Чудовищные искривления в сознании позднесоветских людей обеспечили сдачу страны
Причинами крушения СССР 20 лет назад были многие факторы. Все они находились в сложной системной зависимости друг от друга, и все они были факторами распада. Но важнейший из них все-таки субъективный: общественное и индивидуальное сознание граждан СССР.
Практически никто не вышел защищать СССР. У тех, кто не вступился за страну, и у тех, кто боролся за ее развал, тогда имелись (как многие из нас были уверены) серьезные идеологические основания для таких позиций и выбора политического и социального поведения. Хотелось бы остановиться на нескольких расхожих в то время заблуждениях, несуразность которых сегодня очевидна.
Первое. Нужно понимать, что так называемая революция 1990—1991 годов никакой революцией, по сути, не являлась. Скорее уж это можно назвать капиталистической контрреволюцией. Падение СССР объявлялось падением социализма и коммунизма и одновременно его поражением в холодной войне. Мы, граждане СССР, как бы отказывались от семидесятилетнего исторического социального эксперимента и возвращались в «семью цивилизованных народов» и в исторический процесс. Вспомните, как в перестройку нам предложили строить «социализм с человеческим лицом», параллельно утверждая и убеждая (обманывая в том числе), что лицо это может быть только звериным. Поэтому, для того чтобы понравиться Западу, от социализма и коммунизма мы должны были отказаться.
Главный демократ Ельцин и вся российская либеральная тусовка, борющиеся с «коммуносоциалистическими идеями», воспринимались каждым жителем России как проводники в мир заграничный, долгое время запретный, а потому невероятно соблазнительный. Эта идеологема была, пожалуй, главной движущей силой контрреволюции. Огромную роль в борьбе Ельцина за власть сыграла позиция Запада. Вопрос для наших граждан стоял буквально: кого поддерживает Америка? Ага, Ельцина поддерживает — ну тогда и мы за.
Такая «высокая политика» опиралась на тщательно проработанные самим же Горбачевым идеологемы «общечеловеческих ценностей» и строительства «общеевропейского дома». Мы все очень хотели в цивилизованный мир с красивыми рекламными огнями, демократией и свободой личности. Нам обещали, что поставят Человека на первое место (а каждый втайне думал, что этим человеком будет он).
Хотя не стоит недооценивать и роль мелких жизненных идеологических установок — типа «джинсовой» или «колбасной». «50 сортов колбасы» в заграничных супермаркетах — вот мечта гражданина СССР в те годы (для этого надо было организовать с начала перестройки пять-шесть лет специальной деятельности по исчезновению пяти-шести сортов отечественной колбасы из магазинов).
Второе. Нельзя сказать, что идеологии соблазна были совсем уж кондовыми. Была и тонкая «разводка» — что называется, для интеллектуалов. Выглядело это примерно так.
Будущее суверенной России прекрасно и безоблачно, потому что: -мы перестанем нести гигантские расходы на оборону и проведем конверсию оборонной промышленности для гражданских нужд; -мы перестанем вкладываться в союзные республики. Грубо говоря, не будем их кормить. Доходы от продажи нефти и газа будут идти только в Россию. Поэтому невероятно поднимется уровень жизни россиян.
Вот и вся хозяйственноэкономическая программа выхода РСФСР из СССР. Сегодня смешно это читать. Тогда работало, в том числе и на уровне самых «рафинированных» умов.
Третье. Очень любопытен персональный самоопределенческий шаблон конца 80-х годов прошлого века. Население нашей страны вдруг начало выступать за скорейшую отмену так называемой уравниловки. Все, практически поголовно, вдруг уверовали в то, что в мире социального дарвинизма и жестокой личностной конкуренции именно «Я» буду победителем. Ведь именно «Я» — такой умный и талантливый, и только «уравниловка», затхлая «совковая» социальная реальность, партийный и профсоюзный контроль не дают мне реализоваться как личности. Освободите меня! Став свободным, я вам всем покажу!
Четвертое. Шахтеры Донбасса и Кузбасса вдруг почему-то подумали, что при частном собственнике их шахты и их жизнь станут просто волшебными. Работать на умного «рачительного хозяина» почему-то надо будет меньше, а получать доведется по той же причине больше. Логично ведь, правда?
Помню многочисленные диспуты на телевидении и в печатных СМИ о том, что «без хозяина» толку в нашей экономике не будет. Академики и доктора наук морщили лбы и рассуждали о «необходимости возрождения чувства хозяина». И наиболее продвинутых сограждан (а их у нас большинство) вообще на этой почве понесло: они уже строили планы, как и что они будут приватизировать, видели в мечтах себя, любимого, в роли хозяина.
Пятое. Сегодня поражает тогдашнее массовое мифологизированное стремление наших сограждан к платной медицине и платному образованию. Это можно рассматривать исключительно как коллективное помрачение рассудка. Типичным стало рассуждение: «Я хочу заплатить, и тогда меня вылечат. А кто ж будет бесплатно лечить? Если я заплатил, так я спросить могу за лечение.
Вот как на Западе». Это любили повторять люди, которые не то что никогда не были на этом самом Западе, — они даже не могли бы ответить на вопрос, откуда они эти свои убеждения взяли. Шесть лет перестроечного загаживания умов начинали приносить свои плоды. Советская медицина и советское образование, безусловно, были одними из лучших в мире. И притом бесплатными. Только советское государство фиксировало их как конституционное право гражданина, а не как услугу. Убежденность в том, что только платная медицина и платное образование могут быть качественными, как мне кажется, остается действующим мифом и до сегодняшнего дня. Правда, сегодня хотя бы есть понимание, что это далеко не для всех.
Шестое. О нашей интеллигенции необходимо сказать несколько отдельных теплых слов. Так называемая творческая интеллигенция была собрана в свое время для удобства в разнообразные творческие союзы. Именно этот социальный контингент был основным «движущим классом» капиталистической контрреволюции. Образованные, мающиеся от безделья, погрязшие в социальных фантазиях. Еще в 1986 году на V съезде кинематографистов советский строй, советское государство, а значит, и Советский Союз были публично номинированы в качестве врагов этой самой творческой интеллигенции, лишающих ее возможности творить. Творцы требовали освобождения.
Что же касается технической интеллигенции, сотен тысяч инженеров и конструкторов (из среды которых вышел Борис Березовский), то после 1991 года сотрудники отраслевых НИИ и конструкторских бюро массово отправились реализовывать свой потенциал в Турцию и Китай — посредством высокоинтеллектуальной челночной торговли.
Седьмое. Все вышеперечисленное оказалось бы смешным и легко преодолимым, если бы не позиция партийной номенклатуры. Элиты. Наша советская управленческая элита, наш правящий класс были одними из действительных заказчиков развала Союза. За этим действительным заказом стояли две группы целей:
- сформировать наследуемые состояния и наследуемые социальные привилегии правящей элиты. Номенклатура всегда была подвержена чисткам. В один день ты мог превратиться из всемогущего начальника в ничтожество. Мириться с этим элита больше не хотела. Это для нее нужно было «священное право собственности», а отнюдь не для обитателей панельных пятиэтажек;
- сформировать свои региональные (республиканские) вотчины. Это путь от регионального хозрасчета (как его преподносили в начале перестройки) до Беловежской Пущи и учреждения СНГ.
При этом следует признать, что региональные элиты (может быть, за исключением прибалтийских) и не чаяли полной государственной самостоятельности. К этому их подтолкнула позиция Ельцина и РСФСР. Разборки между Ельциным и Горбачевым были восприняты как знак. И регионалы самоопределились: раз у вас там между собой в центре порядка нету и мы вам не очень нужны, то тогда мы пойдем.
Все это выглядит чудовищным и невозможным с сегодняшних позиций. Но все это было именно так или почти так. Давайте об этом хотя бы помнить. И стыдиться.