Сама

«Плюс, если помните, Пётр Алексеевич как-то рассказывал про «циничных бандер» и о том, что они бандиты. Это значит, что полицейский сказал «Ложись, бандит!», потому что он слушал выступление президента. Значит, им надо запрещать смотреть Порошенко, потому что они могут научиться плохому», – резюмировал Шарий.
Как ранее сообщала газета ВЗГЛЯД, 9 февраля полиция Киева задержала группу лиц с зеленкой, газовыми баллончиками и ножами, которые пришли к месту встречи кандидата в президенты Украины Юлии Тимошенко с избирателями. Сторонники задержанных пошли на штурм отделения полиции. Правоохранители задержали 40 человек, трое стражей порядка пострадали. Сообщалось, что в ходе задержания радикалов один из полицейских крикнул фразу «ложись, Бандера!». Генпрокуратура Украины возбудила уголовное дело по факту превышения полицейскими полномочий.
Позже руководство МВД Украины жестко раскритиковало киевского полицейского, который при задержании митингующих, пошедших на штурм отделения столичной полиции, выкрикнул фразу «ложись, Бандера!».
Украинские СМИ также пишут, что полицейские запустили флешмоб в социальных сетях под названием «Я – бандеровец». Такие сообщения разместили глава Нацполиции Сергей Князев, его заместитель Александр Фацевич, глава Департамента патрульной полиции Евгений Жуков, его заместитель Алексей Билошицкий и другие правоохранители.
С поддержкой флешмоба также выступили министр внутренних дел Украины Арсен Аваков, генпрокурор Украины Юрий Луценко и другие видные политики.
Напомним, Верховная рада Украины приняла постановление о праздновании памятных дат и юбилеев в 2019 году, среди которых – 110-я годовщина со дня рождения лидера «Организации украинских националистов» (ОУН**, чье боевое крыло – «Украинская повстанческая армия**»; организации запрещены в России) Степана Бандеры.
Москва выразила сожаление, что западные кураторы Киева, а также международные организации и правозащитные структуры не реагируют на учреждение Украиной «дня Бандеры».

Десятки, сотни раз ей приходилось выступать перед людьми, которые не знают русского, рассказывать о том, о чем многие предпочли бы вовсе не знать.
То, что она говорит сегодня мне — про оранжевых пищащих цыплят в клетке, которых пыталась спасти за мгновение до того, как снаряды обрушились на ее дом, как осела взвесь пыли от бомбежки на ее обескровленное лицо, как с рукой, висящей на одной коже, с разорванными барабанными перепонками откопала в земле свою новорожденную дочку, которой было всего несколько недель от роду, держа второй, целой рукой вырывающегося, потерявшего от ужаса рассудок двухлетнего сына, как увидела, что от мужа и старшей девочки осталась ровно половина, все это она повторяла перед другими бесчисленное число раз...
«Каждое утро мы были уверены в том, что вчера был самый страшный день», — говорит она почти без выражения. Почти не смотрит на меня. Вглядываясь в кого-то, невидимых и бесплотных, стоящих сзади.
«Я — Анна Тув, жительница Донбасса»… Свою речь она выучила наизусть. Произнесенная десятки, сотни раз, та отскакивает от зубов. Как будто это пересказ газетной статьи или страшной книжки. Иначе бы, я думаю, Анна просто сошла с ума.

«Я родилась и выросла в украинской Горловке. Мои родители шахтеры, их еще маленькими привезли на Донбасс из Курской области. По образованию я медик и большую часть своей жизни проработала медсестрой в хирургическом отделении городской больницы.
С мужем мы жили хорошо. Держали большое хозяйство, свиней, кур, огород, имели небольшой бизнес — муж занимался автомобилями, я параллельно основной работе распространяла косметику.
Мы были абсолютно аполитичны ко всему происходящему на Украине, не всегда было время даже телевизор посмотреть. Мы не ходили на митинги и демонстрации, ни за что не боролись. То, что происходило в 2014 году в Киеве, мы восприняли как очередную «оранжевую революцию» — помитингуют и прекратят. Нашей собственной жизни это никак не касалось».
На референдум по самоопределению Донецкой республики муж Анну не пустил тоже — боялся провокаций.
«Я была то беременна, то кормящая, и Юра не разрешал мне включать новости, чтобы не перегорело молоко».
Донецк, Славянск — это все было как будто в другой реальности. Да, ее семья тоже видела летящие в небе военные самолеты. Но они не думали, что те несут смерть.
«А потом бомбы начали падать на центр нашего города. Мы испугались, побросали сонных детей в машину и поехали в Крым. Мы были уверены, что через неделю все успокоится — и мы сможем вернуться: муж считал, что нельзя бросать хозяйство надолго без присмотра».
Июль 2014-го. Разрушенная Горловка. Убитая малышка на руках мертвой матери, пытавшейся в последнем объятии спасти своего ребенка, — фотография, облетевшая весь мир. «Горловская Мадонна» называется этот снимок. Убийцами этой молоденькой и ни в чем не виноватой девушки и ее дочери называли то Украину, то Россию, то ополченцев. В зависимости от конъюнктуры и политических интересов...
Погибшую девушку звали Кристина Жук, и ей было 23 года. Ее дочке Кире было 11 месяцев. Фотограф, случайный прохожий, запечатлевший ад, вспоминал, как в его ушах стоял нечеловеческий крик бабушки в старом поношенном платье, растерянно и нелепо державшей в руках кусок оконной рамы, смотревшей на дыру в здании, на том месте, где стоял ее дом.
«Нас считали сепаратистами только по факту рождения и проживания на Донбассе, авиабомбы прилетали с той стороны, в то лето Украина выжигала нас целыми кварталами, кто мог, тот уезжал, на восьми соседних улицах остались всего семей пять, — продолжает Анна Тув свой рассказ. — Я не хотела быть беженкой в Крыму, я хотела обратно домой. Мы же не бомжи, не бездомные, не бродяги. Через неделю Юра все-таки уехал, а мы с детьми остались».
Она работала барменшей в прибрежной кафешке. Денег не было, оформить пособия по беременности и родам можно было только на территории Украины, но туда было нельзя попасть, каждые три часа 10-летняя Катя приносила маме на кормление маленького Захара.
«Сезонная работа заканчивалась. Муж много раз приезжал и уговаривал меня вернуться в Горловку. Если бы я отказалась, наша семья разрушилась бы. Дети плакали и просились к отцу. Я подчинилась, но это было наше общее решение».
Они вернулись к осени 2014 года. Так как были уверены, что только что подписанный сторонами конфликта первый Минский протокол, предусматривающий прекращение огня на территории Донецка и Луганска, принесет конец войне.
Другие люди, обнадеженные переговорами, возвращались тоже. Анна забеременела третьим ребенком. А потом опять начался ад.
«Бомбили каждый лень. Об этом нигде не говорили, потому что официально-то был «Минск». Подвала у нас не было, мы прятались у друзей на соседней улице, ночью бежали по снегу, сидели в холодном погребе. Той зимой дети переболели воспалением легких... Мы были истощены. Мы потеряли бдительность. Мы устали бояться. Со временем привыкаешь ко всему. Каждый день мы просыпались с мыслью, что вчера был последний обстрел. Нас держала только эта вера».
На учет по беременности Анна встала за день до родов. Находиться в больнице было тоже небезопасно. Она родила Милану и через час под очередным обстрелом уехала домой — палили прицельно по гражданским объектам.
Старшую дочь отправляли на уроки с запиской в рюкзаке, как нужно вести себя, если начнут стрелять по школе. Анна с нетерпением ждала наступления лета, чтобы не отпускать Катю от себя.
21 мая Кате исполнилось 11 лет. Через пять дней ее не стало.
«Мы отпраздновали день рождения. Пришли соседские дети. А вечером опять началась канонада, — продолжает Анна. — Я приняла решение, что Катя закончит четвертый класс, и мы уедем хоть куда-нибудь... Нам не хватило всего дня до начала ее каникул».
Помнит ли она тот день?
Катя пришла из школы радостная, в предвкушении последнего звонка. Привезли сено, его нужно было ворошить для просушки, поливали огород, низко летал украинский разведчик-беспилотник. Все было как обычно.
«Мы не успели сориентироваться, как снова начали стрелять. Я быстро отнесла с улицы в сарай клетки с цыплятами, дочка выбежала во двор мне помогать. Я попросила Юру сделать телевизор погромче, чтобы только не слышать шума падающих снарядов.
Анна говорит, что раздался громкий свист — и она побежала к дому. Она едва успела заскочить за порог и захлопнуть за собой дверь. И... ничего не стало.
Бомба попала между коридором и детской. Молодую женщину выбросило взрывной волной наружу. Она потеряла сознание. «Очнулась от сильного визга в ушах и от запаха газа. Вся в пыли и в извести. Я не могла открыть глаза. Прямо мне в лицо была направлена перебитая газовая труба, она шипела, я не могла отвернуться и пошевелиться».
Сосед помог высвободиться из-под остатков двери, которая упала на нее. Анна слышала, как где-то рядом задыхается Захар, засыпанный землей. Она кричала и звала Юру и Катю. Но ответа не было.
«Рядом у холодильника разорвался еще один снаряд. Я не помню, как мне удалось освободить Захара. Он очень сильно кричал и все показывал на мою левую руку. Я не понимала, что это с ним, мне совершенно не было больно, смотрю — то, что осталось от руки, висит на одном лоскуте кожи».
Мобильные телефоны утопило в аквариуме. Его стекло лопнуло, и все вокруг было в воде. В результате второго взрыва Анна оказалась заблокирована в доме вместе с двумя детьми. Перевязала руку колготками Захара, откопала Милану. «Я не могла оставить сына и бежать искать Катю и Юру, потому что Захар не отпускал меня ни на секунду, босыми ногами в крови он бегал по осколкам, и мне пришлось прижать его к себе сильно-сильно, чтобы он затих. Я понимала — это все, что я могу сделать в данный момент».
Она услышала, как кто-то из мужчин-спасателей, прорываясь к ним, громко закричал: «Ребенок, ребенок!» Анна была уверена, что это нашли Катю и она без сознания. Но спасатели были белые, как мел.
«И я увидела, как от моей Кати осталась половина туловища. Рядом лежал Юра, лицом на шлакоблоках. Без рук, без ног. Он был разорван на части на пороге своего дома».

В этот день не стало не только семьи Анны Тув. 26 мая 2015 года от обстрела ВСУ погибли еще пять мирных жителей Горловки. Всю ночь в городе не прекращали гудеть «скорые», развозя раненых.
Анна отказывалась ехать в больницу без младших детей. Но их поместили в разные корпуса. Придя в себя после ампутации, она умоляла спустить ее вниз — к малышам.
«Я находилась на седьмом этаже и понимала, что если сюда сейчас влетит фугас, то ничем не смогу помочь своим детям. Ничем. Я работала в этом здании, я знала каждый его закоулок, я одна могла их спасти».
Милана была изрезана картечью, у Захара западал язык, и он весь был как ежик в железных осколках, побивших плечи и спину. Мальчик разучился говорить. Он был не в себе. Потом ему даже поставят диагноз «аутизм» — как следствие шока.
Анна не хотела жить. Уйти из жизни ей не дал английский репортер Грэм Филлипс — он все время находился рядом, в ее палате, писал хронику войны.
«После похорон гуманитарный батальон «Ангел» вывез меня с детьми в Донецк. Поселили в квартире моряка, уехавшего на работу в Европу. Хозяин жилья сказал так: «Если придет человек, попавший в трудную жизненную ситуацию, дайте ему мои ключи».
Это стало для нее с детьми временным убежищем. Безопасным местом на много месяцев. Их возили по разным госпиталям, пытаясь реабилитировать психику Захара.
Первый протез Анне поставили в Санкт-Петербурге. Рабочий тяговый протез. Не получилось сразу сделать бионический, так как еще не сформировалась культя.
Год ее не могли вывезти за границу, на чем настаивали европейцы, готовые оплатить операцию. Но заграничный паспорт можно было оформить только в Киеве, а там Анна считалась сепаратисткой, ее даже внесли в базу «Миротворец», утверждая, что она не пострадала от бомбежки, не потеряла семью, а была медсестрой ополчения ДНР.
Да, за это время она узнала, кто убил ее мужа и Катю. Не какой-то гипотетический Киев, а конкретные имена и звания украинских офицеров. Расследование этого преступления вел Следственный комитет РФ и правоохранительные органы ДНР.
По их данным, в тот день обстрелом по Горловке командовал подполковник Виктор Юшко, командир 1-го гаубичного артиллерийского дивизиона 44-й отдельной артиллерийской бригады вооруженных сил Украины (Тернополь). Это структурное подразделение входило в состав 44-й отдельной артиллерийской бригады, командиром которой является полковник Олег Лисовой. Именно он и отдал приказ стрелять по мирным жителям. Юшко его выполнил.
Наверняка у них тоже есть где-то семьи... Они целуют своих детей и жен, возвращаясь из очередной командировки на Донбасс. Живые люди, не бездушные роботы, не автоматы.
Как могут они простить себя? Чем оправдать?
«Они прекрасно знали, что среди нас нет ополченцев. Обстрел производился после того, как наш район облетел дрон-разведчик, то есть им было известно, что здесь расположены обычные жилые дома».
Общественники из Донецка направили в Страсбург материалы расследования и свидетельские показания Анны на видео вместе с юристом Дамьеном Вегье. Европейский суд по правам человека принял их, дело Анны Тув в ЕСПЧ № 56288/15, но таких исков и обращений — десятки, сотни... И это не в русле сегодняшней политической повестки дня — обвинять правительство Украины.
«У моей подруги в Горловке погибло сразу трое детей, так что мне еще повезло», — горько усмехается Анна.
Ради памяти своих близких, все, что она могла отныне, — это говорить.

Командир рыболовецкого сейнера "Норд" пропал 28 января 2019 года.
Это судно, зарегистрированное в Керчи, вместе с экипажем в 10 моряков, было задержано украинскими пограничниками 25 марта 2018 года возле Обиточной косы Азовского моря.

Именно с этого эпизода начался вялотекущий конфликт в Азовском море: россияне, в ответ на захват "Норда", начали создавать проблемы украинским морякам. И параллельно блокировать украинское судоходство в Керченском проливе.
Кульминацией стал захват украинских военных кораблей российскими пограничниками. И ввод военного положения в Украине.
Из-за этого "морского боя" Украина, по признанию министра транспорта Владимира Омеляна, потеряла уже десять миллиардов долларов. Торговые порты на Азовском море начали работать с перебоями. Объемы перевалки упали.

Но вряд ли задержание "Норда" стоило таких последствий: его морякам не удалось "пришить" ни одной уголовной статьи. А единственный, кому она инкриминировалась - капитан Горбенко - пропал неделю назад.

Поиски капитана "Норда" - сейчас ключевой момент дела. Которое очевидно в двух шагах от развала. И пропажа Горбенко объективно играет на руку спецслужб, которые откровенно "слили" резонансный политический процесс. А вот если фигурант исчезает, то никто ни за что не будет отвечать. "Нету тела - нету дела".

Возможно, этим и объясняется некая инертность и полиции, и "конторы" в поисках Владимира Горбенко.
По словам пресс-секретаря СБУ Елены Гитлянской, информации о местонахождении капитана в ведомстве нет.
"Поиски Горбенко должна осуществлять полиция" - ответила Елена Гитлянская "Стране".

Глава национальной полиции Сергей Князев в свою очередь на наш вопрос , ведутся ли поиски пропавшего Владимир Горбенко, порекомендовал обратиться в НПУ с официальным запросом. Впрочем, по информации источников "Страны" в полиции, информации о нем в ведомстве нет. А поиски еще не начаты.
В СБУ правда, неофициально предполагают, что капитан "Норда" Владимир Горбенко может находиться на территории посольства РФ в Киеве или даже уехать обратно в Крым.
Однако официального подтверждения этой информации нет.

Адвокат Могильникий же в это не верит, полагая, что в таком случае Горбенко обязательно вышел бы на связь с родственниками.
Что с остальными моряками "Норда"?
Остальным девяти членам экипажа в течении года удалось выехать из Украины. Правда, не с первой попытки. По словам Могильницкого, рыбаков неоднократно разворачивали украинские пограничники.
"На моряков после задержания судна были составлены административные протоколы. Наши адвокаты закрыли все протоколы, штрафы были уплачены. Но выехать на родину морякам не удавалось – у пограничников были выставлены так называемые "флажки" на пересечение ими границы. Сотрудники СБУ утверждали, что моряки – украинцы, и должны иметь при себе украинские паспорта. А их российские паспорта, якобы незаконно выданы в оккупированной республике Крым, а следовательно – недействительны. Но паспорта морякам были выданы вообще не в Крыму. А в континентальной России", - говорит адвокат.

В итоге, двоим морякам удалось рано утром вылететь из Жулян в Белоруссию, пока высокое начальство СБУ спало. Обычные пограничники не нашли оснований, чтобы запретить морякам пересечение границы. Остальным удалось покинуть Украину при посредничестве омбудсмена Карпачевой. Остался лишь Владимир Горбенко, в отношении которого открыто уголовное производство.
Интересно, что в вину керченским морякам ставится "браконьерство" в Азовском море – якобы рыбаки незаконно выловили более пяти тонн тюльки. Однако уже после задержания украинские эксперты признали, что лов тюльки не являлся браконьерством, эта рыба разрешена к вылову. Более того, лов осуществлялся в так называемом "общем" море – в полном соответствии с соглашением между РФ и Украиной о свободном пользовании для промысла рыбы и судоходства Азовского моря от 2004 года.

Вообще, присутствие ополченцев в городе заметно. Они, конечно, строем не ходят и оружия на улицах с собой не носят, но чувствуется, что город на чеку.
Как рассказывают дончане, служба в ополчении сегодня — единственная доступная возможность хорошо зарабатывать. Тем, кто изъявил такую готовность, сразу начинают выплачивать 20 тыс. рублей в месяц. Дальнейший рост зарплаты зависит уже от специальности, навыков, должности, близости к линии фронта. А в некоторых местах она совсем рядом, например, между ж/д станциями Ясиноватой (ДНР) и Авдеевкой (Украина) не будет и километра.
Работу «на гражданке» найти очень сложно.
Крупные предприятия — а именно они основа экономики Донбасса — или стоят, или работают с перебоями. Машиностроение, уголь, металлургию вернуть к жизни не так просто, как магазинчики или кафешки.
Сырье для производства, как правило, поступает из Украины, а дороги для транспорта перекрыты, пути отрезаны. Готовая продукция из Донбасса раньше в основном шла в Самостийную, а теперь и ее там не принимают: экономическая блокада.
Доходит до абсурда. Чтобы донецкий уголь, в котором нуждается Украина, попал до адресата, из ДНР он едет сначала в Россию, через нее в Белоруссию, а уже потом в Украину. В Ригу, так сказать, через Горловку.
В самой Горловке, где гремели ожесточенные бои за господствующую высоту, я не был, но рассказывают, что там следы боевых действий еще сохранились. Руины и на месте донецкого аэропорта, на подъездах к нему блокпост, посторонним вход запрещен.

Специально поехал на железнодорожный вокзал Донецка. К чемпионату Европы по футболу в 2012 году построили новое современное здание из стекла, бетона и стали, на ж/д магистрали были запущены современные поезда и электрички. При боевых столкновениях вокзал пострадал незначительно (в отличие от аэропорта) его оперативно отремонтировали, теперь он снова гордость шахтерского края.

Вокзал — место, где всегда спешат, — открыт для пассажиров, в нем даже работает касса. Но он абсолютно… пустой, ни души. Я вошел в огромное здание и стало страшновато, как в фильмах Стивена Кинга. Шаги отдаются гулким эхом от высоких стен, в огромном зале вообще нет света.
Дежурящие на площади ополченцы с автоматами пояснили, что в Донецк не ходят ни поезда, ни электрички — повреждено железнодорожное полотно. Но ж/д связь поддерживается с крупной узловой станцией Ясиноватая, она под контролем ДНР. Хотя редкие электрички оттуда останавливаются не в самом Донецке, а в пригороде.
На центральных улицах Донецка в глаза бросается обилие билбордов с портретами Александра Захарченко и цитатами из его выступлений. Я думал, что они появились после трагической гибели главы республики, как дань памяти. Жители пояснили, что щиты появились уже давно и с гибелью народного лидера никак не связаны.
— Но тогда это культ личности! — удивился я.
— Никакой это не культ личности, — активно возражали жители города. — Мы все очень любили Захарченко. Он был наш, из народа, к нему можно было просто подойти на улице, он общения с нами не избегал. А билборды — его поздравления дончан с Днем шахтера. Горняки бы очень обиделись, если бы не было таких щитов вдоль дорог.
Так отвечали практически все мои собеседники.
По правде говоря, такое объяснение мне кажется не очень убедительным. Ведь все говорили именно так, хотя вполне искренно.
В любом случае нужно признать, что Александр Захарченко здесь был признанным лидером. Рассказывают, что однажды к нему пришел бизнесмен с крупной суммой денег, которые хотел передать (наверное) на восстановление Донбасса.
— Выдайте ему камуфляжную форму и отправьте на месяц служить в ополчение, — распорядился Захарченко. — Пусть знает, как достаются деньги простым людям!
Может, это легенда, но у руководителя ДНР действительно был имидж защитника простых людей. После столь харизматичного лидера, его соратникам в противостоянии с Киевом будет непросто завоевать такое уважение земляков.
Кстати, в середине сентября никакой агитации или информации о предстоящих 11 ноября выборах главы самопровозглашенной республики в Донецке я не увидел.
Из двух донбасских республик ДНР считается (или она сама себя так считает) старшей среди равных. В Донецке создан крупный медицинский центр, где лечение и реабилитацию проходят не только ополченцы, но и сугубо штатские. Причем те, которые проживают на территории Донецкой и Луганской областей, подконтрольных… Киеву.
«Это на Украине считают, что мы оккупированная зона, — говорят жители. — А мы считаем оккупированными города и поселки на Донбассе, где стоит украинская армия. Оказываем медицинскую помощь их жителям наравне с военнослужащими».

Но что скрывать — в помощи нуждаются и жители ДНР. Зарплата мизерная — 8–10 тысяч рублей в месяц. Но и эту работу еще попробуй найди! Если есть какая вакансия, то из всех претендентов берут тех, кто служил в ополчении, это железное в республике правило. В России, кажется, тоже есть закон, что продвигаться по служебной лестнице в первую очередь должны те, кто честно отслужил в рядах российской армии. Только вот банкирами и топ-менеджерами они почему-то не становятся и особых преимуществ в конкурсах не имеют.
Я походил по рынкам. Картофель 20 рублей килограмм (неделю назад в Москве покупал по 14 рублей), а хорошие клубни и больше 30. Свинина 300, говядина 350, краковская колбаса 340. Куры еще недавно были 100–110, сейчас 140, окорочка 200 рублей...
Дешевый только проезд на общественном транспорте по городу — на автобусах 11 рублей, на трамваях и троллейбусах 3 рубля. Хотя литр 95-го бензина на АЗС 52–55 рублей.
Как выживать на 10 тысяч, если, допустим, в семье работает только один человек? Многие ездят за продуктами на Украину, где они гораздо дешевле. Но ветеринарный режим в последнее время стал строже. Сало, свинину и свиную колбасу заворачивают сами ополченцы: в Самостийной часто вспыхивают эпидемии свиной чумы.
— Экономим в большом и малом, — вздыхает домохозяйка средних лет. — Недавно вот сделала холодец, его ели четыре дня. Он обошелся в 300 рублей. Купила суповую курицу, она дешевая, 67 рублей, говяжьи суставчики, они меньше 100 рублей, а нужны, чтобы холодец хорошо схватился… Если нормально питаться, на семью из трех человек нужно минимум 15 тыс. в месяц. Нам удается укладываться в 8 тыс. Покупаю субпродукты — крылышки, желудочки, шейки... Квартплату, ЖКХ не платим, нечем…
В арсенале у домохозяек и другие бытовые хитрости. Копеечный чай «Майский» смешивают с чуть более дорогим сортом — и уже полноценное семейное чаепитие. Куриные сердечки перекручивают в мясорубке и делают «настоящие» котлеты. Домашние даже не догадываются — из чего, уписывают за обе щеки.
Еще пару лет назад существенным подспорьем для жителей ДНР была гуманитарная помощь от украинского (и донецкого) олигарха Рината Ахметова. Ежемесячно все пенсионеры получали продовольственные пакеты со всякой снедью. Крупы, макароны, тушенка и даже недорогие конфеты… Наборы были не ахти какие, но их хватало и старикам, и детям, траты на питание были гораздо меньше.
Потом «Правый сектор», запрещенный в РФ, заблокировал перевозку гуманитарных конвоев Украины в ДНР. И помощи такой сегодня нет. Она осталась только инвалидам, отвечающим еще двум условиям. Инвалиду должно быть больше 80 лет. И он должен получать пенсию меньше 2,8 тыс. рублей в месяц.
Рассказывают, что наборы эти очень хорошие, но получателей-то всего ничего…
Пенсия в ДНР — тема совершенно отдельная. Ведь она часто является единственным средством существования всей семьи, где еще есть и дети, и внуки.
Пока подавляющее число стариков перебиваются на материальную помощь, которую им выплачивает республика. После недавнего повышения — в среднем 3,5–4 тыс. рублей в месяц.
Чтобы получать полновесную украинскую пенсию, старикам ДНР необходимо зарегистрироваться в качестве беженцев из «сепаратистской территории», временно проживающих в Украине.
Для этого из Донецка нужно приехать в соседние города, подконтрольные Киеву: Мариуполь, Курахово, Волноваха, Димитров…
— Мне дали телефон человека в Донецке, который поможет мне зарегистрироваться беженкой, — рассказывает одна бабушка. — Встретились, за услуги я ей сразу заплатила 5 тыс. рублей, такая такса. Она дала адрес в Курахово, где хозяйка меня зарегистрирует, что я якобы проживаю у нее.
С этого момента у всех донецких стариков начинается длинная эпопея с пересечением границ, досмотром вещей, фейс-контролем, регистрацией и, разумеется, стоянием в очередях.
По идее, все эти неудобства окупятся сторицей, ведь если благополучно пройти все инстанции, то Украина должна выплачивать не только текущие пенсии, но и компенсировать долги за период с 2014 года. Это ого-го какой куш.
Итак, пенсионеры ДНР едут к границе с Украиной, там сначала проходят блокпост ополченцев, затем перемещаются в «серую зону». Это территория, на которой разведены враждующие стороны — ДНР и ВСУ.
Автобус, рассказывает бабушка, ходит редко, а народу полно, в очереди стоишь 2–3 часа. Приехали на украинский блокпост.
— Там меня встретила женщина, у которой я якобы снимаю койку как беженка. С ней отправляемся в собес, где я пишу справу (заявление), что временно проживаю в Курахово, хозяйка лично подтверждает мои слова. Потом едем в пенсионный фонд, опять заявление, фотография, подтверждение свидетельницы…
При этом на украинской территории все прекрасно знают, что соискатели на полновесную пенсию — никакие не беженцы, живут они в ДНР, от которой получают мизерную матпомощь.
Очереди в инстанциях огромные, чтобы оформить дела, старикам часто приходится оставаться на ночь в общежитии (230 рублей).
Если всю дистанцию благополучно прошел, то через 58 дней все нужно повторить сначала – блокпосты, «серая зона», фэйс-контроль… Процедура неприятная, но необходимая, ведь за эти 58 дней пенсионер может и умереть. После этого тебя уже по-настоящему зарегистрируют, если, конечно, не случится форс-мажор и, допустим, не потеряются документы. Тогда все нужно начинать сызнова.
Отношение к жителям ДНР на украинской территории, по рассказам пенсионеров, терпимое, но не более того. Там считают, что «кашу заварили» ДНР и Россия и пенсионерам лучше помалкивать, если их политические взгляды не соответствуют общепринятым на Украине. А уж в официальных местах лучше пустить слезу, повздыхать о том, как плохо живется «на оккупированной территории».
В общем, моя собеседница говорит, что зарегистрировалась она еще в июне прошлого года, а украинскую пенсию в первый раз получила только совсем недавно. Разумеется, с очередной поездкой в Курахово, куда на открытый счет ей переводят деньги из пенсионного фонда.
Речь о том, чтобы получить компенсацию за 4 года вообще не идет, хорошо, если будут платить хоть ежемесячную…
Трудно судить об общем политическом настрое населения в городе. В большинстве мне встречались люди, которые по-прежнему, как и 4 года назад, верят в Россию и президенту Путину, что жить самопровозглашенные республики вместе с Россией будут одной семьей.
Но их социальные проблемы, даже по сравнению с началом конфликта на Донбассе, заметно возросли, покупательная способность населения падает.
Кому решать эти проблемы? Новым властям ДНР или России?

Национализм – как и другие «измы» – это воплощение первого подхода. Это идеологическая программа, которая существует совсем не для того, чтобы жителям Украины было богато и привольно, а для того, чтобы мучить людей ради достижения сомнительного идеала, который в итоге никогда и не будет достигнут.
Государство, в рамках идеологии, существует не для того, чтобы служить населению, а чтобы форматировать его под свой проект.
Языковые законы выдают главную проблему современного украинского проекта – это попытка выстроить идеологическую этнократию в стране, где этническое и языковое разнообразие делает эту задачу заведомо нерешаемой.
Видят ли украинские политики неосуществимость своего проекта? Можно предположить, что да – тут какого-то великого ума не требуется. Беда в том, что социальная динамика, которая складывается из множества воль, не может быть преодолена никем по отдельности.
Национализм, как мобилизационная идеология, построенная на враждебности к «чужим», создает атмосферу, в которой участник политической жизни либо клянется в ненависти к врагам, либо проигрывает тому, кто клянется.
Личные интересы побуждают каждого участника выглядеть на два градуса патриотичнее соседа – в результате чего общая температура по палате стремительно растет.
Именно эта конкуренция за роль самого большого патриота и ненавистника врагов отчизны побуждает людей принимать решения, для отчизны несомненно разрушительные. Решения, которые со стороны выглядят невероятно глупыми и контрпродуктивными.

Беда в том, что любой человек, который обратит на это внимание – мол, агрессия агрессией, но зачем же себе в ногу-то стрелять – будет немедленно обвинен в недостатке патриотизма.
Конечно, этот эксперимент когда-нибудь закончится – и победит здравый смысл, как в той же Бельгии или Швейцарии, государство перестанет загонять людей в великие проекты, а займется – как в Европе – обслуживанием интересов населения. Как скоро – предсказать невозможно. Можно только посоветовать «русскоязычным патриотам Украины» осторожно отойти от проекта, в котором для них в любом случае не предусмотрено места.