Лучами небо грея

Бучнев Олег   Полковник

Ночью, когда облачность низкая, луч прожектора, упираясь иногда в тёмное подбрюшье облаков, отражается под углом так, будто откуда-то из-за горизонта светит навстречу другой прожектор. Будто далёкий коллега-прожекторист задался целью соприкоснуться с вашим лучом в заданной точке. В чётко оговоренное время под заранее заданным углом. На самом деле, конечно, никто ничего подобного не собирался делать. Это просто закон физики: угол падения равен углу отражения. Вспомнили, да? Но смотрится красиво.

Коль уж рассказывать о заставе, на какой мне довелось служить в конце 70-х, то без упоминания о прожектористах не обойтись. В конце концов, я и прибыл-то в своё время на «Красную» вместе с Витькой Синичкиным, который как раз и осваивал в «учебке» многосложное умение «давать луч». Между прочим, если кто-то сейчас ухмыльнулся, не подумав, то зря он это сделал. Не так всё просто. Пока сам не выехал на участок с прожектористами, тоже особо не задумывался, как оно там у них происходит. Ну а за сим… перенесёмся снова во времени, пожалуй.

…Сегодня мне по некоторым объективным причинам придётся возглавить прожекторный расчёт. И, значит, я сегодня не иду старшим пограничного наряда, а еду. Поскольку прожектор установлен в кузове специально оборудованного ЗИЛ-130. Именуется вся эта конструкция АПМ-90. Вообще-то «апээмка» вовсе не предназначалась для пограничников. Автомобильная Посадочно-Маячная станция — вот что она есть на самом деле. Короче говоря, изначально для аэродромов её разрабатывали. А она отлично вписалась в систему охраны границы СССР… Это мне кто-то из сержантов рассказал. Сафа, кажется…

Вообще-то он Сафуанов, но мы зовём его Сафой. Он на это не обижается, но, наверное, вспоминает каждый раз, когда отправляет «на полы» очередного пролётчика… Точно, Сафа рассказал. Он же как раз и командует прожектористами. А вот приболел малость. Сегодня вместо него я — многоопытный ефрейтор. Заинструктированный к тому же до слёз.

— Ты, когда на протоку спускаться будете, смотри в оба, понял? — сипел Сафа замотанным простуженным горлом. — Там на съезде узко… Берег вровень с кузовом… Северьянов может туда сигануть и под брезентом сховаться. Начнёте разворачиваться на позиции, а он и вылезет! Это он один раз так меня проверял, б…дь! Так что смотри… Пусть сразу кто-то в кузове едет, понял? И не дрейфь… Тебе ничего делать не придётся, кроме того, что ты обычно делаешь, когда ходишь старшим. Просто знай, что через каждые 15-20 минут надо давать луч. И смотри, чтоб в Китай не светили…

— Так мы ж на протоке будем, остров же впереди. При всём желании не засветим туда.

— Не трынди! Прожектор на семь-девять километров бьёт… А до Китая сколько? Всего через Амур… То есть километра полтора где-то, понял? Щас осень… остров голый стоит… луч его только так пробивает. Короче, усёк?! Светить по береговой островной кромке и вдоль протоки. Понизу. А луч если перебросить надо быстро, то или через верх, или через нашу территорию, усёк? Парни, конечно, всё это знают, но ты тоже должен знать, усёк?

Да усёк, усёк… Еду вот в кабине «апээмки», а сам, поддакивая кардану Валерке Чеснокову, выворачиваю шею, заглядывая через заднее окошко кабины в кузов. Там, конечно, Сидоров бдит, сидя в углу возле заднего борта. Но Сидоров молодой, а прапорщик Северьянов ушлый и вредный. С него станется! Мы ведь как раз сейчас к протоке медленно спускаемся. Самый момент ему в кузов сигануть. Но повезло: на позицию прибыли без «гостей».

…Чтобы прожектор заработал, надо сначала его открыть, потом вставить в специальные разъёмы длинные графитовые стержни (или, может, не совсем графитовые), отрегулировав расстояние между ними. Потом подаётся от генератора нужное напряжение, и между стержнями вспыхивает ослепительная вольтова дуга, которая, отражаясь и фокусируясь, как раз и даёт луч — синевато-белый, горячий… А прожектор в походном положении похож на перевёрнутый котелок с чуть выпуклой стеклянной крышкой. А в боевом положении он… прожектор. Красивый такой даже. Стержни, они же «угли», прогорают довольно быстро. Их по ходу дела приходится периодически менять.

Предполагаю, что настоящие прожектористы, прочитав эти мои разъяснения, мягко говоря, поржали от души. Ну что ж, они в своём праве. А я просто, как сумел, пояснил принцип его работы тем, кто не знает и этого…

Дали луч! Сидоров грамотно ведёт его, периодически то ускоряя его перемещение по просматриваемому участку, то неожиданно возвращая назад, то замедляя почти до полной остановки. Чеснок сидит в кабине. Борта машины откинуты, чтобы не мешать процессу. Я циркулирую вокруг гудящей «апээмки», осуществляя охрану расчёта и ведя наблюдение. Стараюсь не смотреть на луч, потому что после него ни черта не видно даже в нескольких метрах. Темнота кажется чернильно-непроницаемой. Но я до этого никогда не видел так близко работу прожектора и поэтому то и дело пялюсь на луч, почти загипнотизированный мощным столбом света. Это я, человек. А каково всяким там ночным бабочкам и мотылькам, которые обычно просто тучами слетаются к прожектору?! Правда, сейчас этой летающей мелюзги нет, осень всё-таки.

— Так, Сидоров, меняемся. Я всё, в принципе понял, так что… — Лезу в кузов, перехватываю у младшего наряда прожектор. — Давай, теперь ты бди в шесть шаров. А я светить буду.

Сидоров со вздохом исчезает в темноте. А я радостно и очень опытно, как мне кажется, веду луч вдоль береговой островной кромки. Но вот какое дело… Спустя некоторое время начинаю понимать, что рассмотреть что-либо в круге чуть дрожащего света очень сложно. Всё совершенно одного цвета, всё сливается. Вот, скажем, если бы за тем деревом сейчас, наполовину высунувшись, стоял неподвижно человек, я бы его заметил? Не факт. Начинаю вести луч медленнее, до рези в глазах всматриваясь в стену голых невысоких деревьев и кустарника. Чёрт! Вроде там шевелится кто-то! А вроде и нет никого… Беру лучом ближе, шаря по обширной галечной отмели. Всё резкое, очень контрастное, странное. Тени от камней и кочек длинные, шевелящиеся… Ползёт, что ли, кто-то?! Блин, рехнуться можно…

Угли вскоре прогорели. Пошёл дождь. Мы сидим с Чесноком в кабине, Сидоров меняет угли. После торжествующей пляски света по камням и кустам кажется, что чего-то не хватает. Ну вот для сравнения… Стояла-стояла у вас почти месяц в комнате красивая новогодняя ёлка, а потом её убрали, и сразу пусто как-то стало. Такое и у меня было ощущение. Наверное, штатные прожектористы ничего подобного не испытывают. Привыкли.

Дождь пошёл сильнее, отчаянно барабаня по крыше кабины. Вылезать наружу совершенно не хочется, но надо.

— Сидоров, заменил?
— Так точно!

Снова с басовитым гудением вспыхивает луч. И в его свете струи дождя кажутся толщиной с хорошую бельевую верёвку. Мой брезентовый плащ вскоре промокает насквозь. И, кажется, промокает он не от вполне умеренно льющейся с неба воды, а от моего самовнушения. Сидоров стоически ведёт прожектор. Я двигаюсь по кругу, поглядывая время от времени в сторону спускающейся на протоку тропы. Вполне может и проверка нарисоваться. Наш крайне романтический старшина Северьянов обожает проверять наряды в такую погоду. Но вдруг — великое чудо Маниту! — дождь прекращается так же внезапно, как и начался. И почти сразу я слышу едва уловимый звук шагов со стороны тропы. Таки идёт Северьянов, неотвратимый, как судьба. Это, конечно, может быть и замбой, но…

— Стой, пропуск! — останавливаю, выдвинувшись навстречу и чуть в сторону, в тень кустов, идущего впереди и шелестящего широкой офицерской плащ-накидкой Северьянова.

Тот стаскивает с фуражки капюшон, и мы вполголоса обмениваемся паролем-отзывом.

— Ну чё, всё нормально тут у вас?
— Так точно, тарьщ прапорщик…
— Светите?
— Светим.
— Ты прям, как настоящий… Прожекторист, в смысле… Так, ну-ка доложи-ка мне действия расчёта при обнаружении неизвестного… во-он там… где остров заканчивается.

— Сразу сообщаю об обнаружении на заставу, сориентировав дежурного по местности. Потом оставляю одного младшего наряда светить, а сам с другим выдвигаюсь к месту обнаружения нарушителя и начинаю преследование. Ну и… до задержания или до получения команды вернуться на позицию расчёта и продолжить службу.

— Ну, в общем, правильно. Чесноков там у тебя не курит в кабине?
— Никак нет, тарьщ прапорщик.
— Ага, так я и поверил… Ну ладно. Кто там у тебя ещё?
— Сидоров.
— А-а… Сидоров — это хорошо-о… Этот-то как раз нормальный парень… Деревенский…

Дав таким образом понять, что мы с Чесноковым парни, по сути дела, не совсем нормальные, романтический Северьянов к «апээмке» не пошёл, что было на него вообще не похоже. Через минуту он и сопровождавший его боец ушелестели обратно. Куцая ка¬кая-то проверка. Может, хочет минут через -надцать снова нагрянуть? Я возвращаюсь к машине и рассказываю Чесноку, как только что геройски отразил вылазку Северьянова. Чеснок пыхает сигаретой в кулаке и вдруг очень похоже изображает старшину:

— Ну-ка доложи-ка мне действия расчёта при обнаружении неизвестного… во-он там… где остров заканчивается… Говорил так?

Смешно, блин! Прямо, как будто рядом с нами стоял! А Чеснок меланхолично поясняет:

— Он при вводных только оконечности острова меняет. Через раз.

Ещё несколько часов с небольшими перерывами мы греем лучом безводную пока протоку, берега, деревья, иногда затянутое тучами небо. Ну и сами, чего уж там, греемся и сушимся понемногу, по очереди вставая с Сидоровым спиной к мощному тёплому пучку света.

…Старшина больше не приходил. Когда уже возвращались на заставу, сидя в уютной сухой кабине ЗИЛа, я вдруг подумал, что быть прожектористом — не моё. Интересно, конечно, по-своему, но… Люблю двигаться вперёд, а не вокруг машины. То ли дело — ЧГ! Дозор — вообще сказка! Правда, скажем, на посту наблюдения и вовсе в крохотной будке торчишь, но зато сверху всё видно.
…Мы сидим в столовой и пьём заваренный с лимонником чай, жуём ночной дополнительный паёк. Мы, прожектористы. По крайней мере, сегодня я имею право так себя называть.