8 февраля прошёл очередной национальный праздник — День Науки. В Кремлёвском дворце Путин вручил молодым учёным премии в области науки и инноваций. Прекрасные слова, вдохновенные юные лица, которыми хочется любоваться. И нашему президенту пришла в голову «простая, но очень хорошая мысль»: «Фундаментальные основы, на которых стоит наша страна, имеют настолько глубокие и настолько прочные корни, что её замечательное, прекрасное будущее неизбежно!» В контексте этого праздника невольно должна возникнуть мысль, что с наукой у нас всё в порядке. Хотелось бы верить! Но, к сожалению, для этого нет оснований. Вот, например, слова замминистра обороны Юрия Борисова на встрече военных с учёными в Президиуме РАН: «Мы постепенно исчерпали тот научно-технический потенциал, который позволял нам двигаться дальше. Не секрет, что современные образцы вооружения, которые поступают в войска, были придуманы и созданы на закате советской эры. Мы стоим на пороге очередной научно-технической революции». Знаменательное заявление. Уже много лет генеральные конструкторы крупнейших оборонных предприятий говорят о том, что для создания нового поколения оружия нет фундаментального задела. Однако для того, чтобы вести опытно-конструкторские разработки в интересах обороны России, фундаментального задела, даже если бы он был, недостаточно, необходимы и результаты прикладной науки — опытные образцы, новые технические решения, оригинальные технологии. Однако прикладная наука в нашем Отечестве была по большей части разрушена в «лихие девяностые». И, судя по заявлениям высоких руководителей, курирующих науку, восстанавливать её пока никто не собирается. Скорее, наоборот. Недавно сообщили, что НИОКР программы «Исследования и разработки по приоритетным направлениям развития России на 2014-2020 годы» будут сокращены с 58 до 39,1 млрд. рублей. Наверное, не все обратили внимание на то, что лауреаты премии для молодых учёных представляют ведущие институты, в недалёком прошлом относившиеся к Российской Академии наук. Хотелось бы, конечно, увидеть блестящие достижения представителей «Сколково» или «Роснано», но то ли таковых нет, то ли соответствующие бумаги не подали вовремя. На заседании президентского совета по науке В.В. Путин настойчиво расспрашивал президента РАН академика В.Е. Фортова о том, как ему следует поступить с теми чиновниками, которые, вопреки отданным указаниям, баллотировались и были избраны в Академию наук. Он спрашивал, стоит ли этим людям и далее заниматься рутинной государственной деятельностью, или же они должны перейти на работу в Академию и двигать науку дальше. Видимо, нашему президенту не доложили, что с 2013 года всей фундаментальной наукой страны заведует не Академия, а загадочная организация Федеральное агентство научных организаций (ФАНО). Именно ФАНО все институты сейчас и подчиняются. Агентство это создавалось вроде бы для того, чтобы «присматривать» за государственным имуществом, отданным исследовательским институтам в пользование. Сказать, что от «присмотра» дела пошли лучше, трудно. Не так давно сгорела значительная часть фонда ведущей библиотеки России в области гуманитарных наук (ИНИОН), да и многое другое идёт не так, как хотелось бы. Институты «оптимизируют». Кто-то из учёных говорит, что стало существенно хуже, поскольку бумаг, не имеющих отношения к науке, требуют гораздо больше. Кто-то относится к переменам равнодушно. Но мне не встретилось за три года ни одного исследователя, который сказал бы, что дела пошли лучше. Собственно, многие представители власти против Академии наук боролись ещё с 1991 года — в том числе под флагами «конкуренции» и «рыночности» создали более 200 различных альтернативных «академий». Но через четверть века почти от всех этих академий-«петриков» не осталось и следа, не говоря уже о каких-то серьёзных научных результатах. И это понятно. Современная наука требует систематической, упорной и многолетней работы больших коллективов. И за успехами молодых учёных, которых чествовали в Кремле, стоят научные школы, которые надо было создавать десятилетиями. Разрушить всё можно гораздо быстрее. В 2013 году исполнилась мечта руководителей Высшей школы экономики (ВШЭ), идеи которой много десятилетий с большим усердием воплощало Министерство образования, — Академию превратили в «научный клуб». ВШЭ является инициатором многих начинаний, вошедших или, вернее, влипших в историю: административная реформа, введение в школах Единого государственного экзамена (ЕГЭ), который нанёс огромный ущерб, и так далее, имя им — легион. Но обычный результат этих реформ, исключений из правила нет — их провал, а затем развал той области деятельности, которую они были призваны «реформировать». Но следующие реформы вновь и вновь поручают разрабатывать именно этой структуре. Видно, знают руководители ВШЭ какое-то «волшебное слово». Конечно, чтобы подсластить пилюлю, маститым академикам и член-корреспондентам выдали «исключительные полномочия» в области экспертизы всей научной деятельности. Но — вот закавыка! — средств на эту экспертизу не выделили, в контур государственного управления она также не включена. А в целом, клуб — он и есть клуб. Если, по мнению классика, театр начинается с вешалки, то клуб начинается с кухни. Важно, чтобы было где посидеть, выпить хорошего кофе, встретиться с коллегами, поговорить о делах безнадёжных и скорбных. В клубе самое важное — приём новых членов, награды, премии, звания… Клубная жизнь не проста — кланы, корпорации, договорённости. Всё то же самое, что в клубах филателистов или книголюбов. И, конечно, очень важно, сколько у кого будет звёздочек и какой ширины лампасы на брюках. Однако к науке как таковой это никакого отношения не имеет. А может быть, Академия наук и вправду не нужна? Хотя многие учёные и, судя по социологическим опросам, более половины населения России думают совершенно иначе. Академия, прежде всего, нужна власти для того, чтобы иметь независимую объективную информацию, оценивать наиболее вероятные последствия принимаемых решений, угрозы и риски. Прогнозы, которые давались академическим сообществом, во множестве важных случаев оказывались на удивление точными. Например, отделение экономики РАН, лидером которого в течение многих лет был выдающийся экономист, академик Дмитрий Семенович Львов, регулярно предупреждало об ошибочности проводившихся «рыночных реформ» и о том, к чему они приведут. Однако эти результаты и исследования, в лучшем случае, ложились на полку. И спустя четверть века новой России можно сказать, что академик был прав. Показатель ВВП на душу населения для нашей страны находится где-то на уровне Турции и ниже аналогичного для некоторых европейских стран примерно в 10 раз, а США — в 5 раз. А наша экономика стала заложницей мировых цен на нефть. Если бы учёных послушали, всё могло быть совершенно иначе. Причём речь идёт не только о принятии решений федерального уровня, но и об управлении регионами. Российская Академия наук имела обширную сеть региональных отделений, которые вникали в местные проблемы, исследовали, изучали, советовали и помогали руководителям регионов. Сейчас вся эта структура пущена в распыл. В начале российских реформ мне довелось ознакомиться с разработками Института географии РАН и ряда других научных организаций, которые касались стратегии развития Камчатки. К сожалению, и здесь наука оказалась не у дел. Остаётся лишь с горьким удовлетворением констатировать, что сделанные прогнозы, к сожалению, сбылись. Если на заре реформ население Камчатки составляло более 450 тысяч человек, то сейчас — немногим более 300 тысяч. Дотации, направляемые в этот край, превышают всё то, что уходит на развитие Крыма и Чечни вместе взятых. Хотя население Камчатки примерно на порядок меньше. Кто-то из отечественных классиков толковал про «умного еврея при губернаторе». Видимо, до революции объективный, компетентный человек, не вовлечённый в политические игры, который мог бы посоветовать что-то дельное, тоже был очень нужен. Однако время шло, масштабы росли, задачи управления усложнялись, и эту роль вполне успешно в регионах выполняли учёные Академии наук. И было это совсем недавно… Лауреат Нобелевской премии Жорес Алферов говорил, что для учёных даже не так страшно недофинансирование, как то, что полученные ими результаты не нужны, что они не идут в дело, что сама наука оказывается не у дел. А она в Росси не у дел. Одни учёные могут толковать про недопустимость слияния институтов, другие, не желая портить отношения, проявляют большую дипломатичность. А третьи вместе с комиссией по лженауке доказывают, что гомеопатия никуда не годится, что такие средства не могут действовать, потому что не могут действовать никогда … Во времена нашего космического прорыва президентом Академии наук был выдающийся математик, механик и организатор науки академик М.В. Келдыш, организатор Института прикладной математики, который сейчас носит его имя. Н.С. Хрущёв регулярно звонил президенту Академии и спрашивал его мнение по тем или иным важным для страны вопросам. М.В Келдыш, прекрасно зная и институты, и людей Академии, давал заключения, советы, экспертные оценки. И Отечеству, и советской науке было чем гордиться. Но, может быть, так и надо? Технопарки налево, стартапы направо, гранты в центре, а науку побоку? Некоторые чиновники Минобрнауки до сих пор полагают, что наука должна жить на гранты. Когда им объясняешь, что зарплата научного сотрудника, даже не младшего, примерно вчетверо меньше, чем учителя в хорошей московской школе, то это вызывает у них искреннее недоумение, а затем вопрос: «Почему же они все не ушли в школу?» И правда, почему? В Агентстве стратегических инициатив (АСИ) на полном серьёзе рекомендуют вести такие исследования, которые позволят создать конкурентоспособную продукцию, способную через 10 лет выйти на мировые рынки и растолкать там нынешних лидеров. На недоуменный вопрос «А как же мы без исследований проживём эти 10 лет?» — руководители этой уважаемой организации на голубом глазу объясняют, что ближайшие 10 лет — это не по их ведомству. Ну, может быть, в регионах у них получится лучше… Всё это было бы не так серьёзно, не переживай Россия такой исторический период, где нужно решать такие стратегические задачи, которые без науки принципиально не решаются. Президент в своей речи в Кремле упоминал так называемые «большие вызовы». Судя по министерским документам и очередным стратегиям (очевидно, сочинённым не без участия ВШЭ, кудринского Центра стратегических разработок и других столь же «рыночных» институтов), они идентичны таким проблемам человечества, как глобальное потепление и финансовый кризис. А ведь наши большие вызовы совсем другие. Надо сделать так, чтобы в нашей стране жили безопасно, благополучно и в достатке, на уровне, сравнимом с ведущими мировыми державами. Это и будет та самая «мягкая сила», о которой сейчас любят говорить. Ресурсы и люди для этого у нас есть. Да и наука была. Для этого нужна новая индустриализация. Если нет пророка в своём отечестве (кроме ВШЭ), то можно почитать выдержки из Дональда Трампа относительно возрождения американской экономики. Не говоря уже о том, что надо смотреть вперёд и думать об угрозах, о рисках, в особенности военных, ближайшего будущего. Один из награждённых российским президентом молодых учёных сказал о том, что результаты фундаментальных исследований часто оказываются востребованы через довольно длительное время. Он привёл пример Майкла Фарадея, открывшего электромагнитную индукцию, что позволило создать гигантскую отрасль электротехники только через сто лет. Но спросим себя: почему это произошло в Англии, ведь талантливых людей довольно много в разных странах? Во-первых, судьбу Майкла Фарадея, практически не получившего ни среднего, ни высшего образования, определила одна научно-популярная лекция, которая помогла ему понять, что его призвание — это наука (заметим, что на федеральные каналы нашего ТВ научно-популярные передачи сегодня пробиваются редко, уступая место священникам, экстрасенсам и ток-шоу, зато антинаучным предоставлены целые каналы: ТВ-3 и REN-TV, впрочем, если им верить, особенно беспокоиться не стоит — рептилоиды нам помогут, если дела пойдут совсем плохо). Во-вторых, Англия имела передовую для того времени промышленность, а это означает отличные измерительные приборы, а также возможность использовать ряд научных результатов в производстве. В-третьих, Британия была «владычицей морей» и очень внимательно следила за усовершенствованиями, которые могли бы повлиять на возможности флота. В-четвёртых, в Англии была научная среда — Английское королевское общество, активным членом которой был Майкл Фарадей. Та самая академия наук… За рубежом сегодня с наукой дела обстоят несколько иначе, чем у нас. Определяются стратегические направления, ставятся цели, ведётся систематическая работа, и в конце концов цели достигаются. Например, программа «Геном человека», которая считалась приоритетом США. В ходе её реализации цена секвенирования генома за 10 лет уменьшилась в 20 тысяч раз. Значение этого факта для медицины, фармацевтики и других областей науки трудно переоценить. По оценкам экспертов, каждый доллар, вложенный в эту программу, уже позволил получить более 140 долларов прибыли. Впечатляет китайская космическая программа. На фоне «управленческого хаоса» в нашей космической отрасли это производит впечатление. В настоящее время на США и Китай приходится треть всех научных работ. Между США и Китаем имеет место острейшая конкуренция, и по некоторым направлениям китайские учёные уже опережают своих американских коллег. А мы, по велению Минобра и ФАНО, последние годы боролись за увеличение числа публикаций в зарубежных базах данных Scopus и Web of Science. Да и вообще, из государственных стратегий наука как-то выпала. Её по факту не считают важнейшим источником развития России. Складывается впечатление, что весь мир уже играет в шахматы, а мы пристрастились резаться в дурака. Доложите государю императору, что в Англии ружья кирпичом не чистят, и нам не след