БерлогА

Лучи утреннего солнца, проникавшие внутрь сквозь многочисленные щели в стенах, стали дрожать и колебаться, когда их пересекали тени людей, сновавших мимо хижины. К собачьему хору присоединились взволнованные человеческие голоса. Я огляделся в поисках какого-нибудь средства самозащиты. Единственным подходящим предметом была толстая бамбуковая палка. Я схватил ее. Тем временем лай и крики достигли моих дверей.
Я распахнул тонкую фанерную дверь, и палка выпала у меня из рук. В полуметре от меня стоял на задних лапах огромный бурый медведь. Зверь возвышался надо мной, заполняя дверной проем своей могучей косматой шерстью. Стоял он твердо и уверенно, передние лапы болтались на уровне моих плеч.
Собаки буквально сходили с ума. Не решаясь приблизиться к зверю, они давали выход своей ярости, набрасываясь друг на друга. Медведь же не обращал никакого внимания ни на собак, ни на возбужденную толпу людей.

Наклонившись ко мне, он стал всматриваться в мое лицо большими глазами цвета топаза. Взгляд их был вполне разумным. Медведь зарычал, но это был не угрожающий рык, а раскатистое урчание, которое показалось мне более вразумительным, чем хаос, царивший у меня в голове, и действовало, как ни странно, успокаивающе. Мой страх сразу улетучился. Стоя почти вплотную к медведю, я чувствовал, как его урчание волнами отражается от моей груди. Зверь еще ближе наклонился ко мне, его морда была всего в нескольких сантиметрах от моего лица. Слюна стекала из его пасти по влажному черному подбородку. Медведь не замышлял против меня ничего плохого. Не знаю почему, но я был в этом уверен. В глазах его читалось что-то совсем иное. В этот напряженный момент он словно хотел поведать мне взглядом свою печаль, не разбавленную раcсудочностью, глубокую и чистую. Это длилось всего несколько секунд, но мне казалось, что гораздо дольше, и, главное, я не хотел, чтобы это прекращалось.

Собаки заходились в лае, прыгая вокруг медведя, но слишком боялись его, чтобы нападать. Медведь медленно и тяжело обернулся, а затем резко метнулся в их сторону, замахнувшись лапой. Собак как ветром сдуло. Мальчишки, обрадовавшись представившейся возможности, стали швырять в них камни и палки.
Медведь раскачивался из стороны в сторону, обозревая толпу скорбным взглядом. Теперь я мог рассмотреть его толком и заметил кожаный ошейник с острыми шипами. К ошейнику были прикреплены две цепи, концы которых держали в руках два циркача-дрессировщика. На них были ярко-синие, резавшие глаз жилеты, брюки и тюрбаны. Даже грудь и лицо у них были выкрашены в синий цвет, как и ошейник с цепями. Медведь опять повернулся ко мне.
---
Неожиданно чья-то лапа легла мне на плечо. Я так и подпрыгнул, но это оказался Прабакер. Его широкая улыбка на этот раз приобрела сверхъестественные размеры, глаза светились счастьем.
– Мы такие удачные, что ты живешь с нами, Лин! Ты всегда приносишь нам самые необыкновенные приключения.
---
– Что они сказали?

– Они не хотят говорить, кто послал сообщение, Лин, – ответил Прабакер, подавив рвущийся из его груди смех. – Это большой секрет. Им дали приказ передать тебе сообщение, но не давать объяснений, зато сказать о подвохе.
– Да что это за подвох такой?
– Ты должен обняться с медведем.
– Что-что?
– Обняться с медведем. Ты должен обнять его и тесно прижаться к нему. Вот так. – Он обнял меня и прижал голову к моей груди.
Толпа приветствовала этот жест аплодисментами, дрессировщики одобрительно завопили и даже медведь опять поднялся на задние лапы и изобразил что-то вроде джиги с притоптыванием. Мой растерянный вид и явное отсутствие всякого энтузиазма с моей стороны развеселили публику еще больше.
– Ну уж нет, – покачал я головой.
– Да, Лин, да! – смеялся Прабакер.
– Да ты что, шутишь что ли?
– Таклиф нахин, – вмешался один из дрессировщиков. – Никаких проблем. Это не опасно. Кано очень дружественный медведь. Он самый дружественный медведь во всей Индии. Он очень любит людей.
Он подошел к медведю и скомандовал что-то на хинди. Тот выпрямился во весь свой рост, и дрессировщик обнял его. Медведь тоже обнял его своими лапами и стал покачиваться вперед и назад. Через несколько секунд он расцепил свои объятия, и дрессировщик с сияющей улыбкой поклонился беснующейся от восторга публике.
– Я не стану этого делать, – сказал я.
– Лин, пожалуйста, обними медведя, – умолял меня Прабакер, давясь от смеха.
– У меня нет обыкновения обниматься с медведями.
– Ну, Лин! Ты разве не хочешь узнать это сообщение?
– Нет.
– Может быть, оно важное.
– Меня это не интересует.
– Может быть, тебе понравится обниматься с медведем.
– Не может.
– Ну, хочешь, я обниму тебя еще раз для тренировки?
– Спасибо за предложение, но не стоит.
– Ну, пожалуйста, Лин, обними медведя! – не сдавался Прабакер, призывая людей в толпе поддержать его.
К этому моменту возле моей хижины собралось уже несколько сот человек; дети залезали на крыши окружающих домов с риском проломить их.
– Об-ни-ми! Об-ни-ми! – скандировала публика.
Посмотрев на смеющиеся лица окружающих, я понял, что деваться мне некуда. Сделав шаг вперед, я не без внутренней дрожи прижался к лохматой шерсти медведя Кано. Под шерстью он оказался удивительно мягким, почти пухлым. Но толстые передние лапы состояли из железных мускулов. Когда они сомкнулись на моей спине, я почувствовал их поистине нечеловеческую силу и понял, что значит быть абсолютно беспомощным.
---
Записка была от Абдуллы.

Дорогой брат!
Салям алейкум. Ты сказал, что у тебя дома самые хорошие и дружеские объятия – медвежьи. Мне кажется, это довольно странный обычай, но поскольку у нас в Бомбее медведей мало, тебе, наверное, очень одиноко здесь.
Поэтому я посылаю тебе медведя, чтобы ты с ним обнялся. Надеюсь, ты будешь им доволен. Я занят одним делом и здоров, благодарение Богу. Скоро я закончу это дело и вернусь в Бомбей, иншалла. Боже, храни тебя и твоего брата тоже.
Абдулла Тахери