Донбасс - путь Домой (Вестник Новороссии)

Жду у штаба распределения «на передок», до теплого пока Азовского моря – сотни метров. Суеты нет, но в располагу постоянно заезжают машины с близкого фронта – грязные, выкрашенные «заборной» краской старенькие ВАЗы и «Москвичи». Мимо проходит загорелый мужик в шортах и шлепках, в руках у него жареный початок кукурузы в фольге и пакет с пляжным полотенцем. На пыльных военных он не смотрит принципиально, делает «сложное» лицо и отворачивается. Слева от меня, на грани слышимости – бухают редкие разрывы, справа – так же далеко «качает басы» разухабистая курортная музычка. Появляется провожатый – в каске, бронике, камуфляже «пиксель». В другом виде в штаб являться давным-давно запрещено, получишь взыскание. Бросает мне: «Едем в Коминтерново, на позицию «Карелия». Офицер озабоченно рассматривает машину моего товарища – зеленый «Уаз». Машина ему не нравится:

- Беспилотники висят все время, слишком она у вас военная. «Размотают» сразу же, поэтому будем прятать!

Хозяин машины, наверное, первый раз пожалел, что связался со мной, но вида не подал. Что такое «Коминтерново» знают все – достаточно набрать в поисковике «Коминтерново обстрел» и все станет ясно. Утром, на дорожку, я как раз посмотрел обстрел села от 3 сентября, снятый с украинского беспилотника.

Били бессистемно – минометными минами и снарядами. Три положили на въезде в Коминтерново. Три - возле главного сельского колодца, еще три у входа в магазин, который еще каким-то чудом работает. Тяжело ранили старуху, выметающую со двора палую листву и ветки сбитые прошлыми обстрелами. Зачем все это сделали – неведомо.

Советник с хвостом

Наш «Уаз» не лезет в низенький деревенский гараж, рассчитанный на легковушку. Нас торопят, хотя мы сами все понимаем. В легкой панике мы спускаем колеса до ободов и протискиваем машину под крышу.

Под ногами катается чушка от осколочно-фугасного снаряда, утром прилетел. Царапины от рикошета об асфальт даже не потемнели – свеженькие. По «минским соглашениям», орудие, из которого этот снаряд выпустили по селу, не должно приближаться к фронту ближе чем на 25 километров…

В сокрытии нашей машины, как могут, участвуют местные собачонки живущие при командном пункте батальона. У черного бобика страшно деформирована нижняя челюсть, зубы торчат наружу. Я спрашиваю немолодого лейтенанта Блэка:

- Что с ним, ранило?

-Нет, мы его спасли из запертого дома, искали хату на постой. Он там три месяца один просидел, хозяйка закрыла его и уехала.

- Как выжил?

- Вода капала из бака на крыше, а ел орехи - там целый мешок стоял, поэтому с зубами у него так… Но мы его любим, зовем Советник. Его можно спросить, а он ответит – «да» или «нет», головой помотает.

На «передке», оказалось множество собак и это еще одна примета «окопной» войны. Собаки сторожат. Собаки греют. Собаки снимают стресс, потому что люди здесь живут и воюют так – одни сутки под землей, в сотне метров от противника, вторые сутки в одной из брошенных хат Коминтерново, которое обстреливают с утра до ночи и неизвестно, где безопаснее.

Любой подход к передовой, обычно это проблема во всех смыслах. Я внутренне настроился на неприятные минуты и изнуряющую беготню в бронежилете. Блэк показал нам противоснайперский щит, не дающий противнику просматривать на всю длину сельскую улицу:

- Укропы бесятся, иногда часами в него стреляют, чтобы развалить. Мы восстанавливаем, тут же еще люди живут. Человек сто осталось…Ну как живут. В шесть вечера ложатся спать в подвалах, в пять утра встают – до начала обстрелов у них есть часов 10-12 на хозяйство.

А потом мы нырнули под землю – уже до следующего утра.

Степная «Карелия»

Я шагал по бесконечным переходам и думал, что в позиционной войне, самый страшный противник – шахтер. Солдаты копать не любят, факт общеизвестный, а вот шахтеров, наоборот, нужно останавливать.

Из очередного ответвления главной траншеи выбрался боец Карел, а следом за ним шмыгнула его собачка Сонька, черная, как смоль. Карел и строил эту позицию «Карелия» три года назад, когда одним ударом освободили Коминтерново и Широкино.

- Я, когда первую траншею начинал, меня минометчики начали обкладывать, прямо головы не поднять. Так Сонька ко мне сразу под живот забралась, поняла, где безопаснее всего!

Карел хохочет, треплет Соньку, она, счастливая, ходит перед ним на задних лапах. Бледный северный человек, так и не загоревший толком под этой раскаленной степной землей. Рос в детдоме, пьющую мать лишили прав, и как многие люди с такой судьбой – убежденный трезвенник и спортсмен. По образованию строитель, и по профессии тоже. Не бедствовал, непьющий строитель – обеспеченный человек по определению. Но, в 2015 году снялся с места, купил снаряжение и приехал на Донбасс – «за своих», так он сказал мне скупо.

- Сонька помогает мне, – объясняет Карел серьезно:

-Перед обстрелом начинает нервничать, суетится, место искать. И мне в глаза заглядывает, как бы говорит – обрати внимание! Я все понимаю, конечно. Ну и охраняет меня. Нас даже ранило вместе. Ее в плечо и меня в плечо.

По рукам идет фото распечатанное на принтере с высохшей краской. На снимке мертвый молодой парень, в раздернутом трупном мешке. Ожоги от сигарет, разбитые губы и главное – отпечаток подошвы ботинка на коже, в районе сердца. Скорее всего, это был последний, смертельный удар.

- С позиции «Курган» утащили два месяца назад. Одного зарезали, а его просто запытали. Вот, раздали по подразделениям, для науки, чтобы не спали на постах, - объясняет мне немолодой шахтер с позывным «Казак». Воюет с первых дней, со Славянска, ранен несколько раз – нет краешка уха и на голове 12 швов и простреленная снайпером нога. Вообще, заметил, как поменялся возрастной состав на фронте. Либо молодые парни, либо деды. А зрелые мужики кормят семьи, на заработках. И это тоже можно понять.

День клонится к вечеру, и постепенно нас начинают обстреливать. Сначала крупнокалиберный пулемет щелкает разрывными пулями по брустверам траншей и стенкам. Не страшно, но можно без глаз остаться. Потом начинают прилетать редкие минометные мины и гранаты выпущенные из СПГ, «сапоги» в просторечии. Эти ухают гулко и страшно, дрожат потолки блиндажей и сыпется сухой суглинок. В моей подземной комнатке, которую мне выделили на постой – огромный Христос, искусно вырезанный на фанере.

Он смотрит с недоумением на моргающую от взрывов лампочку. Думаю, что первые христиане, вышли из катакомб и опять вернулись под землю. Здесь верующие все, и это не обсуждается, о вере в окопах не спорят даже атеисты.

Каждый прилет сопровождается радиоперекличкой по позициям. «Два ноля тридцать» - у всех все в порядке. После очередного удара в землю, с позиции «Угол» докладывают – «в село прилетело, горит дом, вызываем пожарных из Новоазовска». Пожарные не любят такие вызовы, потому что загоревшиеся дома начинают обстреливать с удвоенным рвением. Я не могу представить себе, как тушить дом, который обкладывают гранатами из РПГ. Но они приезжают и тушат. И боевые медали пожарным не положены.

СМС от снайпера

В сумерках, штаб вдруг разрешает «прострелять укропские позиции». С Карелом и Сонькой мы идем к его АГС. Ствол гранатомета смотрит в небо почти вертикально – до позиций ВСУ сотня метров, не больше. Вижу, как над головой чиркает красным выхлопом порохового двигателя очередной выстрел из СПГ и опять рвется в селе. Карел прячет меня в «комнате безопасности», как он ее называет, в глубокую нишу отрытую в толще земли. Я сижу в ней, подобрав ноги, и слушаю, как хлопает одиночными гранатомет Карела. «Комната безопасности» похожа на строительную бытовку – на полочках выколотки, какие-то запчасти, машинка для снаряжения лент, бутылки с маслом и щелочью для чистки и ослепительно-белые тряпицы. Закончив свои военные дела, Карел предлагает прогуляться на позицию «Берлога». Там, в открытом минометном окопе сидит колоритнейший персонаж – снайпер с позывным СМС. Седая борода заплетена в двухцветную косицу, а-ля Гребенщиков. СМС лузгает семечки – «от нервов», как мне объяснил, и насыпает мне горсть. Говорить с прессой он не хочет. СМС без каски, и я тогда тоже снимаю каску, хотя это не рекомендуется, но снайперу нравится. Спрашивает: «Чего хочешь поснимать? Войну? Прилеты? Ответку?». Говорю, что снимаю людей, а «взрывчики» мне не интересны, 15 лет их снимаю – одно и то же. «Я тебя услышал», - сказал СМС. И начал монолог:

- С августа 14 на войне. Сначала не пошел – не было мотивации. Думал, к нам придет регулярная армия…18-летние дети. Потом понял, что Родину нужно защищать самому и ушел с шахты сюда. Служил пулеметчиком, а в январе погиб товарищ, снайпер. Взял его винтовку. Войну эту не люди начали, но люди закончат. Не я поехал на западенщину с оружием. Попадал мне как-то в руки учебник по истории Украины за 1964 год, и встретил я в нем аббревиатуру ЗУНР – Западно-украинская народная республика. То есть при СССР это было допустимо. Для них, не для нас. А в 2014 – расцвет гуманизма, ООН, моржовых дитенышей от смерти спасают всей планетой, а здесь людей убивают только за то, что они не так голосовали и никому дела нет. Но у меня все равно отношение к этой войне негативное, не нравится она мне, я тут не наслаждаюсь. Потом убили Захарченко, человека, которого мы выбрали демократически. У меня депрессия, растерянность, непонимание как жить дальше. Я с ним знаком с боев за Шахтерск. И всегда себе «бигуди крутил», мол после войны, сядем с ним за бутылочкой, повспоминаем. Не сядем теперь, получается. Сложно будет найти такого лидера, чтобы люди ему так же поверили. Чтобы воевал так же крепко. Помню, садился к нему в машину, очень грязный. Извинился: «братцы, простите, завонялся на передке». А Владимирыч похлопал меня по плечу, и говорит: «ничего, главное – теплый». Он простой был человек, легко с ним рядом было. Простым и ушел от нас.

В сон клонит неумолимо. Я достаю подарок, большой пакет отличного развесного чая. Бойцы нюхают его и вздыхают:

- Наш суп его только испортит.

Я не понимаю, но мне протягивают баклажку с водой – попробуй! Вода соленая, почти морская, а другой здесь нет.

«Козлы уйдут сами»

Под землей спится удивительно крепко, вот только проснулся я от судорог в ногах. «Обычное дело, земля всю жизненные соки из тебя забирает» - объяснили мне бойцы. С позиций меня выводил Блэк, и на ходу, как морковку, выдернул из земли хвост от выстрела РПГ, свеженький, «ночной». Скрутил с него стальную шайбу-переходник. Оказалось, в село прилетело украинское изобретение – на обычный выстрел от гранатомета, можно прикрутить минометную мину, взрыв мощнее, осколки тяжелее. «Мы им обратно отправим, у нас безотходное производство» - зловеще пообещал лейтенант, и убрал находку в карман.

Мы пошли в основные точки, где собираются уцелевшие жители Коминтерново – к колодцу и в магазин. Но местные шарахались от меня с камерой, как от чумного.

- Пенсии в Мариуполе получают, родня там у всех. Таких сразу доборобаты прессовать начинают, на колени ставят. И ты их пойми!

Я понял. Пока пытался поговорить с продавщицей, к Блэку прискакал на костылях мужик, с ногой ампутированной под колено, бывший его боец. Просился обратно. «Возьму, ну о чем ты говоришь. Будешь на блоке стоять». Но, мужик не хотел на блок-пост и Блэк не понимал, как без одной ноги лазать по траншеям? Собеседник обещал, что покажет. На том пока и порешили.

- Как же мне все это надоело, - с чувством сказал мне Блэк на прощание:

- Веришь, если бы договорились, что эти козлы сами уйдут с Донбасса, я бы тут же, с удовольствие положил вот этот любимый АК47 и пошел бы дальше строительством заниматься. Все разбито, работы мне хватит до пенсии. Я строитель.

- Ты командир укрепрайона «Карелия», и у тебя полный порядок на позициях.

- Строитель, - упрямо сказал Блэк и нырнул в свою машину, резко оборвав разговор. Это было невежливо, но я ничуть не обиделся."