Воспоминания о революционных событиях
с 1 ноября 1917 года и роли духовенства
1 ноября 1917 года в 10 часов вечера, по почину архиепископа Димитрия Таврического, предложили собраться в семинарии в актовом зале по поводу событий междоусобной войны между большевиками и юнкерами, председательствовал в собрании архиепископ Евлогий Волынский; предложено было обсудить, как отнестись в настоящее время к событиям.
От выстрелов, хотя и в двух верстах мы были, но содрогание в здании было хорошо слышно, и день ото дня стрельба усиливалась, даже стало жить жутко; некоторые предлагали идти всем Собором, а другие предложили послать депутацию от Собора и решили послать депутацию для того, чтобы просить Комитеты — революционный большевиков и юнкеров — прекратить междоусобие, и идти, во-первых, к большевикам, в дом губернатора, а потом к юнкерам в Кремль; изъявили желание идти Платон, митрополит Кавказский; Димитрий, архиепископ Таврический, Нестор, епископ Камчатский, Виссарион, архимандрит Макариевского-Желтоводского монастыря, протоиереи Чернявский и Бекаревич, крестьяне А.И. Июдин и П.И. Уткин; вечером к ряду же отслужили молебен об умиротворении; молились весьма усердно, многие со слезами на глазах. После молебна собрались переговорить, когда и как, с чем идти. Митрополит пожелал взять в руки святой Крест, белый клобук на голове и омофор на плечах, епископ Димитрий — святое Евангелие, епископ Нестор и священники — повязки Красного Креста, архимандрит — с иконой святителя Гермогена; Июдин и Уткин — с флажками Красного Креста; выйти из дома в 9
1/
2 часа утра.
Уткин и Июдин вечером решили отговеть и утром, подготовившись, исповедались и приобщились святых таин. Это уже 2-го ноября, попив чаю после обедни, и вышли из семинарии. Нас провожали товарищи делегаты со слезами, вероятно, многие думали, что едва ли увидятся больше, как на явную смерть; зашли мы в Епархиальный дом, взяв от Соборного Совета благословение, и пошли на Петровскую улицу. Нас с пением «Святый Боже» провожали многие и молитву эту пели не как красиво и стройно, но весьма умилительно. Члены Собора провожали нас до тех мест, пока возможно было идти. Уткин и Июдин имели скуфьи на головах; получалось не то монахи, не то миряне.
Идучи к дому губернатора, улицы пусты, народу почти никого, все прячутся за дома: как видно, место было не совсем безопасное; видя нас идущих срединной улицы — Июдин и Уткин шли впереди с флажками, сзади — священники и епископы, сзади всех — митрополит, держа в руках крест, — публика усердно крестила глаза, хотели идти сзади нас, но мы просили не подвергать себя опасности. Не доходя до дому губернатора, начали попадаться солдаты на лошадях и более пешие, многие из них снимали шапки и крестили себе глаза; и застава, стоящая, без пропусков не пускавшая, нас не остановила, мы пришли к дому губернатора, но в дом нам вход заградила барышня, стоявшая у дверей; говорит: «Что вам? Куда идете?» Мы говорим, что делегация Собора идет в комитет просить о прекращении междоусобной войны. Она ответила: «Погодите, мы доложим». Пришлось стоять на улице у входа в дом. Тут солдаты, которые нас обступили и начали грубо кричать: «Зачем пришли сюда? Что вам нужно?» — Даже иной кричит: «Эти черти и с крестом! Но чего тут: бей их! Ишь пришли!» — Другие кричат: «Идите к юнкерам, а здесь вам делать нечего!» Но благоразумные одержали верх, не дали нас даже ничем ударить, а обступили и дерзко и оскорбительно начали разговаривать с архиереем и священниками. Митрополит отвечал смиренно; в виду такого смирения смирялись и солдаты, а на нас, мирян, только смотрят и некоторые говорят: «Зачем вы, монахи, ходите? Лучше бы вам дома или на фронте работать!». Мы говорим, что мы миряне и крестьяне, а не монахи. — «Но почему же у вас головы, как у монахов?» — Мы говорим: «Скуфьи на головах по случаю холода, а в шапке нельзя, — крест и иконы, а потому скуфьи положены — Смотрите, у меня шляпа в кармане», — говорит Июдин. Между тем Июдин смотрит и признает знакомого солдата, работавшего сапоги у него, поздоровался, и с удивлением солдат спрашивает:
— Как вы сюда попали, Александр Иванович!
Он объяснять стал. — В это время пригласили митрополита в Комитет
[4]. — «Мы приехали на Собор по церковным вопросам». — Тогда солдаты стали мягче и внимательнее прислушиваться. Июдин говорит: «Товарищи, зачем вам драться между собой? Нужно прекратить бойню, а потом пора и на фронте добиваться мира!» Они все в голос: «Пора, пора!» И начали кое-что разговаривать. В это время привели человек 20 подозрительных, державших руки вверх и кричат о пощаде, но солдаты тоже кричат: «Бей их, сволочей, не надо оставлять в живых!»; а другие не дают трогать; долго в сторону и другую их двигали, потому что сомкнулись тесно между собой, и после долгого крика и шума даже некоторые ударяли в спину прикладом. Увели их под арест. Смотреть было жутко: чуть стали бы их убивать, то и нас бы не оставили.
После сего видят некоторые служащие Комитета, что солдаты начали мягче и все внимательнее к нашим разъяснениям прислушиваться, то кто-то скомандовал: «Отвести их к памятнику Скобелева!» Нас окружили солдаты с ружьями и повели; мы думали, что вот расстреливать повели, но мнение вышло напрасно: нас окружили товарищи и не стали допускать близко и разговаривать с нами солдат. Немного погодя, глядим, идет митрополит, и мы пошли в Епархиальный дом. Как рады были члены Собора, как мы пришли целы и здоровы, и каждый из нас высказал свое впечатление.
3-го ноября утром заседание отдела, и в конце заседания нас начали просить идти в Революционный Комитет с просьбой, чтобы при разоружении юнкеров не было «самосудов». Июдину и Уткину даны были бумаги от Собора, что означенные члены избраны в Комиссию по осмотру и охране Кремлевских святынь; с нами пошли А.И. Арапов, М.А. Зызин, М.А. Касьянов, Т.Г. Суринов,мы были с повязками Красного Креста на руках, а двое с флажками. Идучи от Епархиального дома до губернаторского дома, то улицы были заполнены народом, хотя настроение было весьма унылое; идучи улицами, многие нас называли, что из деревни делегаты идут. Когда мы пришли к дому, где заседал Комитет, при входе я показал бумагу, и нас впустили; когда мы зашли в секретарскую, публика с жадностью начала спрашивать: «Кто вы, зачем?».
Но евреи смотрят и косвенно прислушиваются. О нас было доложено в Комитет, вышел член Комитета Шебердин, спрашивает: «Что нужно?» Мы предложили дать нам пропуска в Кремль, мы желаем быть зрителями при разоружении юнкеров, в виду того, чтобы не было самосудов над побежденными, и нужно охрану святыни Кремлевской усилить нам от Собора. После сего член ушел в Комитет и немного погодя вышел и говорит: «Пропусков дать не можем, потому что ваше присутствие ни причем, и мы не ручаемся за вашу жизнь; могут и вас досадить или даже что хуже; а охрану мы держим, усиление ваше ни к чему». Июдин заметил: «Если вы взяли охрану, то и ручайтесь, а если в сломанные стены зайдут и унесут ценности, то мы должны объявить народу, и за чем доводить до таких вещей, то разрешите нам поставить охрану». Тогда член говорит: «Если вы нам не верите, то идите в другой Комитет, мы все меры, что можно, принимаем, как о порядке против самосуда, а также и охраны». И мы вернулись в семинарию, и с кафедры объяснили все, что сделали: […]
[5]Это 2-я ходьба в Комитет.
4-го ноября 1917 года во время заседания Собора было предложено, что служба в храме Христа Спасителя будет по случаю избрания патриарха из 3 кандидатов, чрез посредство жребия, и в виду разрушения в Успенском соборе, но желательно присутствие во время службы чтимой святыни в Москве Владимирской иконы Божией Матери, которая находилась в Кремле в Успенском соборе, в виду чего Собор назначил комиссию, чтобы взять разрешение в Революционном Комитете, взять с крестным ходом икону из Кремля в храм Христа Спасителя. В комиссию вошли митрополит Платон, А.И. Июдин, П.И. Уткин.
Взяв удостоверение от канцелярии, мы пошли в 2 часа пополудни. Пришли в дом губернатора, в Комитет, внизу нас впустили без задержки, а проходя далее один из солдат, стоявший близ дверей секретарского отделения, спрашивает Июдина: «Что вы, товарищи, опять пришли?» И Июдин говорит: «Товарищ, будь добрый, доложи Комитету, что пришли делегаты и нужно переговорить с членом Комитета». И он велел обождать и ушел. Мы остановились у дверей, дальше нам не велели идти. Тут, как две цепи вертятся вокруг вала, так же два пояса идут солдат в сторону и в другую: одни сдавали оружие, а другие, принимая, отправлялись на караул. На нас смотрят весьма странно и подозрительно, а особенно на митрополита, который был в виде простого священника. Погодя немного, вышел член Комитета Мостаренко
[6] и говорит: «Что вам, батюшка, нужно?» Июдин замечает: «Это наш митрополит». Тогда член, чувствуя себя неловко, но все-таки не обращая внимания на высокий сан митрополита, даже не предложил пройти в секретарскую комнату, а начал разговаривать тут, стоя, за неимением стула тому и другому.
Просьбу-поручение владыка сказал, и член, записав в книжку, ушел, сказав: «Я пойду в Комитет доложу, а вы тут обождите и присядьте», — указывая на грязные доски и указывая нам: «Садитесь, Александр Иванович и Павел Иванович». И мы все трое сели на грязные доски и хлам. На меня невольно пришло впечатление: Господи, митрополиту нет места — садись на хлам. И к тому же, передки ног почти топчет к ряду проходящая публика.
Когда мы приходим, то за нами косвенно следят евреи, человека два или три. Некоторые даже вступают в разговоры и выслушивают внимательно и иронически взглядом выслеживают. Нам пришлось молчать. Спустя через час, вышел член и говорит: «Икону возьмите, но крестного хода разрешить не можем, в виду такого времени. И мы дадим вам пропуски в Кремль, а там комендант вам поможет».
Июдин и Уткин остались ожидать бумаги на взятие иконы, а митрополит уехал в Кремль. Во время ожидания мы обратили внимание на солдат, идущих с ружьями. И странно, все на подбор лет 18-20, на сто человек только 1-2 пожилых. И полная разнузданность, даже один мальчишка кричит: «Товарищ, меня новый барин хотел арестовать», а другой кричит: «Ты бей его по голове, чего на них любоваться». Означенный старший офицер сильно пробирал его за неисполнение какого-то дела. Спустя полтора часа нам выдали бумаги и мы вернулись в семинарию.
Утром 5 ноября в 7 часов утра Июдин, Уткин и А.И. Арапов пришли к Спасским воротам Кремля. Нас впустили, и мы пришли в Чудов монастырь. Спросили митрополита Платона, который уже и вышел из монастыря. Мы, приняв благословение, выдали ему бумаги. Он взял и весьма обиделся, что не вполне правильно даны, согласно обещания члена.
Пришли к Успенскому собору, вызвали сторожа, и просим открыть собор, но он отказался, говорит: «Пускай комендант прикажет, я отворю». Владыка говорит: «Я служил у вас, почему вы не отворяете?» Мы говорим, что это митрополит просит открыть. Но сторож ответил: «Я знаю, что вы митрополит, но нам не велено никому открывать. А потому прошу, пускай комендант велит, я отворю».
После сего владыка пошел к коменданту. Ходил часа два, а мы кое-что смотрели по Кремлю. Что видели, не описываю. После сего владыка добился открыть собор. Но, увы, икону велел комендант взять и нести закрытую. Мы взяли и закрыли пеленой, поданной священником из алтаря. И понесли из Кремля. Какой позор, не только с крестным ходом, даже открыто великочтимую святыню не дали нести. И принесли икону в храм Христа Спасителя в полчаса одиннадцатого. Это уже 3-я ходьба в Комитет, а после сего еще были случаи по поручению Собора ходить в Комитет, но я этим заканчиваю свое [повествование].
Смотря на все виденное, невольно приходится убедиться, что за грехи наши Господь довел нас, православных, до такого унижения и мы, когда было возможно и господствующе повелительно ходить с крестным ходом и молиться, то мы мало обращали внимания, а что касается смирения митрополита Платона, то действительно велико его смирение и дай Бог, чтобы больше было таких архипастырей и пастырей, а в особенности нас, мирян, тогда и этого позора и гонения на церковь не было.
ОР РГБ. Ф. 257. К. 9. Д. 3. Л. 1-6. Машинопись.
Отредактировано: Коллекционер мыслей - 06 дек 2018 23:57:02