Скрытый текст
Идем на улицу мимо кухни, где сидят еще несколько молодых парней и ведут спор одновременно о ленинградском роке и режиссере Никите Михалкове и его последних «Утомленных солнцем» и едят галеты с чаем. Тушенка и галеты — основной рацион. Никаких бутылок из-под алкоголя. Видно, что действует сухой закон. Общаются между собой тихо.
После долгого выяснения личности корреспондента Накануне. RU и совещания с командиром, к нам выходит бородатый мужчина лет сорока в белой бандане:
— Меня зовут Странник, начальник штаба согласился с тобой поговорить. Посиди пока тут, говорит мужчина, указывая на пенек во дворе.
Начальник штаба Григорий — широкоплечий мужчина с большими натруженными руками и военной выправкой, который, впрочем, в мирной жизни, скорее, был бы принят за дальнобойщика, чем за силовика. К слову, во дворе и в доме, где сидят ополченцы, вообще нет никого, в ком можно было бы с уверенностью опознать действующего военного.
— В отряде есть люди со всей России. Все добровольцы. Мусульмане тоже есть, — отвечает начштаба Григорий, предвосхищая первый вопрос.
— Большинство верующие, есть и мусульмане. Есть казаки и есть неказаки. Но все поверенные, — добавляет Странник и оставляет нас вдвоем с начальником штаба.
— И как вы срабатываетесь?
— Мы прошли слаживание. Две недели в тренировочном лагере.
— Две недели? Этого достаточно?
— Здесь спецотряд. Все служившие. В спецотряд других не берут. Половина личного состава участвовала в боевых действиях в различных горячих точках.
— Начштаба в условиях партизанской войны — это что?
— Командир — самое первое лицо. На мне карты, разработка операций, внесение предложений по решению боевых задач.
— Вы уже были на той стороне?
— Еще нет. Ждем перехода.
— С переходом проблемы есть?
— Нет никаких проблем.
— А боевая задача уже поставлена?
— Да.
— Вообще кто этим занимается, есть ли какое-то центральное командование?
— Мы подчиняемся непосредственно Стрелкову. Но вообще, как ты сам заметил, идет партизанская война, поэтому тут, наверное, нельзя говорить о том, что есть какой-то один центр. В этом есть свои плюсы и свои минусы.
— А почему вы сами пошли на войну? Почему ребята пошли?
— Я посчитал, что после второго мая 2014 года, когда произошла трагедия в Одессе, моей стране объявлена война. Ну и в Донецке у меня есть родственники. Они, кстати, сидят там в подвале и верят Турчинову и Порошенко.
— И вы все равно идете за них воевать?
— Да, а как еще?
— А остальные ребята?
— У каждого свои мотивы. У кого-то родственники пострадали, кто-то просто идет защищать страну от американской экспансии.
— Когда выезжал из Новосибирска к вам, мне одна милая девушка-инженер сказала, что не против американской экспансии, будет, мол, повод английский подтянуть.
— И это повод не воевать?
— Что вам есть противопоставить украинской армии сейчас?
— Трусливая тактика противника понятна. Тяжелое вооружение, авиация и численность. Противопоставить этому что-то, кроме храбрости и умения, сложно. Нам реально не хватает тяжелого вооружения. Должен быть адекватный ответ.
— Ввод войск?
— Нет, нехватка тяжелого вооружения острая. Говорят, сейчас к границе подошло 30 танков. Что ты с ними сделаешь? С гранатой кумулятивной на танк ты не пойдешь. Даже не подойдешь к ним.
— А войска вводить не стоит, как вы считаете?
— Россию провоцируют на войну. Ввести войска — повестись на провокацию.
— Ну, многие, кто прочитает ваше интервью, скажет, что раз вы здесь, значит Россия уже в войне этой.
— Нет, мы — не Россия, мы — добровольцы. Мы сами встали, кто откуда и пошли на эту войну, по личным мотивам. Кто мне, например, может помешать, если я хочу идти воевать?
В этот момент словно по заказу раздается гром.
— Дождь что ли начинается?
— Какой дождь, гаубицы! Пять километров отсюда. Бьют рядом.
— Обстреливают нашу территорию?
— Не знаю пока.
Подходит командир отряда, после совещания тут же на пеньке, принимается решение отправиться с двумя ополченцами на границу.
Командир и двое бойцов уезжают.
— А оружие они взяли?
— У нас нет оружия. Только ножи.
— И они с ножами поехали туда?..
— Выходит, так. «Погранцы» позвонили, попросили усиления, мы не можем им отказать.
Пока у границы громыхает, начальник штаба рассказывает о проблеме доставки гуманитарных грузов через границу.
Как только груз доходит до Донецка, на него — как саранча налетает. Отправлять надо через проверенные каналы и адресно. Лучше всего доставляет группа, которая состоит из женщин. У них не было ни одного прокола.
— Прокола?
— Ну, всегда добираются живые и с грузом.
Кроме бандеровцев, на дорогах бандиты, мародеры, там Дикий Запад. Происходит это понятно почему, есть царьки на той стороне, которые возомнили, что все могут и все им позволено. Пономарев в Славянске не зря же был снят. Но эта проблема решается. Лично мне кажется, что без единого центра управления воевать уже нельзя. При всех плюсах партизанской войны в условиях того, что она затягивается, нужно формировать такой центр. Азы: управление, связь, обеспечение тыла.
Снова гремит. Уже ближе. Вдалеке отчетливо раздались пулеметные очереди.
— А вот это в двух километрах уже упало, — говорит начальник штаба и уходит пить чай.
Подходит молодой доктор с бородой в плотном белом вязаном свитере поверх камуфляжа.
— Вы, правда, из Москвы приехали на войну?
— Началось все с «гуманитарки» на Воробьевых, нужен был человек, который разбирается в медикаментах, которые несут, а потом тут оказался, в ополчении. Отец, военный, молчит. А мать переживает, говорит, что все, теперь я террорист. У вас, говорит, бандитская шайка. Короче, пропаганда и в Москве работает.
— Оставался бы в Москве, деньги зарабатывал, врачи в столице хорошо получают вроде.
— Да, а я сразу после сдачи диплома в медуниверситете сюда. Хотел поступать в ординатуру после экзаменов, но как Пирогов говорил: «Хочешь познать врачебное искусство — отправляйся на войну». Он же антисептику принес нам во время Крымской кампании.
— Журналист, да? — прерывает разговор с врачом дюжий казак в папахе, читавший молитвы в зале.
— Напиши, что четверо суток трубить о погибших журналистах по всем телеканалам, когда каждый день убивают мирных жителей, это не дело. Когда ветеранов Великой Отечественной вкатывают в асфальт. Они, конечно, герои, журналисты эти, но надо знать меру. Ведь ветераны еще большие герои.
Разговорились с казаком, оказалось, что с вахты в Нягани он поехал в Москву, где на войну его благословил один из оптинских насельников.
— Я бы тоже мог бы домой в свою станицу вернуться. Леди себе найти какую-нибудь. Детей нарожать. Но святые старцы все правильно предсказали, все сбывается, вот поэтому я тут, по Божьему промыслу. Это все Господь попустил. Знаешь, нет ничего сложного — взять автомат и сюда прийти. На войне оказаться тоже несложно, а пулю получить еще проще. Главное, с каким настроем в душе своей ты сюда идешь. Брань эта — видимость только. Главная брань у нас всех сейчас внутри. Главный твой враг — это не бандеровец или американец, а это ты. Вот ты, например, эти свои палочки бросить не можешь, — сказал он и показал на пачку сигарет.
Возвращается командир и двое бойцов. По его словам, этой ночью на одном из КПП, за который шел бой, ополченцы вытеснили украинцев к границе с Россией. К нашему КПП подошли украинские части и попросили «о взаимодействии», в котором им было отказано. Как рассказали той ночью ополченцы, в эфире командование несколько раз повторяло приказ для наших погранпостов «не стрелять» (уже утром в одной из пограничных больниц врач рассказала, что ночью туда привезли четверых раненых «бандеровцев» — пытались нелегально проникнуть через границу).
К дому, где разместились ополченцы, с ревом подъехал джип, из которого доносилось: «Екатеринбург, включай динамики! В одну обойму, из одного дула, Ощути силу совместного раздува». Молодые люди шумно вывалились из автомобиля и пошли в соседнее кафе праздновать пятницу. В целом, приграничный городок жил бурной ночной жизнью, по улицам летали автомобили, в заведениях было полно народу. Молодежь гуляла в местном парке, не обращая внимания, что в ночном небе то и дело вспыхивали красные вспышки и летали трассера.