 сентября. Вот, конечно, удивительно. Ты — пидор сильнейшей страны на свете. Живёшь в солнечной Флориде, трудишься на богемной работке, по вечерам отдыхаешь в барах и любишь кататься в Европу. Всё у тебя хорошо и богато. Гомосексуалистов убивают где-то там, за океаном, где пустыня и эти диктаторы с некрасивыми усами, а здесь, под пальмами, всё хорошо и безопасно. Кто будет изнечтожать геев в стране, которая сняла танцы в «Голубой устрице»? Сама судьба устроила так, что ты должен был прожить долгую, счастливую жизнь, которую сполна бы оплатила медицинская страховка. Но тут в твоём любимом клубе захлопываются двери, и сквозь музыку слышно, как кто-то передёрнул затвор. При всей банальности — есть в случившимся фатальная неожиданность. Геи, США, Флорида и афганец, которому всё это не понравилось.

(с)интернечено

Новый год


Ещё перед тем обжигающим моментом торжества, когда я, в распахнутой белой шубе на голое тело и в высоких лаковых сапогах на платформе, начал кружиться у шеста, притаптывая левой ногой и поводя плечами, обратил внимание на то, что половина собравшихся яростно отправляет кому-то СМС-сообщения. А эти «кому-то» тоже, видно, сидят за столами, но отвечают регулярно.
У всех такая насыщенная жизнь, что даже на степенное застолье времени нет. Раньше всё было как-то иначе. Без вот этого телеграфирования.
Раньше, если уж в промежутке между блюдами захотелось тебе эдакого, знаете, общения, то, поглаживая бороду, выбирая из неё гусиные ошмётки и давленную бруснику, поманишь взглядом кого из расторопных и басовито эдак:
– Прохор, ну, ты там распорядись, значит, чтоб поприличней...
И вот уже Прохор вталкивает в жарко топленную горницу какого ни есть собеседника с вываливающимся чемоданом под мышкой. Усаживают его напротив тебя, чуть поддавливая на плечи, несут ему на едином блюде, что собрать смогли второпях: поросёнка холодного, пирога с грибами, квашенины хрусткой, лебяжий полоток под луковым томлёным взваром на сливках, пряника аржаного с патокой, полоску арбузовую… Сам, не чинясь, нальёшь в стакан отогревающемуся из гранной хрустальной бутыли перегонного вина.
– Давай, гостюшка, исповедай нам про диковины какие, что где видел, пока ваш литерный поезд мы в степи не встретили-остановили, как жить дальше думаешь?
Тут и остальные сотрапезники подтягиваться начинают. Тоже им любопытно. Тоже хочут время провесть с душевной пользой, пока состав на путях выгорает да разбеглых по сугробам долавливают, да пока казённого казначея досками деловито давят и пятки ему подщетинивают.
Так, за неспешными расспросами, ночь новогодняя и пролетает. Один то расскажет, другой же – иное. Тут тебе и про электричество, и про кораблекрушения, и про графинь, и про что хошь. Кто и споёт, кто и попляшет. Так как-то на душе радостно и светло от всего этого. Дослушаешь про разлучённых детей одного богатого американского маркиза, Жози и Джеймса, встанешь, вытирая слёзы, губу покусывая, оботрёшь на крыльце лицо снежком обмятым, гарью припорошенным, да прямо так, с красными глазами, и сядешь в розвальни.
– Прощевайте, люди добренькие! Лихом мя не поминайте, християне столичные!
Да сапогом в спину возчику – гони, родной, дави, за всё плачу!
Пока со станции выезжаешь, всё рукой машешь оставшимся. Кто из сарая на карачках выползает, кто на заборе повис в вывороченной женской шубе, кто к колодезному вороту привязан, льдом на башке искрится в рассветной синеве... Но рады все, живы! Вон уже валенки чужие примеряют, хвастаются часами или муфтой новой. Всех трясёт, конечно, но это озноб не смертельный. Потому как жизнь – она всё превозмогает и на пепелище возродиться норовит.
– Скоро, ох, скоро вернусь! Смотрите тут у меня! – прокричишь весело.
А тебе в ответ хриплый вой: «Ага-а, да, понятное дело!» И звонарь подвешенный на колокольне ногами в колоколе качает – бом, бом!
Вот он – настоящий Новый год! А не когда мандарины и пьяные карлики на ходулях.
Теперь, конечно, всё не то. Химия какая-то. Нет естественности. Сидим в заведении с односложным названием, выбритые, загорелые, невесёлые люди.
(с) Шемякин Джон "Дикий барин"

Новая прекрасная жена Кеши стала негромко жаловаться мне на свое благополучие и радость брака.

"Этот фургон, дочка", - сказал я задумчиво, - "этот крепкий фургон скрипел по прерии задолго до твоего рождения. И он скрипел именно так. И когда ты полезла в этот фургон, дочка, он был точно таким же как и сейчас. И пах так же, и катился точно так же. И когда тебя из этого фургона выкинут, фургон не изменится. А тяжело покатит дальше в Алабаму. Ты знала, куда залезла, знаешь, что тебя ждёт завтра и ты получаешь горячую пищу раз в день. Для тебя это уже немало, милая..."
(с)Джон Шемякин

На свадьбы Гиллиланды дарят невестам топор. На топоре гравировка. Недавно держал топор в руках, примеряясь. Спросил у сестры про надпись на обухе. Мол, знаю, что свадьбы у нас в семье всегда экстраординарные, часто экстремальные, достаточно посмотреть на собравшихся, чтобы понять необходимость топора в тонких руках счастливой невесты. Но надпись-то зачем, что значит?

А история бытовая. Я даже расстроился. В 1712 году основоположник нашего сука родового древа вез на венчание невесту свою. Тогда все по простому было.
Раз папаша невесты не очень рад получить в зятья какого-нибудь основоположника под смехотворным предлогом, что, мол, основоположник заочно приговорен выездной сессией королевского суда к повешению, то основоположник невесту крал.
Крали Гиллиланды так: подъезжали на позаимствованной у милых и незнакомых людей двуколке. Невеста сноровисто выносила из своего девичьего рая имущество, деньги и продукты. Уминала узлы, складывала ящик к ящику, утягивала веревки. Гиллилланд-жених в это время мужественно смотрел прямо перед собой, скашивая изредка глаза на счастливо запыхавшуюся будущую мать двадцати с лишним детей. Все ли прихватила? Не хромает ли, кстати? Сможет ли при случае бежать по каменистому склону, отбиваясь от собак ленд-лорда?
И вот нагоняет в 1712 году будущих молодых супругов погоня из родителей невесты, родственников невесты, соседей невесты, солдат гарнизона и прочих, скажу прямо, идиотов. Как с идиотами бывает, собралась огромная толпа решительных идиотов. И намерения самые омерзительные. Размахивают чуть ли не приговором. Не считая палашей.
Основоположник семнадцати лет отроду ломающимся голосом успокаивает невесту. Говорит ей: "Бог милостив... У меня есть ружье. До обрыва полторы мили. Постарайся не плакать, если упадём". А невеста ему отвечает: " Дай-ка мне топор!" "Да что же ты с ним делать будешь?", - спрашивает жених. И невеста ответила ему надписью на нашем подарочном топоре.
ЧТО СМОГУ

(Последняя фраза девочки хороша)
 
Саламандры — духи огня. Многие думают, что они изрыгают пламя, как драконы, но это не так. У саламандр ледяная кровь, им все время холодно, они не могут согреться. Вот почему они живут в огне. Однажды они услышали, что человеческая любовь может согревать лучше любого пламени. Тогда несколько саламандр, приняв человеческий облик, пришли в мир людей, избрав себе один город. Все они имели вид молодых красивых мужчин и женщин с бледной кожей и огненно рыжими волосами. Они искали общества людей, соблазняли их, входили в их дома, занимались любовью, и им это нравилось, но все же их это не так согревало, как они предполагали. Истомленные сексом они начинали мерзнуть и дрожать от холода, пугая тех, с кем они были. И тогда саламандры призывали огонь и уходили в него, оставляя гореть все вокруг, в том числе и тех, с кем провели ночь. Некоторые саламандры, пережив разочарование, ушли навсегда в свой мир. Но многие придумали и научились совмещать огонь и секс. Поэтому в этом городе каждую ночь возникали пожары, горели дома и люди. К счастью, длилось это недолго. Вскоре почти всем саламандрам наскучил это холодный мир, и секс с людьми перестал приносить удовольствие. Они поняли, что пламенный жар любви — лишь красивая сказка, выдумка. Они ушли, ушли навсегда из этого города. Лишь одна саламандра в облике прекрасной юной девушки осталась. Она поняла, что согревает лучше любого пламени лишь истинная любовь, не секс, а глубокие чувства, огонь, пылающий в сердце, внутри, а не снаружи. А поняла она это потому, что полюбила. Полюбила юношу, доброго и умного. И он ее полюбил. И была их любовь такой жаркой, что юной саламандре не нужен был огонь, чтобы согреться, она забыла о нем. Вместе они поселились в небольшом, уютном домике. Вместе смотрели на горящий камин по вечерам, но чаще в глаза друг другу. И держали руки в ладонях друг друга. И юной саламандре даже не надо было греть свои руки у камина, так ей было тепло. А ночью они были столь неутомимы в любви друг к другу, что юной саламандре иногда было даже жарко от своей собственной страсти, а ведь у нее была ледяная кровь. Так длились дни, вечера, ночи, так прошел месяц, и девушке вдруг начало казаться, что ей уже не так тепло, как раньше. Хотя ее любовь не угасала, а только росла, но все же все чаще и чаще ей становилось зябко, все чаще она с тоской смотрела на пламя, горящее в камине. Глаза и руки юноши ее больше не согревали. И юная саламандра поняла, что это не ее любовь, а любовь юноши к ней угасает, ведь она чувствовала это самым простым и верным способом — осязанием. Она поняла, что человеческая любовь непостоянна, а мужская — тем более. Однажды юноша ушел из дома, а юная саламандра, томящаяся в тоске и одиночестве, бросилась его искать. Был солнечный жаркий день, а она шла, дрожа от холода. И вдруг она увидела своего возлюбленного, который целовал другую девушку, сидя за столиком уличного кафе. Потом они встали и ушли, обнимаясь и улыбаясь друг другу. А юная саламандра вернулась домой. Когда пришел юноша, он увидел ее, сидящую у огня и держащую руки в пламени камина. — Что ты делаешь, Салли?! — воскликнул он и бросился к ней, но увидел, что с ее руками ничего не случилось и очень удивился, ведь он не знал, что она — саламандра. Он звал ее Саломеей или просто Салли. Саломея обернулась к нему и ее взгляд напугал юношу. Он подумал, что она больна. Он прикоснулся к ее лбу, он был холоден как лед. 
— Что с тобой случилось? — спросил юноша. 
— Твоя любовь ко мне прошла, вот что случилось! — сказала саламандра своему неверному возлюбленному, — Ну почему человеческая любовь так коротка и недолговечна! 
— Что ты говоришь? Я люблю тебя! — попытался успокоить ее юноша и обнял ее, но она оттолкнула его. 
— Ты любишь меня? Но почему же мне так холодно?! — воскликнула Салли, в ее глазах было презрение и ненависть. Она вся задрожала и посмотрела на огонь. И пламя камина повиновалось ее зову, оно вмиг охватило комнату, загорелось все вокруг: мебель, картины, портьеры. Юноша в ужасе смотрел на все это, не в силах сдвинуться с места. А из огня появилось еще две девушки, сестра и подруга Саломеи, они увели ее, недружелюбно поглядывая на юношу. А Салли вдруг обернулась и сказала: «Прощай!» уже без злобы и как-то растерянно пожала плечами. 
— Все же мне с тобой было очень хорошо, и я тебе благодарна, — добавила она и улыбнулась на прощанье, после чего исчезла. А юноша, преодолев оцепенение, бросился искать выхода из огня, но было поздно. Вскоре он начал задыхаться и потерял сознание. А потом и дом, и он сам превратились в пепел. Однажды, спустя много лет, когда хоронили какого-то почетного гражданина, из пламени топки крематория незаметно, озираясь вокруг, вылезли женщина и рыжеволосая девочка лет двенадцати. И хотя день был жаркий и сверху нещадно палило солнце, им явно было зябко. Они прошлись по кладбищу и остановились возле одной таблички, немного постояли молча, положили на нее один необыкновенной красоты цветок и ушли, исчезнув также незаметно в топке крематория. Перед этим девочка еще раз посмотрела вокруг. 
— Отвратительный климат! — сказала она, — Мама, а зачем они пихают нам своих покойников?
Но мама лишь снисходительно улыбнулась и захлопнула за собой изнутри дверцу топки.

Очень уж легло на душу (это личное, когда прочитал, выдохнул ибо рискнул в свое время. Да, не всё получилось, но я с ужасом думаю, что было бы, если б не рискнул тогда.)

Цитата
Только об одном можно в жизни жалеть — о том, что ты когда-то так и не рискнул

Авторство мне неизвестно. С просторов интернета.

Цитата: ЦитатаВ самолете "в Москву!" мне вручили соседского младенца. Был ещё один младенец. Пётр. И его куда-то понесли родители. Видимо, показывать в хвосте самолета. Родителям лет 15 на первый взгляд. Присмотрелся - нет, не 15, а 17-ть, скорее всего.

Младенец Оксана просидела у меня на руках минут пять. Естественно, для меня - вечность. Все время просидел, торжественно глядя перед собой и не мигая. Стюардесса, видевшая меня только при посадке, прошла мимо и уважительно цокнула языком. Вот не было у старца дитя с собой в ручной клади. А, гляди-ка, успел!
Пожилой павиан с младенцем - триумф дрессуры, гордость Гамбургского зоопарка. Возможно, так и повелю себя изваять. Расставались с Оксаной трудно. Уснувших девушек трудно сбагривать её родителям. Всегда так было и так будет. Девушки, вариант "притворившийся мертвым опоссум" - надежное средство сделать отношения с молодым человеком крепче и интересней. Но не повторяйте поступок чаровницы Оксаны. Если срыгиваете во сне, то предупреждайте об этом заранее. На землю вступил немного насупленный. Целовал бетон аэродрома довольно сухо. Потом мыл голову в сортире и привлек внимание. Голова меня всегда выручала.
В самолете "домой!" не присел даже на минуту малую. Хотя экипаж ловил и усаживал. Всё подписывал и подписывал у пассажиров что ни попадя, улыбался, заводил беседы. Когда выключили свет, обострил шоу. Предложил задавать мне вопросы. Уснувших будил. Боящихся утешал. Остальным говорил "без сдачи!"

У него кстати - шестеро детей.
Всем советую почитать его книгу "Дикий барин" - хорошее настроение гарантирует.. говорят уже и вторая на подходе "Дикий барин в диком поле". У мужика отменный юмор, редкость в наши дни..

Цитата: ЦитатаОчень хочется посмотреть на изобретателя, производителя и продавца свечи с запахом тлеющих дубовых (как выяснилось) поленьев и тлеющего (как выяснилось) мха.

Прямо в глаза им посмотреть.
Проснулся в ночи от запаха начавшегося пожара. Такого еще не очень бурного, а тихого, быстро бегущего меж перекрытий ласковыми язычками, скользящего к залежам бумаг в кабинете и библиотеке, вкусно облизывающего проводку.
Глафира Никаноровна ничего не чувствовала, она была утомлена успехом. Спала рядом, несколько разметавшись лапами. Одну лапу закинула на меня, и хвост, совершенно невкусный, кстати.
Тут в спальню вбежал дедопес Савелий. Как всегда ликующий и предвкушающий что-то хорошее. Не хочу видеть его на своих похоронах.
«Что, бать, горим, да?! да, бать, да, да, да?! конец нам всем?! Атлична!!!»
И попугай подал признаки неожиданной жизни, тоже прибежал врастопырку, крыла свои обгрызенные поднял. Параноик мой еще бодр, так скажу.
Втроем разбудили Глафиру Никаноровну, она все не верила, что праздник продолжается и снова будет фотосессия.
Вот что делать в такой ситуации? В ногах прыгает Савелий, попугай забрался на шкаф и оттуда подает команды. Глафира обмякла на руках. А по спальне аромат «мадридский костерок».
Свечечники, я вас всех запомнил! Прочие виновные уже понесли наказание.
Совсем все с ума посходили! Хочешь запахов – жги полено да обмахивайся им. Нет, надо придумать такое, что запаливаешь свечу и грезишь, улыбаясь, что тебе Иван Грозный в пытошной у уютно поскрипывающей дыбы.
Чего можно добиться таким ароматом, на что рассчитывать? Непонятно.
Нас губит общество всестороннего потребления всякого непотребства. Началось, понятно, с клубничных гондонов. А потом пошло-поехало.
Жду свечей с запахом работающего дизелька, оружейной смазки, умащенного волчьим жиром капкана. Зажег все разом по углам – красота, скидай кирзачи у шконки, портянкой чеши меж пальцами ног, все, дотопал, дома.

(с) "Дикий барин"