Либеральные колики от того, что действие «крымской инъекции» не проходит

Последнее время в СМИ социологами преимущественно либерального толка активно муссируется мысль о том, что действие “крымской инъекции” патриотизма заканчивается, и в обществе устанавливаются консервативные ценности, которые якобы замедляют развитие страны.

Мы, конечно, привыкли к игре терминами и подмене понятий в духе Збигнева Бжезинского, но уже научились понимать, что подобные манипуляции заводят в тотальный либерализм, в котором народ предоставлен сам себе, а политикой занимаются “специально обученные люди”. И формулировка-то какая! “В обществе устанавливаются консервативные ценности”.

Подчеркну здесь глагол времени настоящего — “устанавливаются”. Российское общество, одно из немногих на сегодняшний день, построено исключительно на консервативных ценностях. Хотя с языкастыми либералами нужно вступать в диалог, предварительно настроив общий понятийный аппарат, чтобы не было передергиваний.



Традиционные консервативные ценности русского народа сформулировал мыслитель И. Ильин.

«Единовластие примирится с множеством самостоятельных изволений, сильная власть сочетается с творческой свободой; личность добровольно и искренне подчинится сверхличным целям: и единый народ найдет своего личного Главу, чтобы связаться с ним доверием и преданностью».

Мысль в том, что великий (в смысле большой) русский народ своим большинством доверяет вести себя только одному лидеру, рассчитывая на твердость и конкретику его позиции. Как говорят в народе: “Ты делай, а люди тебя поправят”.

Поэтому русскому народу очень нужны механизмы донесения мнения большинства до своего рулевого, — референдумы, говоря современным языком. Народ, рассчитывая на справедливость рулевого, добровольно примет главенство общих целей над личными. Основное условие такой идиллии — справедливость.

“Подлинно государственная политика есть политика созидания национального будущего через эксплуатацию национального прошлого, собранного в национальном настоящем”.

Здесь о том, что Россия — страна с глубокими корнями и собственной многовековой традицией бытия, основываясь на которой, лидеру придется прорисовывать дорожную карту развития.

И. Ильин утверждал, что основой традиционного русского общества является семья — семья выступает как лоно “естественной солидарности, где взаимная любовь превращает долг в радость.” Долг в радость.

Чувство долга — это такое состояние души, которое отличает нас от других народов и ментальностей.

Приведу простой пример. Год назад, мы, будучи в Мюнхене, посадили аккумулятор на нашем автомобиле, и нам потребовалось “подкуриться” от другой машины. Я позвонил товарищу, живущему в Германии 3 года. Он «безлошадный», но знание языка и обычаев — это сильное подспорье.

Моему удивлению не было предела, когда он сообщил, что в Германии не принято просить подобной помощи у ближнего. Я попросил его приехать к нам и попросить помочь таксистов. Мы обошли с ним с десяток скучающих в центре города у Мариенплац водителей желтоватых мерседесов и нашли только одного “доброго” бюргера, согласившегося нас “подкурить” за 25 евро. Остальные просили больше. С надменным лицом он проехал 300 м до нашей машины, открыл багажник и ждал, пока мы управимся.



А представьте, если бы иностранец заглох на своей иностранной машине в Воронеже или Белгороде! Его бы всем миром завели, поржали, выдали бы кучу советов и пожеланий, и отпустили с Богом. Так проявляется наше чувство долга. И обратно — так проявляется на западе потребительское отношение к жизни: “Чтобы я захотел тебе помочь, у меня должна быть четкая мотивация в евро”.

Я часто задаю себе вопрос, почему в 2014 году жители России в своем большинстве поддержали крымчан в их стремлении стать частью нашей страны? Если рассматривать РФ, как это делает Д. Медведев, называя ее “молодой страной” и ведя отсчет ее существования от 1991 года, тогда это, бесспорно, феномен.

А если не валять дурака и помнить об уникальной особенности русского народа объединяться ради великой цели (изгнание польских интервентов, Октябрьская революция, победа в Великой Отечественной войне, строительство БАМа, помощь пострадавшим от землетрясения в Армении и т. д.), тогда поддержка российскими гражданами Крыма выглядит вполне закономерной.

Это и есть наша консервативная ценность “Сам погибай, а товарища выручай”. Именно эту ценность либералы всех мастей (особенно аналитики ВШЭ) всячески пытаются выкорчевать из генотипа русских. Что только они не предпринимают. В их “исследованиях” участники фокус-групп как один единодушно заявляют, что в России они не живут, а выживают.

В который раз я преклоняюсь перед мудростью русского народа, создающей пословицы и поговорки, в которых сокрыт великий смысл. “Времена не выбирают, в них живут и умирают” — слова, знакомые каждому русскому. Уверен, мало кто знает продолжение этой глубокой мысли, сохранившейся в народной мудрости и высказанной в 1976 советским поэтом А. Кушнером:

Времена не выбирают,
В них живут и умирают,
Большей пошлости на свете
Нет, чем клянчить и пенять.
Будто можно те на эти,
Как на рынке, поменять.
Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
Блещет тучка...

Именно такой подход к жизни, исключающий ропот перед трудностями, застревает в голосящих либеральных глотках костью, которую они не в силах ни осознать, ни переварить. И в борьбе с этим подходом хороши все средства. Фокус-группы, участники которых мечтают о машине поновее и еде повкуснее, своей целью имеют формирование в обществе исключительно потребительской основы. И хитрое фрагментирование проблемы коррупции в стране как основы для либерального популизма того же Навального, ставит человека перед выбором: быть аморфной массой, обираемой чиновниками, или подняться на борьбу с ними (в отсутствие конечного результата борьбы). Цель одна — расшатать сложенный веками уклад, разделить общество, оторвать от корней, изменить генотип.

Началось это не в 90-е, а намного раньше. Рубеж, после которого советское общество столкнулось с новым вызовом — индивидуальным потребительством — прошел через 60-е годы. Это можно увидеть и почувствовать на простом примере.

На семейных фотографиях в любой русской семье до 60-х годов запечатлены самые важные вехи: постановочные групповые фото в красивой одежде, фото конца Великой Отечественной войны, день выпуска из института, день свадьбы. С начала же 60-х на фотографиях начали появляться веселые лица во время застолья, у новых машин, во время вылазок на природу и прочих радостных моментов жизни.

А в кинотеатрах вовсю гремели комедии Л. Гайдая, в которых начали транслироваться новые смыслы. В фильмах появилось новое для русской ментальности понятие “смешного бытового врага” — образ трех бандитов-неудачников.

Раньше для русского народа враг олицетворялся с “фашистской силой темною”, с завоевателями русской земли, с громадной силой, против которой поднималась вся страна. А в новых “комедиях” враг стал мельче, более бытовым, совсем не страшным, даже где-то смешным. Таким образом, с 60-х годов граждане Советского Союза из единого целого начали расходиться по своим индивидуальным жизням.



Результатом либерализации традиционного русского общества явился распад Советского Союза изнутри, номенклатурно. И вроде как либералам можно было радоваться — цель достигнута. Но не тут-то было, гены — серьезная вещь. То, что не помнит мозг, помнит кровь. И как только русскому народу был брошен вызов — принять Крым и усложнить себе жизнь, гены сделали свое дело и большинство, затянув потуже пояса, выступило “за”.

Как бы ни подавали американские агенты типа “Левада-центра” крымский феномен как попытку власти поднять рейтинг на “ура-патриотизме” и эйфории от наращивания Россией земель, для русского народа, истосковавшегося по единодушным решениям и подвигам, присоединение Крыма стало продолжением великих общих дел, стало естественным генетическим продолжением предков, которые вставали “за свет и мир”.

“Крымская мобилизация”, кроме подъема патриотического духа, родила новые производства, дала новое ощущения себя для миллионов человек, обнаруживших в своих генах отголоски поколения-победителей. Как сказал И. Ильин, “основой национального единства оказывается духовная однородность”. И снова оказался прав.

Идеология, которая стала полнее пониматься простыми людьми, ранее не интересовавшимися политикой, стала вырисовываться четче. Она, идеология, запрещённая нам по конституции, начала появляться. За западными капроновыми колготками и жвачкой простому человеку стало лучше видно не друга, а оппонента, заявляющего на весь мир, что с Россией нужно разговаривать с позиции силы.

Огромное количество скептиков, высмеивающих сторонников мирового заговора, начали с интересом изучать планы Маршалла и Даллеса. Многим захотелось защищать это большое своё, общее, русское. Мир стал более понятным. Стало проще определить кто свой, кто чужой. И западная “демократия”, взрывоопасно проявившая себя практически у границ России, родила множество вопросов у критически думающих.

Если не брать во внимание ура-патриотические новогодние огоньки Эрнста и иже с ним да спекулянтов на государственной символике, “крымская мобилизация” открыла новые смыслы. Граждане ощутили ответственность за выбор пути развития целой страны, своей страны, ощутили “духовную однородность”. Наконец-то, впервые почти за 60 лет, народ сплотился, и слава Богу, что повод для этого единения был созидательный и мирный, а не трагический, как в 1941 году.

В вечной борьбе русского и западного сила России только в общности и справедливости. Индивидуальность гибельна. Единственное, что остается делать в ответ на западные нападки, — “думать иначе”, как завещал великий С. Джобс.

Но мы же всегда были «не как все», не как весь «цивилизованный» мир…

Источник