За Китай

Чего хочет Китай
Растущее влияние Китая на мировой арене в равной степени обязано отказу США от мирового лидерства при президенте Дональде Трампе и внутреннему экономическому росту. В материальном выражении разница между двумя странами не сильно сократилась в последние годы: с 2015 г. рост китайского ВВП замедлился до менее чем 7% в год, тогда как американская экономика, по последним оценкам, росла более чем на 3% в год. За тот же период стоимость юаня снизилась на 10% к доллару, что подрывало импортные возможности Китая и силу его валюты на мировой арене. Но что действительно изменилось, так это ожидание, что Соединенные Штаты продолжат укреплять мировой порядок, опирающийся на принципы либерального интернационализма – посредством дипломатических усилий, а если потребуется, то и вооруженных интервенций. При Трампе США порвали с этой традицией, поставив под сомнение ценность свободной торговли и взяв на вооружение злобный и беспощадный национализм. Администрация Трампа модернизирует ядерный арсенал, пытается выкручивать руки и друзьям, и неприятелям, а также выходит из нескольких международных соглашений и организаций. Только в 2018 году она пустила под откос Договор о РСМД, ядерную сделку с Ираном и вышла из Совета ООН по правам человека.
Пока еще непонятно, является ли это внезапным помутнением рассудка у американских лидеров – краткосрочным отклонением от нормы – или новой внешнеполитической парадигмой, которая переживет первый президентский срок Трампа. Однако политика Трампа уже сблизило некоторые страны с Китаем, что несколько лет назад казалось непостижимым. Возьмем, к примеру, японского премьер-министра Синдзо Абэ, который круто развернул отношения Японии с Китаем от едва скрываемой враждебности к сотрудничеству во время государственного визита в Пекин в октябре 2018 г., когда Китай и Япония подписали более 50 соглашений об экономическом сотрудничестве. Между тем структурные факторы еще больше расширяют пропасть между двумя мировыми лидерами, Китаем и США, и остальным миром. Уже сейчас военные расходы двух стран на порядок превышают расходы других стран. К 2023 году американский оборонный бюджет может достичь 800 миллиардов долларов, а китайский – превысить 300 миллиардов долларов, в то время как ни одна другая мировая держава не будет тратить на свои вооруженные силы больше 80 миллиардов долларов в год. Поэтому вопрос не в том, возникнет ли биполярный американо-китайский мир, а что будет представлять собой этот мировой порядок.
Главный приоритет Пекина – это либеральный мировой порядок, опирающийся на свободную торговлю. Экономическая трансформация Китая в течение нескольких последних десятилетий из аграрного общества в крупную мировую державу и вторую экономику мира стала возможной, благодаря экспорту. Страна медленно поднималась вверх по ценностной цепочке; ее экспортные товары начали конкурировать с товарами высокоразвитых экономик мира. Сегодня, как и прежде, экспорт обеспечивает «кровоснабжение» китайской экономики – устойчивый торговый профицит, а создаваемые благодаря этому экспорту рабочие места являются критически важным двигателем внутренней социальной стабильности. Нет никаких указаний на то, что это положение изменится в следующем десятилетии. Несмотря на усугубляющиеся взаимные претензии Пекина и Вашингтона в сфере торговли, объем китайского экспорта продолжал расти в 2018 году. Торговые пошлины США могут больно жалить, но никогда не изменят фундаментальных стимулов Пекина и не предвещают отказ Китая от свободной мировой торговли.
Скорее наоборот: поскольку экспорт Китая жизненно важен для его экономического и политического успеха, следует ожидать, что Пекин удвоит усилия по достижению и сохранению доступа на внешние рынки. Этот стратегический посыл лежит в сердце разрекламированной инициативы «Пояс и путь», посредством которой Китай надеется развить огромную сеть наземных и морских маршрутов, они свяжут его экспортные центры с удаленными рынками. По состоянию на август 2018 г. примерно 70 стран и организаций подписали договоры с Китаем на проекты, связанные с данной инициативой, и число будет расти в последующие годы. На съезде 2017 г. Компартия Китая даже пошла на то, чтобы закрепить приверженность данной инициативе в своем уставе. Это сигнал о том, что партия считает данный инфраструктурный проект чем-то большим, нежели обычной внешней политикой. Китай также готов еще больше открыть свои внутренние рынки для иностранных товаров в обмен на больший доступ своих товаров на зарубежные рынки. Снижение КНР общей торговой пошлины с 10,5% до 7,8% было приурочено к крупной выставке в Шанхае в ноябре 2018 года.    
С учетом такого энтузиазма в отношении мировой экономики, образ ревизионистской державы, закрепившийся за Китаем в западных столицах, вводит в заблуждение. Пекин полагается на всемирную сеть торговых связей, поэтому никогда не пойдет на прямую конфронтацию с Соединенными Штатами. Китайские лидеры небезосновательно опасаются, что такая конфронтация может закрыть Китаю доступ на рынки и побудить союзников США выступить единым фронтом против Китая вместо сохранения нейтралитета, что лишит Поднебесную важных экономических партнерств и ценных дипломатических связей. Вот почему в предстоящие годы на повестке дня в китайской внешней политике будет осторожность, а не самонадеянность или агрессивность. Хотя Китай продолжает модернизировать и расширять свою армию, он будет осторожно обходить болезненные вопросы, которые могут привести к войне с США, ища компромиссы по такой острой проблематике как Южно-китайское море, кибербезопасность и размещение оружия в космическом пространстве.

Новые правила?
На самом деле, как бы ни хотелось китайским лидерам быть наравне со своими визави в Вашингтоне, они обеспокоены стратегическими последствиями биполярного американо-китайского порядка. Американские лидеры сопротивляются мысли об отказе от привилегированного положения на вершине мировой «пищевой цепочки» и, вероятно, пойдут на отчаянные шаги, чтобы только не дать Китаю места на вершине. Официальные лица в Пекине не спешат становиться единственным объектом опасений и презрения Вашингтона и предпочли бы жить в многополярном мире, в котором другие вызовы или конкуренты вынуждают США сотрудничать с Китаем.
Подъем и усиление самих Соединенных Штатов в XIX и начале ХХ веков показывает нам, как может произойти переход власти, силы и влияния в мире. Поскольку Великобритания, безоговорочный мировой гегемон того времени, была занята сдерживанием опасного конкурента в непосредственной близости от ее границ – Германии – она была не слишком озабочена укреплением гораздо более серьезного соперника по другую сторону Атлантики. Китай надеется, что нечто похожее может произойти и в наше время, и новейшая история говорит о том, что эта надежда не беспочвенна. Например, в начальные месяцы президентства Джорджа Буша-младшего отношения между Пекином и Вашингтоном были омрачены региональными спорами в Южно-китайском море, а когда летчик китайских ВВС погиб после столкновения в воздухе с разведывательным самолетом США в апреле 2001 г., они дошли до точки кипения. Однако через несколько месяцев, после терактов 11 сентября, Вашингтон стал видеть в Китае полезного стратегического партнера в мировой войне с терроризмом, и отношения между двумя странами значительно улучшились в течение того времени, пока Буш оставался главой Белого дома.
К сожалению, сегодня перечень общих угроз, которые могли бы вынудить две страны возобновить сотрудничество, довольно ограничен. После 17 лет проведения антитеррористических кампаний проблема борьбы с террором уже не стоит так остро. Изменение климата вряд ли станет главной угрозой в ближайшее время. Наиболее правдоподобный сценарий – новый мировой экономический кризис, который подтолкнет американских и китайских лидеров к тому, чтобы на какое-то время отложить свои разногласия и вместе бороться с потенциальным обвалом мировой экономики. Но и эта перспектива остается чисто гипотетической.
Положение усугубляется еще и тем, что остаются очаги потенциального конфликта, и главный среди них – это Тайвань. В последние годы наметилось дальнейшее ухудшение и без того напряженных отношений между Пекином и Тайбэем. Нынешнее правительство Тайваня, избранное в 2016 г., поставило под сомнение идею о том, что материковый Китай и Тайвань образуют одну страну. Эта теория также известна как принцип «одного (единого) Китая». Будущее правительство в Тайбэе вполне может потребовать независимости де-юре. Однако тайваньский референдум о независимости, скорее всего, является «красной линией» для Пекина и может побудить его к военной кампании по присоединению Тайваня. Если США придут на помощь Тайваню, то военная интервенция Пекина легко перерастет в полномасштабную американо-китайскую войну. Чтобы не допустить этого кризиса, Пекин твердо намерен пресекать на корню любые поползновения тайваньцев к независимости политическими и экономическими средствами. В результате Китай, наверное, будет осуществлять лоббирование в странах «третьего мира», убеждая их прекратить дипломатические отношения с Тайбэем. Такая работа уже проводится с некоторыми латиноамериканскими странами.   
Осторожничает Китай или нет, но он явно расставляет несколько иные акценты в своей трактовке норм, лежащих в основе мирового порядка. В частности, более могущественная КНР будет добиваться большего внимания к вопросам национального суверенитета в международном праве. В последние годы некоторые истолковывают публичные высказывания китайских лидеров в поддержку глобализации как знак того, что Пекин стремится выступать в роли нового хранителя либерального мирового порядка; однако толковать их подобным образом – значит выдавать желаемое за действительное. Китай просто сигнализирует, что поддерживает либеральный экономический порядок, но вовсе не усиливающуюся политическую интеграцию. Пекин все также опасается вмешательства извне – в частности, по вопросам, связанным с Гонконгом, Тайванем, Тибетом и Синьцзян, а также по вопросам свободы печати и регулирования Интернета. В результате он считает фундаментальным принципом, на котором должен зиждиться мировой порядок: суверенитет наций, а не международные нормы и обязательства. Следовательно, даже в роли новой сверхдержавы в грядущем десятилетии Китай будет проводить не такую интервенционистскую внешнюю политику, как это делали США на вершине своего могущества. Это можно видеть на примере Афганистана: хотя ни для кого не секрет, что Соединенные Штаты ожидают, что китайская армия возьмет на себя часть бремени по поддержанию стабильности в этой стране после вывода оттуда американских войск, китайское правительство не выражает заинтересованности в этом.  
Усиление влияния Китая может также означать попытки продвигать представления о мировом порядке, которые опираются на древнюю китайскую философскую традицию и теории государственного управления. В частности, один термин уже в ходу сегодня в Пекине: вандао или «гуманный авторитет». Это понятие о том, что Китай – просвещенный и добродетельный гегемон, влияние и легитимность которого проистекают из его способности удовлетворять потребности других стран в безопасности и экономическом процветании – в обмен на их согласие с лидерством Китая...
 
По ссылке на полную статью

По данным той же Китайско-африканской исследовательской инициативы, африканские страны заняли с 2000 года у Китая $143 млрд, и мягкость Пекина в отношении Камеруна может побудить другие страны с высоким уровнем левериджа, — такие, например, как Эфиопия, Джибути и Замбия, — требовать к себе со стороны китайцев такого же отношения.
Но причина не только в том, что Пекин обоснованно опасается того, что не обременённые репутационными сомнениями африканские правительства массово подсядут на отказ обслуживать китайские кредиты. Особенно в условиях, когда и собственный избиратель поддержит идею «не платить новым колонизаторам», да и Запад в лице традиционных международных финансовых структур — того же МВФ — в нынешних условиях точно заступаться за китайцев не будет. Это только один резон сдержанности Пекина в выколачивании кровных юаней из Африки.
Власти КНР играют с фактором «долговой удавки» по всей клавиатуре, гораздо шире, чем просто с финансовым инструментом. В случае с Камеруном, например, мягкая финансовая политика по отношению к президенту Полю Бийя — просто новое, нефинансовое вложение в выгодного местного политического союзника.
На прошлой неделе полиция арестовала Мориса Камто, лидера камерунской оппозиции, который утверждает, что победил на прошлогодних выборах. Арест прошел на фоне массовых протестов, которые разжигают и без того пылающую политическую нестабильность. С одной стороны, Камерун сталкивается с исламистами из Боко Харам (организация, деятельность которой запрещена в РФ) на севере, одновременно сепаратистское движение «Тигры Амбазонии» дестабилизирует два англоязычных региона в основном франкоязычного государства, которое сформировалось в результате объединения бывшей британской и бывшей французской колоний. В этой ситуации ставить власть президента Бийе еще и перед угрозой государственного дефолта — просто расточительно, а руководство Поднебесной в расточительности уж точно нельзя упрекнуть. Вот окрепнет, с китайской помощью, и не только финансовой — тогда и будет разговор, чем и как благодарить Пекин. Президент Бийя правит Камеруном вот уже 37 лет, не надо суетиться — и не такое перемалывал. Замену 85-летнему Полю Бийе готовят в Пекине спокойно, системно и уж точно по своему собственному, а не навязанному «тиграми» или исламистами сценарию.
В 2011 году Китай зашел в Камерун всерьез, согласившись профинансировать, построить и взять в эксплуатацию новый глубоководный порт в рыбацком городке Криби. Строительство идет полным ходом, и к 2035 году Криби станет крупнейшим глубоководным портом в регионе. Порт будет ориентирован на экспорт камерунских бокситов и железной руды, а также сможет обслуживать совместный проект Чада и Камеруна по разработке и транспортировке нефти, в рамках которого на экспорт пойдет нефть, добытая на месторождениях не имеющего выхода к морю Чада. Единственный действующий в Камеруне глубоководный порт Дуала перегружен, располагает изношенной инфраструктурой и, что самое главное, ограничен расположением в заполненном осадками устье реки, что делает его модернизацию малоэффективной.
Первые два этапа проекта, реализованные компанией «Чайна Харбор Энжиниринг», освоили $1,2 миллиарда долларов. Корпорация, помимо порта, строит автомагистраль стоимостью $436 млн, которая соединит новый порт с Дуалой, и железную дорогу до месторождения железной руды.
Деятельность Китая в Камеруне не ограничивается новым портом: по состоянию на 2014 год на проекты Поднебесной приходилось 90% строительства и восстановления дорог в стране, китайские компании построили в Камеруне плотины и гидроэлектростанции. Разумеется, дальше китайских компаний эти средства не ушли — контракты и финансирование по ним были переданы исключительно китайским фирмам, как и концессии на доход от эксплуатации построенных объектов инфраструктуры. Но правительство Камеруна взяло значительные займы для финансирования всех этих проектов (в основном, разумеется, у КНР), и погашение задолженности — либо ее «правильная» реструктуризация — выглядело бы всё более проблематичным в нынешней неустойчивой политической ситуации.
Похоже, что время для такой «правильной» реструктуризации в другой африканской экономике — Кении — уже пришло.
Расположенный на берегах Индийского океана кенийский порт Момбаса является одной из самых больших и загруженных гаваней в Восточной Африке. Только в 2017 году в порту пришвартовалось почти 1800 судов, обработано более 30 миллионов тонн грузов, большая часть которых направляется в соседние или не имеющие выхода к морю страны, включая Уганду, Руанду, Бурунди и Конго. С момента своего открытия в середине 1890-х годов морской порт превратился в растущий региональный центр и ключевой фактор растущего развития инфраструктуры в Кении.
В декабре появились сообщения о том, что этот ценный порт был использован в качестве залога для займа в $3,2 млрд, который был использован для строительства железнодорожной линии протяженностью 470 километров (292 мили) между приморским городом и столицей Найроби. ИА REGNUM подробно рассказывало читателям о вскрытой кенийскими прокурорами коррупции китайских концессионеров при эксплуатации этой дороги.
В просочившемся в кенийскую печать на этой неделе отчете, связанном с офисом генерального аудитора, говорится, что Кения рискует потерять свой порт в случае дефолта по ссуде, поскольку в этой ситуации Эксимбанк Китая берет на себя «условное депонирование» (так в контракте, опубликованном в документах утечки) счетов администрации порта для получения доходов.
Утечка вызвали оглушительный фурор в местных изданиях и политических кругах. Последовали быстрые, но не слишком убедительные опровержения со стороны как китайских, так и кенийских чиновников — что никакой «залоговой схемы» в контракте на строительство железной дороги не было, а возможность передачи китайцам управления финансами Момбасы для покрытия недоимок по другому, железнодорожному кредиту — это так, техническая процедура. Пока сумму займа правительство не выплатит. А порту будет даже лучше под мудрым китайским управлением.
Вот только все в Кении уже знают, что такое «китайская долговая удавка» — это когда кредит на инфраструктурные проекты устроен таким образом, что доходы от них находятся в руках китайских же концессионеров, занимающихся эксплуатацией, а они делают всё, чтобы кредит никогда погашен не был. Эту схему читатели ИА REGNUM могут детально проследить по другим публикациям агентства на эту тему. Кенийцы сразу же вспомнили, что в подобной ситуации Шри-Ланка передала Пекину в декабре 2017 года 70% акций и право на 99-летнюю аренду своего стратегического порта Хамбантота.
Новация ситуации с портом Момбаса в том, что никогда еще китайцы не действовали с таким задором — брали в залог не сам объект кредитования (железную дорогу), а куда более ценный актив, порт Момбаса. До такого не доходило даже в залоговых аукционах России начала 90-х, ставших уже прописанной в учебниках классикой «черной приватизации».
Примеры Камеруна и Кении показывают, что руководители КНР всё более гибко используют инструментарий «долговой удавки» для реализации действительно стратегических интересов Поднебесной по всему миру, и деньги здесь — просто инструмент.

Главная газета страны «Вануату Дейли Пост» добыла фотокопии семи соглашений, подписанных Китаем и правительством Вануату.
Главный документ показывает, что Китай предоставляет Вануату $60 млн долларов для связанных закупок у китайских компаний в рамках проекта, который называется «Оборудование для инспекции контейнеров».
Для Вануату это огромная сумма — около трети всей ежегодной помощи всему государству.
За неделю до встречи с председателем Си в Папуа-Новой Гвинее (ПНГ), 9 ноября, Вануату вступила в ряды Фиджи, Самоа, ПНГ и Тонга и подписала «Меморандум о взаимопонимании» с Китаем относительно флагманского проекта геополитики Пекина — «Один пояс, одна дорога». Как и в большинстве таких «Меморандумов о взаимопонимании» по проекту «Один пояс, одна дорога», содержательная часть в этом документе на четырех страницах выглядит довольно блекло. Стороны договорились «совместно продвигать» китайский мегапроект и «исследовать взаимовыгодные модели для поддержки реализации крупных программ, таких как инфраструктурные проекты». В общем, за все хорошее против всего плохого.
Секретная часть договоренностей говорит о планах Пекина чуть больше.
Да, разумеется, основная тактика захвата политического влияния — «причинение помощи» в виде привлекательных кредитов, которые лягут долговой нагрузкой на следующие правительства — никуда не делась. ИА REGNUM довольно подробно рассказывало о том, как это работает, например, в Кении. Однако случай Вануату обратил внимание аналитиков, специализирующихся на вопросах коммерческой безопасности, на еще одну область интересов Китая в проектах такого «удушающего инвестирования», которая долгое время оказывалась в тени.



Проекты, полностью аналогичные проекту «Оборудование для инспекции контейнеров» в Вануату, без лишней шумихи инициируются китайцами по всему миру.
Почти всегда о них либо вообще не пишут издания, либо информация без комментариев попадает только в местную прессу. Аналитики отмечают, что достоверно известно о таких установках в Сьерра-Леоне, Суринаме, Эстонии, на Филиппинах, в Танзании, Антигуа и Барбуда … Всего аналитики насчитали более полусотни портов и крупных железнодорожных узлов, — как правило, в маленьких и легко «управляемых» государствах, хотя и не только в них — в которых достоверно установлено китайское оборудование такого типа. Как правило, бесплатно. Сколь же всего таких точек внедрения — хотя бы оценочно — пока подсчитать не берется никто из экспертов. Все сходятся на том, что их сотни, если не тысячи по всему миру.
Эксперты отмечают, что все комплексы неинвазивного контроля содержания контейнеров, поставляемые в рамках таких проектов Китаем, обладают функцией сохранения записей компьютерных протоколов досмотров. Многие модификации не только накапливают такую информацию, но и в режиме онлайн передают ее в головной офис китайского производителя — официально для того, чтобы лучше распознать полученные на просвет изображения и сравнить их с накопленной базой данных с точек по всему миру. И в любом случае каждый такой комплекс обслуживается китайскими техниками — что предполагает регулярные инспекции и копирование накопленных данных.
Специалисты в вопросах коммерческой безопасности называют такие комплексы «абсолютным оружием» коммерческого (и не только) шпионажа.



Поскольку каждый контейнер в каждом порту или железнодорожной станции, где есть такие установки, в обязательном порядке проходит такой досмотр, Китаю удается получать информацию не только обо всех без исключения грузопотоках в этих транспортно-логистических узлах с точностью до каждого контейнера, но еще и детально сканировать внутреннее содержимое. Некоторые модели сканирующего оборудования способы не только показать, что в контейнере, например, едет экспериментальный агрегат для испытаний в условиях африканской пустыни, — но и по факту создать его точные трехмерные чертежи, «нарезав» сканирующими лучами изделие — по типу медицинского аппарата магнитно-ядерного резонанса. Есть и другие инструменты исследования, — те, которые позволяют дистанционно, не вскрывая пломб, определить точный химический состав материалов, из которых состоят грузы в контейнере, или те, которые позволяют заглянуть в запечатанные транспортные боксы, которые, в свою очередь, находятся в запечатанном контейнере.
И все это, разумеется, — ради пресечения контрабанды и угрозы терроризма.



Стоит оценить изящество, с которым китайцам удалось создать такую сеть технической и коммерческой разведки — по сути, легально. Или почти легально — хотя вряд ли Пекин опасается контрразведки Вануату.

Когда Саудовская Аравия сократила стипендии, Совет университетов Онтарио предупредил, что одни только высшие учебные заведения Онтарио потеряют десятки миллионов долларов, ‑ и это без учета ухода денег китайских студентов с рынка арендного жилья, продуктов питания и транспорта. Разумеется, для экономики Онтарио несколько сотен миллионов долларов (так оцениваются общие расходы саудовских студентов в Онтарио) не стал критической величиной. Но это для экономики провинции — а вот для экономики самих университетов стал. Уход китайских студентов просто остановит занятия по причине невозможности содержать учебный процесс.
Китайские студенты сегодня составляют почти две трети международного студенческого сообщества в Университете Торонто, более одной трети в Университете Британской Колумбии и почти одну четвертую в Университете Макгилла.
Статистика Бюро по иммиграции, беженцам и гражданству Канады за 2018 год говорит, что более 77 000 китайских студентов имеют разрешения на учебу в Канаде. В 2017 году, до того как Канада разозлила Саудовскую Аравию, призвав к немедленному освобождению правозащитников, которых арестовало правительство Саудовской Аравии, было 5 090 студентов из Саудовской Аравии с канадскими разрешениями. Это число упало вдвое — до 2720 в прошлом году."В этом [саудовском] случае влияние на доход университетов было относительно ограниченным, учитывая, что саудовские студенты составляли небольшую часть иностранных студентов», — говорит «Мудис» в своем сообщении.
Статистическое управление Канады сообщает о 40-процентном увеличении числа иностранных студентов в Канаде в период с 2013 по 2017 год, — но при этом об опережающем, 54-процентном увеличении числа китайских студентов за тот же период. Данные этого же ведомства говорят, что средняя плата за обучение для иностранного студента в канадском университете в 2018 году составляла 27 159 долларов, что почти в четыре раза превышает среднюю стоимость обучения в Канаде для самих канадцев, составляющую 6 838 долларов. При этом стоимость обучения росла 28 лет подряд, и каждый год разрыв увеличивался — то есть каждый год каждый иностранный студент оплачивал обучение все большего числа своих канадских однокурсников. Уже сегодня он оплачивает минимум четверых, по оценкам аналитиков экономики образования Канады — с учетом расходов, не связанных с прямой оплатой учебы, и налогов с этих расходов.
«Основной движущей силой повышения платы за обучение являются изменения в способах финансирования университетов», — говорится в июньском отчете «Ройял Бэнк оф Канада», подготовленном экономистом Джерардом Уолшем. В середине 1970-х годов правительства провинций непосредственно финансировали три четверти расходов на получение университетского диплома. Ситуация начала меняться в 1990-х годах, когда в Оттаве, заботящейся о долгах, начали сокращаться федеральные трансферты — и, по цепочке, провинции сократили свою поддержку высшим учебным заведениям. В результате с 1990 года государственная доля финансирования университетов сократилась почти вдвое, в то время как стоимость обучения в канадских университетах почти утроилась с учетом инфляции, отмечается в докладе. Плата стала неподъёмной, и университеты были вынуждены повышать пособия и стипендии. В результате, по данным «Ройял Бэнк оф Канада», с 2000 года сумма, потраченная университетами на стипендии и стипендии, увеличилась до 2 миллиардов долларов в год, или 20% от всей платы за обучение. Это, однако, создало замкнутый круг, поскольку необходимость сбора средств на стипендии подстегивала увеличение платы за обучение — и особенно для иностранных студентов. В результате университеты увидели, что их бюджеты растут на 7 процентов в год после инфляции в течение целого десятилетия. И их стоимостная база — 70% которой идет на заработную плату, которую очень трудно сократить из-за законодательства о гарантиях прав при найме и коллективных договоров — практически не допускает изменений.
В итоге, если в 1999 году только 17% канадских семей с детьми имели образовательные кредиты, то сегодня эта доля впервые превысила 49%, сообщает государственное статистическое бюро.
В 1990 году, по подсчетам «Ройял Бэнк оф Канада», молодым канадцам, получающим среднюю минимальную заработную плату в 5 долларов в Канаде, потребуется 293 часа, чтобы покрыть среднюю плату за обучение в размере 1464 долларов. Сегодня студенту, получающему среднюю национальную минимальную заработную плату 13 долларов в час, потребуется 500 часов, чтобы покрыть среднюю стоимость обучения. Учитывая, что студенты, как правило, работают не полный рабочий день — учиться тоже ведь нужно когда-то — это означало бы 200−250 рабочих дней в году. При том, что официальный рабочий год в Канаде — с учётом выходных и праздничных дней — меньше…



«Они [власти Оттавы и провинций] индивидуализировали ответственность за оплату высшего образования», — соглашается с докладом Эрика Шейкер, директор образовательных проектов в Канадском центре политических альтернатив. Так что ресурс роста платы для студентов-канадцев уже исчерпан, ресурс роста госфинансирования исчерпан еще в 90-е годы.
«Как и везде [в мире европейских и североамериканских экономик], лица, принимающие решения в Канаде, придерживались неолиберальных идей, которые способствовали снижению налогов, повышению «личной ответственности» [за образование], сокращению объема социальных программ… Послешкольное образование определялось как индивидуальная инвестиция, частная инициатива, за которую студенты должны нести гораздо более высокую стоимость» — говорят авторы объемного исследования 2017 года во главе с доктором Джоэлом Харденом — из того же Канадского центра политических альтернатив, в котором трудится профессор Эрика Шейкер.
Уже сегодня канадцы вынуждены выбирать более дешевые — и менее весомые — чем университеты способы получения профессии: канадские аналоги профессионально-технических училищ, общественные колледжи и технические программы вне классического образования. Стоимость получения тех же специальностей, что и в университетах, в этих учебных заведениях в 2−2,5 раза ниже, чем в университетах. В результате доля абитуриентов, выбравших этот способ получения профессии, выросла на 34%. Но все при этом понимают — качество человеческого и профессионального статуса таких специалистов не сопоставимо с выпускниками университетов.
Вся экономика канадских университетов сегодня держится на иностранных вагантах. Сегодня они составляют около 14% университетов и 7,5% студентов колледжей в Канаде. Результат: общий доход учебных заведений от иностранных студентов увеличился с $1,25 млрд. в 2009−10 гг. до $2,75 млрд. в 2015−16 годах.
Возможно, не случайно, что увеличение на 1,5 миллиарда долларов почти точно компенсировало падение государственного финансирования на 1,7 миллиарда долларов за тот же период…
И если иностранные — прежде всего, китайские — студенты уйдут в университеты других стран, перед Канадой встанет реальная перспектива всего за десятилетие превратиться в нацию с доминированием пэтэушников среди молодых людей, входящих в экономику.