Афганский невроз. Исповедь вертолётчика

Цитата: ЦитатаЗа десятилетие войны Термез заметно преобразился. Строились административные здания. Появилась современная гостиница. На одной из площадей разбили цветник и возвели высокую башню с часами. Некий прапорщик с одного раза забросил на ее плоскую крышу бутылку из-под выпитой водки. Многие пытались повторить рекорд, не получалось. Вокруг валялось множество стеклянной тары. На фоне всеобщего возбуждения встречались и лица полные апатии и отрешенности. Двое из них – капитан и старший лейтенант, оказались нашими соседями по купе, когда мы переезжали в другой гарнизон. Между собой они почти не разговаривали. Лишь по отдельным репликам я заметил – старший лейтенант заикается. За окном недремлющими часовыми мелькали телеграфные столбы. Над горами затухал лоскут зари, похожий на раскаленный меч. Стучали рельсы. Вагон сильно болтало. Мой коллега и старший лейтенант забрались на верхние полки. Мы с капитаном молча смотрели в синеву окна. Пустыня погружалась в серую муть. - Не могу спать под такую болтанку, - начал я первым. - Изношенная колея. Не была рассчитана на переброску военной техники в таких количествах. Ответ капитана мне показался удивительно точным и компетентным. - Технари? - Летный состав. - Мне показалось, ваш товарищ болен. Гепатит? Малярия? - Невроз,- произнес капитан, как будто кого-то передразнивая, - возвращаемся с медкомиссии. Признали непригодными к дальнейшим полетам.

Услышанное встряхнуло меня. Я знал, что невроз профессиональная болезнь разведчиков и всех, у кого жизнь сопряжена с постоянным стрессом. Но с диагнозом невроза передо мной были два молодых пилота. Их карьера, считай, оборвалась на взлете. Знал, продуманной системы реабилитации подобных заболеваний в армии не существует. Я присутствовал при беседе двух профессоров-психологов с офицером спецназовцем. Ученых интересовало, как происходит снятие стресса в полевых условиях. - Только застольем, - отвечал подполковник, - выпьем, поговорим. Вот и весь набор лекарств. Для прессы эта тема всегда была закрытой. Я предпринял попытку вызвать капитана на дальнейший разговор. Начал с себя. Мы, корреспонденты Центрального телевидения снимаем вывод войск. Многое не удается. В частности пожаловался на предрассудки экипажей вертолетов. На боевые вылеты они не соглашаются брать корреспондентов на борт. Почти не удалось снять, как наши бойцы покидают блок-посты. На лице собеседника ничто не дрогнуло. - На войне суеверия играют большую роль. Примета у нас такая – корреспондент на борту, значит, что-то может случиться. А кому хочется, чтобы его гибель запечатлели на пленку? Там, в Афганистане вертолетчикам досталось по-полной. Несколько экипажей сгорело на моих глазах. Потрогайте ладонь. Влажная. Нарушение вегетативной системы. А лейтенант стал заикаться. Капитан надолго умолк. Я терпеливо ждал. Если исповедь ничто иное, как врачевание больной души, капитан не упустит случая сделать первый шаг к исцелению. И он заговорил. - Все началось с первого вылета. Он запомнился курьезом. Надо было обстрелять мечеть, где по донесениям отсиживалась банда душманов. После училища навыков бомбометания – никаких. Признаешься, что толку. Скажут – вот и учись. Полетели. Выручил прапорщик. У него был опыт. Подсказал, с какой стороны лучше зайти на цель. Выждал подходящий момент и дал команду на пуск. Попадание оказалось на редкость точным. Прямо в окно. Взрыв произошел в замкнутом пространстве. Мечеть вздрогнула как от электрошока. Но осадок на сердце остался горьким. Во-первых, начали с культового здания. Вряд ли это нам добавило друзей. Во-вторых, попадание считай, случайное. Капитан посмотрел в окно. Над пустыней небо как решето. Яркие звезды зависли непривычно низко. - В последнее время мне часто снится сон. Будто лежу я в пустыне придавленный звездным небом. А вокруг ни души. Просыпаюсь от удушья жуткого одиночества. И не сразу удается избавиться от тягостного сновидения. Тут я вынужден согласиться с врачами – невроз. Значит болен. После паузы. – Война подходила к логическому завершению. Начался вывод войск. На каждом совещании командование давило: Хватит с нас цинковых гробов. Тщательно готовились к каждому вылету, особенно к взаимодействию с другими видами войск. Вот и очередное боевое задание. Ликвидация укрепрайона в труднодоступной местности. По замыслу ночью туда выдвигался спецназ. Утром они должны обозначить границу укрепрайона. Ну а дальше – цель начнет обрабатывать авиация и артиллерия. У вертолетчиков свое ремесло - бить по отступающим, а в случае подхода подкреплений, уничтожать живую силу противника. Согласовывали многократно. На картах все выходило гладко. В назначенный день, когда цель обозначилась дымами, мы вылетели на объект. Мне с напарником задание - летать вокруг и выискивать пути подхода духов. Все шло по-писаному. Как вдруг нам сообщают по рации, что один из экипажей заметил - в направлении укрепрайона движется вооруженный отряд. Получаем приказ – проверить. Ищем и находим. По глубокому ущелью, покрытому густым кустарником, движется отряд. Кто такие – не разглядеть. Докладываем. А нам в ответ: в этом районе никого из наших не может быть. Приступить к ликвидации. Начинаем «стричь» кустарники. Били – пока не израсходовали весь боекомплект. Возвращаемся на базу. Ждем восторженной похвалы. Но в нашу сторону почему-то стараются не смотреть. Дальше – хуже. Вызывают в штаб. И там все как будто отворачиваются. Ждут высокого начальника. И он появился. Настоящий Зевс-громовержец. На кого уставится – испепеляет молнией. Начался разбор операции. До того момента мне не приходилось слышать в штабах такой отборной ругани. Генерал был виртуозным матершинником. Наконец, по отдельным репликам до нас дошло – мы ударили по своим. Как и почему, слава Богу, прояснилось до конца разбора. Произошло то, что называется трагическим стечением обстоятельств. Отряд спецназа за ночь не успевал по времени подойти к укрепрайону. Командир отобрал наиболее выносливых, освободил от поклажи, и послал вперед ставить дымы. Он рассчитывал, что остальные подтянутся. Дымы поставили во время. Операция началась по плану. А вот командиру с отставшим подразделением не повезло. Правда, он оказался человеком порядочным. Тяжело раненый, он успел доложить, как было все на самом деле. А по рации не предупредил о местонахождении отставшего отряда, из опасения, что запеленгуют. Это спасло наш экипаж от многого, но только не от самих себя. Мы оказались у черты, за которой началось разрушение психики. Как следствие, лично у меня – отчаянное одиночество. Выждав длительную паузу, я все же решился на соучастие. - Невроз – диагноз довольно расплывчатый. В вашем случае, как мне кажется, есть два пути. Либо сознательно уйти в пустыню на Божью ниву и стать отшельником. Либо вернуться на стезю социальной активности. И для того и другого предстоит внутренняя борьба и время. В любом случае этот выбор должен быть осознанным. Недаром говорят – время калечит и время лечит. Примите стихи Афанасия Фета как напутствие на исцеление. «Для новых дум, для новых откровений переболит скорбящая душа». В открытой двери появился заспанный и взлохмаченный проводник. На исковерканном русском он произнес название следующей станции. Капитан разбудил лейтенанта. Сборы накоротке. Никаких вещей. Я проводил их до тамбура. Мне было известно – на той станции дислоцирована летная часть. 

• +0.04 / 5