За Китай

"Один пояс, один путь"
Свыше 80 стран и международных организаций подписали с Китаем документы о сотрудничестве в рамках экономической инициативы "Один пояс, один путь", добавил председатель КНР.  
"Пять лет назад я выдвинул инициативу "Один пояс, один путь". С тех пор более 80 стран и международных организаций подписали документы о сотрудничестве с Китаем в рамках этого проекта", - сообщил он.
"Инициатива "Одного пояса, одного пути" может быть идеей Китая, однако ее возможности и результаты принесут выгоду всему миру. Китай не делает никаких мелочных геополитических расчетов, не создает каких-либо закрытых фракций, не ставит себя выше других и не навязывает кому-либо какие-либо сделки", - продолжил глава государства.
"Необходимо подчеркнуть, поскольку "Один пояс, один путь" является новой инициативой, абсолютно естественным является то, что на ее счет существуют разные мнения", - резюмировал Си Цзиньпин.
Осенью 2013 года председатель Си Цзиньпин выдвинул концепции "Экономического пояса Шелкового пути" (по названию торгового маршрута из Китая в Европу, впервые обозначенному так в 1877 году) и "Морского Шелкового пути", которые являются частями инициативы "Один пояс, один путь". Данные проекты нацелены на воссоздание транспортного, энергетического и торгового коридора между странами Центральной, Южной Азии и Европы. Они направлены на интенсификацию научно-технического сотрудничества и углубление экономического взаимодействия между государствами.

Азиатский экономический форум
Азиатский экономический форум проводится на территории южной островной провинции Хайнань с 2001 года. Россия из года в год принимает активное участие в его мероприятиях и внимательно следит за проходящими здесь дискуссиями.
На этот раз в форуме, проходящем с 8 по 11 апреля, принимают участие более 2 тыс. человек из 63 стран мира. В Боао прибыли президент Филиппин Родриго Дутерте, президент Австрии Александер Ван дер Беллен, премьер-министры Монголии, Новой Зеландии, Пакистана, Сингапура, с которыми высшее руководство Китая обсуждает важные торгово-экономические и политические проблемы.
Церемония открытия ключевой части форума состоялась на третий день проведения тематических сессий. Председатель КНР Си Цзиньпин в статусе главы государства прибыл в Боао в третий раз.

Презумпция виновности
Чэнь Цюаньго принес с собой из Тибета не только доказавшие свою эффективность практики установления контроля над обществом в духе Оруэлла и Шан Яна (商鞅). Он не побрезговал и старыми дедовскими методами: на улицах начали проводить тотальную проверку документов и ставить рамки металлоискателей на входе в любые общественные учреждения.
Чтобы оценить масштаб правоохранительных мер, достаточно сказать, что сканирование удостоверения личности (身份证) и проверка содержимого сумок осуществляется при входе во все торговые центры. Значительно увеличилось число полицейских, а сами они стали более агрессивными. Если раньше житель Синьцзяна мог рассчитывать на то, что его лояльность и законопослушность гарантируют неприкосновенность, то сейчас и это не убережет от проблем с властями.
Прежде всего административно-полицейский прессинг нацелен на тех, кто имеет связи за границей. А в многонациональном районе, который является частью большого трансграничного цивилизационного ареала, таких людей не может быть мало. Например, более 200 тысяч уйгуров проживает в Казахстане, примерно по 50 тысяч – в Киргизии, Узбекистане, Турции и Саудовской Аравии. В то же время 1,5 млн казахов проживает в Синьцзяне, и почти все они имеют родню среди оралманов – этнических казахов, переехавших на ПМЖ в Казахстан.
Не менее пристальное внимание полиции обеспечено и тем, кого подозревают в неблагонадежном поведении. Например, полицейским не понравилась борода, а в смартфоне обнаружилась исламская литература или мобильное приложение, помогающее соблюдать пост в месяц Рамадан. Практика определения содержимого телефонов с помощью мобильного анализатора контента ныне распространена повсеместно (как и другие высокотехнологичные меры контроля, о которых рассказал в своей статье коллега Леонид Ковачич). Проблема в том, что высокие технологии не защищают от полицейского произвола. Во всех конфликтных или потенциально конфликтных ситуациях правда будет не на стороне обывателя.
Такая презумпция виновности для жителей Синьцзяна сохраняется и за пределами региона (в СУАР остальной Китай называют Нэйди; 内地 – внутренняя земля). Как грустно шутит Дмитрий Желобов, "человек с синьцзянским хукоу (户口, аналог советской прописки) в Нэйди приравнивается к подозреваемому в особо тяжком преступлении".
Это касается и ханьцев. При заселении в гостиницу приходится пройти обязательную профилактическую беседу с представителем полиции. В аэропортах Синьцзяна все пассажиры подвергаются усиленному контролю. Например, у меня как-то забрали пустую пластиковую бутылку из-под минералки. На недоуменное замечание, что "в остальном Китае с этим проблем не возникало", проверяющие философски заметили, что "у нас тут не остальной Китай".
Уже в первые месяцы правления Чэнь Цюаньго все население Синьцзяна, имеющее загранпаспорта (护照), обязали сдать их "на хранение" в полицейские участки. Прошло уже несколько масштабных кампаний по их изъятию, хотя, судя по тому, что некоторые жители региона все же выезжают за рубеж, процедура получения загранпаспорта для согласованных поездок все же существует.
Уехать куда-либо без ведома и разрешения госорганов сейчас в Синьцзяне невозможно. Это касается и передвижений даже внутри Китая. Чиновники местных администраций регулярно совершают обходы квартир, проверяя, на месте ли все прописанные. Отсутствие без уважительной причины более одного дня карается административным наказанием в виде нескольких дней ареста.
Задержания и аресты – это вообще самая острая и вместе с тем сложно проверяемая информация. Все, кто имеет отношение к Синьцзяну, упоминают об исчезновении людей на срок от нескольких дней до нескольких месяцев, без судебных процессов, официальных обвинений и так далее. Считается, что провинившихся в административных правонарушениях (например, за использование VPN) направляют в "лагеря перевоспитания" (思想改造单位), где их подвергают хорошо известной еще с маоистских времен промывке мозгов (洗脑) с помощью пропагандистских кинофильмов и физического труда.
Реальность существования таких лагерей и процедуры "перевоспитания" пока не считается окончательно доказанной, несмотря на наличие ряда свидетельств. Так или иначе, после возвращения люди предпочитают не распространяться о том, что с ними происходило. Это создает атмосферу таинственности и нервозности. У жителей Синьцзяна, особенно из числа народов, исповедующих ислам, есть четкое ощущение, что им не доверяют и они беззащитны перед лицом административно-полицейского левиафана.

Затишье перед бурей?
Рассуждая о том, как изменилась политика властей после прихода Чэнь Цюаньго, казахстанский китаевед Руслан Изимов отмечает, что изменилась сама стратегия Пекина. "Если раньше власти старались ассимилировать уйгуров, интегрировать их в китайское общество с помощью популяризации китайского языка и так далее, то теперь упор делается на стирании религиозной идентичности".
В Пекине поняли, что ислам, наряду с языком и традициями, является основным фактором, позволяющим нацменьшинствам сохранять свою идентичность. Именно этим объясняется тотальный контроль над религиозной деятельностью в последние годы. Касается это не только уйгуров, но и других народов, исповедующих ислам. Пока недовольство лишь зреет, но в летние месяцы оно вполне может вылиться наружу, несмотря на все технологии тотального контроля. Тем более "десятилетие тишины" подходит к концу, и если гипотеза о циклических вспышках насилия верна, то в 2018–2019 годах Синьцзян могут ожидать новые потрясения.
Летом и особенно в месяц Рамадан (в 2018 году он придется на конец мая – начало июня) вероятность этого особенно высока. Напряжения добавляют власти, причем на всех уровнях. Хорошо знающий Центральную Азию журналист Игорь Ротарь приводит такое свидетельство: "Однажды в деканате прознали, что некоторые студенты-уйгуры держат пост в Рамадан и ходят в мечеть. Их пригласили к декану: там был накрыт стол и стояло спиртное. Им объяснили, что преподаватели хотят получше познакомиться с уйгурскими студентами. Днем в Рамадан есть нельзя, не говоря уже об алкоголе. Но если бы они отказались есть и пить, информация о религиозности студентов подтвердилась бы, и их бы отчислили".
В дни религиозных праздников студентов буквально запирают в студгородках. В рамках борьбы с проявлениями религиозности в Рамадан стали закрывать круглосуточные магазины и рестораны, хотя раньше, как и повсюду в исламском мире, они работали по ночам.
Кроме того, именно на лето приходится пик притока китайских туристов – туры по Шелковому пути нынче в большой моде. Посещая объекты культурного наследия местных народов, гости из Нэйди ведут себя шумно и некорректно. Кроме того, они не собираются отказываться от своих гастрономических привычек: пьют алкоголь и едят свинину. Туристы приносят в регион деньги, но они также обостряют и без того сложные отношения ханьской и тюркской общин.
Активизация протестов в летнее время объясняется и другими, чисто объективными причинами. К Рамадану значительная часть местного населения, занятого в сельском хозяйстве, более-менее свободна: посевная закончилась, а урожай еще не собрали. На улицах тепло и темнеет поздно (на территории КНР действует один часовой пояс, соответствующий Пекину, а местное время носит неформальный характер и не признается официальными органами). Таким образом, скучающее население может всколыхнуться из-за любого эксцесса, который упадет на почву, удобренную не только многолетним межэтническим напряжением, но и полицейским произволом администрации Чэнь Цюаньго.
Можно не сомневаться, что на этот раз реакция властей будет беспрецедентно жесткой. Во-первых, КНР не может позволить, чтобы в Синьцзяне, который является ключевым регионом в реализации инициативы "Пояса и Пути", появился хотя бы намек на дестабилизацию. Во-вторых, жесткая политика властей опирается на поддержку общества в ханьских регионах, которые недолюбливают Синьцзян: и как источник проблем, и как территорию, куда заливаются огромные деньги, которых так не хватает бюджету других регионов. В-третьих, хорошо известна позиция Си Цзиньпина, который заставляет чиновников всех уровней изучать опыт распада Советского Союза и придает особое значение протестным тенденциям на национальных окраинах.
Иначе говоря, если нужно будет утопить Синьцзян в крови, вряд ли у лиц, принимающих решение, дрогнет рука. Задача поддержания внутренней стабильности будет решена, но проблема перестает, а возможно, уже перестала быть сугубо китайской. Синьцзян является "витриной Китая" на Шелковом пути. И мнение о Пекине формируется именно на основе того, что происходит в этом регионе. Насилие и произвол в отношении соотечественников не сможет оставить равнодушным общественное мнение в странах Центральной Азии.

Выводы для Центральной Азии и России
На мой вопрос, как относятся к сложившейся ситуации выходцы из бывших советских республик, ныне проживающие в Синьцзяне, собеседники нервно смеются и отвечают: "Их почти не осталось. Власти ужесточили визовый режим. Визы на год не дают, максимум – на три месяца. Получить визу (любую!) выходцам из стран Центральной Азии стало неимоверно сложно. Проблемы возникают даже у граждан России, если местом рождения указан, например, Казахстан. Да и тем, у кого виза есть, вряд ли понравится, что тебя ежедневно останавливают на улице, отключают телефонный номер за использование VPN и так далее. Люди массово уезжают".
И если для иностранцев все же делаются поблажки, то, например, этнические казахи, граждане КНР, испытывают административно-полицейский прессинг по полной программе. В июне прошлого года в тюрьме города Чанцзи при невыясненных обстоятельствах погиб авторитетный казахский имам Ахмет. Его смерть ожидаемо стала предметом бурного обсуждения среди синьцзянских казахов, в том числе и в мессенджере WeChat (微信). Вскоре всех, кто позволил себе высказать недовольство ситуацией, арестовали. Проверить информацию очень сложно, но упоминание о ней появляется в разных источниках (например, здесь и здесь).
Руслан Изимов комментирует это так: "Прессинг по отношению к этническим казахам в Синьцзяне не мог не вызвать обеспокоенность в Казахстане. Официальные представители сообщали, что между МИДами двух стран уже ведутся консультации по этой теме".
Конечно, надавить на Китай в этой ситуации не получится ни у Астаны, ни у Бишкека, ни у Москвы, ни у кого-либо другого. Пекин будет делать то, что считает нужным. Однако продолжать риторику по поводу "сообщества общей судьбы" (人类命运共同体) на этом фоне будет все сложнее и сложнее.
Если даже за годы "открытости" (开放) китайская мягкая сила не смогла сломить настроения синофобии и алармизма, распространенные по всему периметру границ КНР, то при жестком и амбициозном Си Цзиньпине она и вовсе перестает работать. Можно ли говорить об успешной международной интеграции, когда целый регион, населенный людьми разных национальностей и вероисповеданий, превращается в "концлагерь под открытым небом"? Для апологетов внешней политики как "великой шахматной доски" – может быть, да. А для обычных людей, живущих в соседних с Китаем государствах, – вряд ли. И без позитивного имиджа КНР "Пояс и Путь" так и останутся риторической формулой – непонятной, но настораживающей.
Что касается России, то нашей стране нужно начать учиться не только на успехах Китая, но и на его ошибках. Шовинистическая внутренняя политика не лучшее подспорье, когда дело касается международных отношений. Успешное проведение интеграционной политики на постсоветском пространстве требует от России уважения к своим партнерам и отказа от комплексов "старшего брата". И чем более грозно будет вести себя Пекин, тем привлекательнее на этом фоне может выглядеть Москва.

Во главе движения «буржуазной либерализации», активно поддержанного либеральной интеллигенцией, стояли публицисты Лю Биньянь, избранный в январе 1985 года заместителем председателя Союза писателей Китая (фактически руководителем — председателем был избран всемирно известный Ба Цзинь, которому было за 80), Ван Жован, заместитель главного редактора журнала «Шанхайская литература», и известный астрофизик Фан Личжи, неоднократно подвергавшийся гонениям за свою политическую деятельность. Дэн Сяопин настаивал на том, чтобы всех троих исключили из партии и лишили постов, однако Ху Яобан не предпринимал против них никаких действий.



Развязка случилась в конце 1986-го. В середине декабря в городе Хэфэе (пров. Аньхой) начались волнения среди студентов Научно-технического университета, в котором проректором был Фан Личжи. Их тут же поддержали студенты близлежащих Шанхая и Нанкина, где Фан Личжи также часто выступал с лекциями (как и Ван Жован). Студенты вышли на улицы, требуя свободы слова. Демонстрации прокатились по 17 городам, в них приняли участие студенты 150 вузов страны.

Стоит сказать о том, что демонстрации были вызваны не только выступлениями либеральных интеллигентов, но и примером соседних стран — Южной Кореи, Филиппин и Тайваня. На Филиппинах студенческие демонстрации в феврале 1986-го привели к падению режима Маркоса, а на Тайване — к образованию первой оппозиционной партии и последующей отмене военного (чрезвычайного) положения и появлению многопартийности. Кроме того, студенчество вместе с теми горожанами, которые не смогли вписаться в новые рыночные отношения, серьёзно пострадало от роста цен и инфляции и было крайне недовольно очень высокой коррупцией со стороны чиновничества, воспринявшего призыв Дэна «становиться зажиточными» как обращённый непосредственно к ним. Причём коррупция и преступность непосредственно касались родственников высших руководителей — дошло до того, что в 1983 году за бандитизм был казнён внук легендарного маршала Чжу Дэ. Да и дети самого Дэн Сяопина, одними из первых отправившиеся на учёбу за границу, занимали далеко не последние места и в бизнесе, и в государственном управлении.



Студенческие волнения продолжались весь декабрь, причём в Шанхае к студентам присоединились и рабочие, принявшие участие в многотысячном митинге, на котором с пламенной речью выступил Фан Личжи. Мэр Шанхая Цзян Цзэминь, несмотря на рекомендации Ху Яобана действовать исключительно убеждением, вынужден был в конце концов применить силу, разогнав студентов с помощью полиции. В конце декабря демонстрации были разогнаны и в Пекине, где студенты пытались поддержать шанхайцев.

30 декабря Дэн пригласил представителей «второго поколения руководителей» (Ху Яобана и Чжао Цзыяна) вместе с их молодыми заместителями (которые, по идее, должны были в будущем стать «третьим поколением») Ху Цили и Ли Пэном, а также Вань Ли, к себе домой (он уже не появлялся на заседаниях Политбюро ЦК по состоянию здоровья, но обладал привилегией приглашать к себе различных представителей руководства и давать им советы). На встрече Дэн потребовал немедленно исключить из партии всех троих диссидентов, а Ху Яобана обвинил в том, что именно он способствовал «буржуазной либерализации», возложив на него ответственность за демонстрации студентов. В результате Ху Яобан спустя несколько дней прислал Дэн Сяопину письмо с просьбой об отставке.

Отставка была принята 16 января на расширенном заседании Политбюро под председательством самого Дэна (в нарушение партийных норм, поскольку подобные решения принимает либо съезд, либо Пленум ЦК), которому предшествовали консультации с представителями «старой гвардии» на квартире у Дэна и пятидневное «собрание критики», на котором руководящие товарищи заклеймили Ху позором. Исполнять обязанности лидера партии стал премьер Чжао Цзыян (Ху Яобан продолжал оставаться членом Политбюро, но участия в решениях практически не принимал). Ли Пэн, заместитель Чжао и фактически приёмный сын Чжоу Эньлая (после смерти родителей, также известных революционеров, Ли Пэн воспитывался в семье Чжоу), был назначен исполнять обязанности премьера Госсовета. А Фан Личжи, к тому времени уже окончательно получивший в мире прозвище «китайского Сахарова», был снят со всех постов и исключён из партии. После событий на площади Тяньаньмэнь в июне 1989 года он скрылся в американском посольстве, откуда спустя год был тайно вывезен с семьёй в США.

Акт II. Горбачёв, Чжао Цзыян и студенты



Осенью 1987 года на XIII съезде КПК Чжао Цзыян, воздав должное мудрости Дэна, был уже официально назначен Генсеком, ветераны ушли из Политбюро (Дэн остался главой Военного Совета, Чэнь Юнь сменил его на посту председателя Центральной комиссии советников, а Ли Сяньнянь занял пост председателя НПКСК, имевший скорее номинальное значение). Зато в Политбюро вошли очевидный ставленник «старой гвардии» Ли Пэн и шанхайский «герой», успешно усмиривший студентов, — Цзян Цзэминь.

Борьба между реформаторами и консерваторами продолжилась, но уже в другой сфере — сфере экономики. При этом Дэн Сяопин, резонно опасавшийся того, что политическое обострение приведёт к замедлению реформ в экономике, всемерно поддерживал Чжао в его борьбе с Чэнь Юнем и Ли Пэном (замечу, что так же он будет себя вести и после 1989 года, когда события на Тяньаньмэнь приведут к тому, что на несколько лет в Китае прекратятся практически всякие реформы).

Так прошло два года. В СССР в это время происходила перестройка, имевшая для Китая двоякие последствия. С одной стороны, китайская сторона, воспользовавшись «новым мышлением» и желанием Горбачёва и его окружения (Шеварднадзе и Яковлева) во что бы то ни стало нормализовать отношения с КНР, смогла добиться от нового советского руководства ликвидации знаменитых «трёх препятствий» Дэн Сяопина (вывод вьетнамских войск из Кампучии, вывод советских войск из Афганистана и отвод советских войск от границы с Китаем). С другой стороны, «ветер свободы и гласности» привёл к резкому росту популярности СССР и лично Горбачёва среди творческой интеллигенции, студентов и простых людей в Китае (портреты Горбачёва водители автобусов вешали на ветровые стёкла), в том числе к росту изучающих русский язык.




Визит Горбачёва в Пекин для официального оформления нормализации отношений с Китаем должен был состояться в мае 1989 года. Однако в начале апреля, буквально за месяц до начала визита, случилось событие, которое поставило под угрозу планы сторон. Прямо на заседании Политбюро ЦК КПК Ху Яобану, тяжело переживавшему свою отставку (по воспоминаниям современников, Ху вообще был человеком очень сентиментальным, часто плакал, в том числе на том заседании, где его обвинили во всех грехах), стало плохо. Через неделю, 15 апреля 1989-го, он умер от инфаркта.



Смерть Ху Яобана буквально всколыхнула студентов. Волнения быстро перешли в массовые демонстрации: 22 апреля, в день похорон Ху, перед зданием ВСНП на площади Тяньаньмэнь собрались уже десятки тысяч.

25 апреля Ли Пэн (замещавший Чжао Цзыяна, который, несмотря на сложившуюся обстановку, уехал с визитом в Северную Корею) вместе с одним из ветеранов — Ян Шанкунем — навестили Дэна, передав ему сообщение городского руководства Пекина, считавшего, что события принимают крайне серьёзный оборот. «Патриарх реформ» был крайне возмущён, тем более что ему доложили и о том, что студенты критикуют лично его, Дэна. Он охарактеризовал выступления студентов как «бунт» и «заговор».

Именно так они и были поданы в редакционной статье в «Жэньминь жибао», подготовленной с подачи Ли Пэна. В статье прямо цитировались высказывания Дэн Сяопина, но без указания их авторства.

Статья добавила масла в огонь: 27 апреля только в Пекине в демонстрации протеста приняло участие более 50 тысяч человек. В помощь полиции были переброшены 500 солдат столичного военного округа.

30 апреля в Пекин вернулся Чжао Цзыян, который в своих выступлениях (3 мая в честь 70-й годовщины студенческих демонстраций в Пекине, известных как «движение 4 мая», и на следующий день в Азиатском банке развития) дал совсем другую оценку выступлениям молодёжи, заявив, что они «не выступают против основ нашей системы».



Чем более приближалась дата визита Горбачёва, тем более обострялись отношения Дэна и Чжао (в ходе личной встречи на квартире у Дэна Чжао Цзыян продолжал настаивать на своей оценке — что студенты выступают против коррупции и за демократию и не нарушают Конституцию) и обстановка в стране. Демонстрации шли уже в 51 городе, а на площади Тяньаньмэнь был разбит палаточный городок и началась голодовка студентов, пытавшихся привлечь таким образом внимание к себе Горбачёва.



Приехавший 15 мая советский руководитель на следующий день с утра в здании ВСНП встретился с Дэном, где фактически была закреплена нормализация отношений на китайских условиях (при этом Дэн Сяопин не преминул напомнить гостю о тех несправедливостях, которые Китаю пришлось вытерпеть от Российской Империи и СССР). А вечером того же дня пообщался с Чжао Цзыяном, с которым нашёл полное взаимопонимание. Более того, Чжао сам завёл речь о студенческих волнениях, заявив, что Китаю, возможно, тоже нужна многопартийная система. А в конце, видимо, чтобы подстраховаться на случай резких мер, объявил о том, что за всё в стране отвечает Дэн Сяопин.

Сразу после этого Чжао Цзыян, воодушевлённый беседой с Горбачёвым, собрал заседание руководства, на котором потребовал опубликовать заявление в поддержку студентов и дезавуировать статью, опубликованную в «Жэньминь жибао». То есть фактически пошёл на открытый конфликт с Дэном.



Разумеется, об этом доложили последнему, и тот потребовал всех к себе «на ковёр». Утром 17 мая на совещании у Дэн Сяопина Чжао Цзыяна поддержал только Ху Цили (второй его соратник — Вань Ли — находился с визитом в США). Было решено сразу после окончания визита Горбачёва ввести военное положение и подавить студенческие волнения. Чжао отказался в этом участвовать и с этого дня был фактически отстранён от власти. Впрочем, он всё же предпринял попытку решить дело миром, приехав рано утром 19 мая на площадь Тяньаньмэнь, где число демонстрантов уже перевалило за миллион, и попробовал уговорить их прекратить голодовку и покинуть площадь.



Встреча транслировалась по ТВ, и смотревший её Дэн не мог сдержать возмущения. Приехавшему к нему Ян Шанкуню он заявил, что с Чжао «покончено», он больше не руководитель.

Эпилог. Дэн Сяопин, дети и Цзян Цзэминь



20 мая в Пекине было введено военное положение, о котором объявил Ли Пэн. К 26 мая к городу были переброшены почти полмиллиона солдат со всей страны. В ответ горожане начали возводить баррикады, а на площади собралось не менее 300 тысяч человек. Студенты были полны решимости обороняться до последних сил, заготовив коктейли Молотова и вооружившись, кто чем мог.






Во второй половине дня 3 июня войска вошли в город и, невзирая на сопротивление, стали продвигаться к площади. Танки прокладывали дорогу солдатам, давя баррикады, велосипеды и людей, пытавшихся преградить им путь (эти кадры, снятые зарубежными корреспондентами, обошли всю мировую прессу). В ответ их забрасывали бутылками с горючей смесью и отлавливали отставших солдат, забивая их палками. К середине ночи войска прорвались к площади и окружили её, а к утру выдавили оставшихся защитников танками. В это время другие воинские части заняли университетские городки (прежде всего Пекинский университет, ещё со времён «движения 4 мая» в начале XX века являвшийся оплотом свободомыслия) и общежития. 5 июня по радио было зачитано сообщение о ликвидации в столице «контрреволюционного мятежа».




Те, кто общался с пекинцами в эти дни, вспоминают, что их основная реакция на события была такой: «Дэн Сяопин убил наших детей, мы ему этого никогда не простим!». А в первую годовщину этих событий в университетском городке Пекинского университета публично били маленькие бутылочки из-под колы («сяпин», по созвучию с именем Дэна). Впрочем, ещё через год, когда я уже лично общался с некоторыми участниками событий (студентами и преподавателями), их оценка уже изменилась на противоположную, и многие, осуждая жестокость по отношению к студентам, признавали, что это было вынужденной мерой, необходимой для того, чтобы сохранить государство.



И во многом изменению этой оценки способствовали события, произошедшие в СССР и странах Восточной Европы. Те события, о которых мы хорошо знаем и о которых не устают напоминать своим гражданам в современном Китае (книги, посвящённые развалу СССР и социалистического лагеря, в крупнейшем книжном магазине Пекина на улице Сидань занимают несколько полок).



Чжао Цзыян на 4-м Пленуме ЦК в конце июня был снят со всех постов и до конца жизни (он умер в 2005 году) находился под домашним арестом.

А лидером партии и главой страны был избран тот самый мэр Шанхая Цзян Цзэминь, который и в 1989-м смог удержать Шанхай от беспорядков (решение назначить именно Цзяна было принято ещё в конце мая на совещании Дэна с ветеранами). Цзян Цзэминь пробыл во главе страны до 2002 года, то есть самое долгое время в постмаоистском Китае. Да и сейчас ещё оказывает существенное влияние на расстановку сил в китайском руководстве, частично взяв на себя роль скончавшегося в 1997 году Дэн Сяопина.



Андрей Виноградов