Улыбаемся и машем, парни!

Послушай, Рейган, пидарас из Голливуда!
Ты на кого решил пойти войной, паскуда?
Или забыл гандон ты времена былые,
Как наш народ ебал Мамая и Батыя.
А может, вспомнишь ты, разъеба и подлец,
Как Сашке Невскому уселись на конец
Собаки-рыцари на Ладожском сраженьи
И всем пиздец пришел, прости за выраженье.
Ты изучи сперва историю, мудак,
И ты поймешь, что не сломить никак
Стальную волю и Величие народа,
Чей идеал есть: Братство, Равенство, Свобода.
В Стокгольме помнят до сих пор, как Петр Первый
Переработал войско шведов на консервы,
Порол двенадцатого Карла под Полтавой,
Знамена русские овеял славой.

А может, слышал ты, как из-под Сталинграда
Народ советский гнал коричневого гада.
В Берлине в блеском мы закончили атаку
И на рейхстаге написали: «Хуй вам в сраку»

Куда ты лезешь в жопу, ебаный вампир,
Войной холодной переворачиваешь мир,
Везешь ракеты средней дальности в Европу,
За что наверняка получишь хуй ты в жопу!
Зачем пошел на Никарагуа и Кубу?
Зачем ты в холод с нищеты снимаешь шубу?
Войну жестокую затеял с коммунизмом.
Брось это дело и займись-ка онанизмом.
И передай своим блядям из блока НАТО,
Что хуй дрочить на нас, мол, рановато.
И коль войной они в страну нашу ворвутся,
Отпиздим всех, парашей захлебнутся.
Читай же книги по истории, скотина,
Проси прощения у нас, кусок кретина.
И знай, гандон, мы не Ливан и не Гренада,
И хуй дрочить поэтому на нас не надо.
Запомни, потрох сучий, ебаный барбос,
Залупа конская, позорный хуесос,
Вдолби в башку свою, достопочтенный сер,
Мы не Америка, а СССР.
Ты, драный клоун и артист паршивый.
Кишка ты рваная, пизды плевок плешивый.
Быть может, ты, манда, читая эти строки,
В себя впитаешь все истории уроки.

Вот, скажем,  система  двух  интегральных  уравнений  типа  уравнений
звездной статистики; обе неизвестные  функции  находятся  под  интегралом.
Решать, естественно, можно только численно, скажем, на БЭСМе... Я вспомнил
нашу БЭСМ. Панель управления цвета заварного крема.  Женя  кладет  на  эту
панель газетный сверток и неторопливо его разворачивает. "У тебя  что?"  -
"У меня с сыром и колбасой". С польской полукопченой, кружочками. "Эх  ты,
жениться надо! У меня котлеты, с чесночком, домашние. И соленый  огурчик".
Нет, два огурчика... Четыре котлеты и для  ровного  счета  четыре  крепких
соленых огурчика и четыре куска хлеба с маслом...
    Я откинул одеяло и сел. Может быть в машине что-нибудь осталось? Нет,
все, что там было, я съел. Осталась поваренная книга для  валькиной  мамы,
которая живет в Лежневе. Как это там... Соус пикан. Полстакана уксусу, две
луковицы... и перчик. Подается к мясным  блюдам...  Как  сейчас  помню:  к
маленьким  бифштексам.  Вот  подлость,  подумал  я,  ведь  не   просто   к
бифштексам, а к ма-а-аленьким бифштексам. Я вскочил и подбежал к  окну.  В
ночном воздухе отчетливо пахло ма-а-аленькими  бифштексами.  Откуда-то  из
недр подсознания всплыло:  "Подавались  ему  обычные  в  трактирах  блюда,
как-то: кислые щи, мозги с горошком, огурец соленый (я глотнул)  и  вечный
слоеный сладкий пирожок..."  Отвлечься  бы,  подумал  я  и  взял  книгу  с
подоконника. Это был Алексей Толстой,  "Хмурое  утро".  Я  открыл  наугад.
"Махно, сломав сардиночный ключ, вытащил из кармана перламутровый ножик  с
полусотней лезвий и им продолжал орудовать, открывая жестянку с  ананасами
(плохо дело, подумал я), французским паштетом, с омарами, от которых резко
запахло по комнате". Я осторожно положил книгу и сел за стол на табуретку.
В комнате вдруг обнаружился  вкусный  резкий  запах:  должно  быть,  пахло
омарами. Я стал размышлять, почему я до сих  пор  ни  разу  не  попробовал
омаров. Или, скажем, устриц. У Диккенса все едят устриц, орудуют складными
ножами, отрезают толстые ломти хлеба, намазывают маслом... Я  стал  нервно
разглаживать скатерть. На скатерти виднелись неотмытые пятна. На ней много
и вкусно ели. Ели омаров и мозги с горошком.  Ели  маленькие  бифштексы  с
соусом пикан. Большие и  средние  бифштексы  тоже  ели.  Сыто  отдувались,
удовлетворенно цыкали зубом... Отдуваться мне было не с чего, и я принялся
цыкать зубом.