Стихотворные Авантюры - творчество любителей рифмованных и не очень строк...

Мужская молитва
Макошь Елена Кабардина

Недостаток любви, как положено, возмещают
обещаньями, шалями, мыльными пузырями,
кружевными вуалями, дорогими вещами,
непрощаньем с разлюбленными козыряя.

Непрощеньем возлюбленных упиваясь ночами,
соловей, мол, не вовремя трепетное нащёлкал,
чур меня, мол, от этой, с печальными-то очами
и речами, текущими переливчатым шёлком.

Там – от господа (смилуйся), здесь от лесного беса,
и сама, как шишига, всё лесом-чертополохом,
ты же лох, а не бох, раз не чувствуешь ни бельмеса,
как без этакой чертополошной порою плохо.

Или чувствуешь? Видишь? Да только гоняешь тучи
то над лесом её, то над крышей моей, то выше,
что ж ты хочешь от нас, продолжая пытать и мучить?
Зарядить бы ружьё да и выстрела не услышать,

не увидеть, как в небо с испугу взметнутся стаи,
как, плеснув по воде, под корягу забьются рыбы,
и не знать, как две женщины жизнь без меня верстают,
уставая ворочать её ледяную глыбу.

http://stihi.ru/2009/10/25/517

В далекой мрачной стране,
Где ночь не рождает звезд,
Где дикий бессмертный мрак
Кует пространство во льды,
В провале бездонной мглы
ОН ждет.

ОН льет в черноту небес
Цветные сполохи зла -
Холодный умерший свет,
Без отсветов, без тепла -
Страшней непроглядной тьмы.
И ждет.

А время идет над ним,
Как плавный медленный снег,
Вплетаясь в вещие сны
Падением умерших лет,
И дрема ЕГО легка:
ОН ждет.

Огромный призрачный волк -
Исчадье мрака и льда -
Застыл у него в ногах.
ОН тихо гладит во сне
Колючий морозный мех
И ждет.

ОН ждет мгновенья, когда
Сквозь саван веков и снов
Услышит могучий зов
Отмерившей срок судьбы,
Чтоб вспрянуть из мертвых льдов,
Чтоб в битве сразить врагов -
Вотана, и всех богов,
И всех героев земли.
И время двинется вспять,
И все начнется опять.

О люди фиордов! К вам
Приходят жрецы из стран
Где страх сильнее людей -
Жрецы в одеждах старух,
С макушкой, обритой в круг.
Они так сладко поют
О боге, который в них!
Они манят и зовут
Забыть о наших богах
Для бога, который в них...
Их бог прекрасен лицом,
Как ТОТ, ЧТО ДРЕМЛЕТ ВО ЛЬДАХ...

(с) Ф.ЧЕШКО "В Канун Рагнарди"

Сколько же можно вот так...
Таня Лущай (Тай)

Сколько же можно вот так умирать взахлеб,
если по-прежнему в сказках – сплошная быль?
Ежевечерне за глупое «если бы»
небо прощаешь, небрежно целуя в лоб.

Пятую осень подряд забываешь спать:
носишь под кожей изрезанный бритвой сон.
Сколько с души ни смывай имена времен -
в каждом году их по-прежнему ровно пять.

Сотую жизнь забываешь купить пальто –
холодно в перьях, когда в облака – с моста.
Разве так сложно на сцене занять места?
В каждом спектакле их будет примерно сто.

Каждую полночь не веришь в безлюдность крыш –
бродишь по кромке жизни, кого-то ждешь...
Легким кивком отпускаешь мне эту ложь.
Смотришь из темного зеркала и молчишь.

http://www.grafomanam.net/poem/173416

Сто часов счастья...
Разве этого мало?
Я его, как песок золотой,
намывала,
собирала любовно, неутомимо,
по крупице, по капле,
по искре, по блестке,
создавала его из тумана и дыма,
принимала в подарок
от каждой звезды и березки...
Сколько дней проводила
за счастьем в погоне
на продрогшем перроне,
в гремящем вагоне,
в час отлета его настигала
на аэродроме,
обнимала его, согревала
в нетопленном доме.
Ворожила над ним, колдовала...
Случалось, бывало,
что из горького горя
я счастье свое добывала.
Это зря говорится,
что надо счастливой родиться.
Нужно только, чтоб сердце
не стыдилось над счастьем трудиться,
чтобы не было сердце
лениво, спесиво,
чтоб за малую малость
оно говорило "спасибо".
Сто часов счастья,
чистейшего, без обмана.
Сто часов счастья!
Разве этого мало?


Вероника Тушнова

Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле.
И от лености или со скуки
Все поверили, так и живут:
Ждут свиданий, боятся разлуки
И любовные песни поют.
Но иным открывается тайна,
И почиет на них тишина...
Я на это наткнулась случайно
И с тех пор все как будто больна.
1917
С Днём рождения, Анна Андреевна!



ЗЫ. и ничО, что припозднился  

Вера Матвеева

Я так хочу весну! Она мне снится по ночам,
она похожа на печаль и на веселье.
Я так хочу весну, чтобы себя умчать
надежд ручьями в океан везенья.

Я буду плыть и плыть, и где-то синева небес
окрасит мои воды весенним цветом.
Я буду плыть и плыть в тот океан чудес,
который где-то есть у края света.

И стану я рекой, и во мне утонет ночь,
и покачнётся радостно мирозданье.
И стану я рекой, чтобы умчаться прочь
от горя, бед и разочарованья.

Но что же ты молчишь? Ты поплывёшь со мной
или проводишь равнодушным взглядом?
Наверно, ты молчишь потому, что всё равно -
прольюсь водою я иль буду рядом.

Но я хочу весну, она мне снится по ночам,
она похожа на печаль и на веселье.
Я так хочу весну, чтобы себя умчать
надежд ручьями в океан везенья.

Сценка на станции
Никита Брагин

Вся площадь привокзальная забита экипажами,
Подковы звонко цокают, метелицей хвосты,
Шкворчаньем свежих пончиков и паровозной сажею
Пропитано дыхание дорожной суеты.

Сидим мы вместе с мамочкой у парапета здания,
Где за стеклом красуются балык и колбаса,
А папочка отправился проверить расписание,
А поезд с опозданием идёт на два часа!

Хромает время скучное минута за минутою,
И пить ужасно хочется от приторных конфет,
Томит нас ожидание - такое неуютное...
А папочка тем временем нацелился в буфет.

Там окороки сочные, как на полотнах Снайдерса,
Там штофики зелёные пузырчато блестят,
Там этикетки винные от Мозеля до Кадиса,
И штопоры, как хвостики молочных поросят!

Не часто приключаются такие обстоятельства,
Как золотые профили среди простых монет,
Но повстречал наш папочка старинного приятеля,
И полчаса до поезда, а папочки всё нет!

А станция наполнилась толпой осуматошенной,
Как птицами крикливыми на гнущихся ветвях,
И тесно, и волнительно, и ничего хорошего...
И тут наш милый папочка явился на бровях...

И к поезду пришедшему с коробками и с папочкой
Скорее побежали мы и втиснулись в купе,
И Полечкина куколка, забытая на лавочке,
Осталась за компанию со старым канотье...

Под стук колёс на столике бренчанье подстаканников,
Поклажа вся уложена, постелена кровать,
И вот пошли мы с мамочкой к вагону ресторанному,
А пьяненького папочку решили не пускать.

http://stihi.ru/2006/12/19-627

Цитата: Dobryаk от 25.06.2013 08:36:07





Вера Матвеева

Я так хочу весну! Она мне снится по ночам,

А мне у Веры нравится это:

      Ты научись все уметь, а не все иметь,
      Ты научись все хотеть, а не все иметь.
      Ты научись быть большим, но не будь как шум.
      Ты научись быть таким, очень прошу.


      Это все не для тебя - это для меня,
      это все не про тебя - это про меня.
      Если я стану такой - а как нужно стать! -
      может, захочешь и ты небо достать.


      Ты научись быть собой - не ломать себя,
      ты научись быть со мной - не ломать себя.
      Ты научись сильным быть, но не будь как шум.
      Ты научись крепко любить, очень прошу.


      Это все не для тебя - это для меня,
      это все не про тебя - это про меня.
      Если я стану такой - а как нужно стать! -
      может, захочешь и ты небо достать.
      Это все не для тебя - это для меня,
      это все не про тебя - это про меня.


      1968-1970

ЗЫ. Добряку:

Поздравлять тебя я здесь не стану,
Ты же знаешь, и не фаталист я
Чтобы не прослыть здесь шарлатаном
Чтобы не прослыть тут скандалистом

Цитата: Бешеный медведь от 20.06.2013 05:29:35
Так то Вы безусловно правы. Но в зависимости от ... Каждый это видит чуть по разному. Ну и, индивидуальные особенности ритма и рифмы, имеют место быть.

Так что, пусть расцветают 100 цветов ...  

Так что, пусть расцветают 100 цветов...
важно  не слышать их голосов  

Когда исчезнет свет
И выпадет роса,
Я слышу голоса,
Которых уже нет.
От них спасенья нет,
Они с собой зовут
И обещают свет
И вмир иной ведут.
Там нечего терять
И нечем дорожить.
Там можно умирать
И новой жизнью жить.
Но если мир земной
Тебе дороже снов,
Не слушай голосов.

Н.Белоусова.

Пилигримы
Рой Гэбриэл

Не быль, не легенду, не сказку, не сагу
Шептали мне волны, беснуясь и споря,
А долгий  рассказ про любовь и отвагу,
И город у самого синего моря,

Про странных людей, что пришли со звездою,
Их планов, мечтаний волшебный орнамент,
Про город, который решили построить,
Про хлеб и вино, про печать и пергамент...

...Они не боялись, а жадно хотели,
Им рай был заказан, но дерзки и смелы -
Шли к теплому морю сквозь снег и метели,
Любили, мечтали и делали дело.

Им было непросто - срывались на слезы,
Хотелось уснуть и на землю тянуло.
И кто-то остался во власти  гипноза,
Под белой накидкой холодного гула.

Но многие вышли и видели море,
Их волны встречали мажорным аккордом,
Им красили волосы рыжие зори
Счастливым, усталым, отныне свободным.

А дальше как в сказке - спокойно, незримо
Ушло в никуда легендарное время...
И где вы теперь удальцы - пилигримы,
Где гордое и беспокойное племя?

Стоит одиноко забитая свая,
Где должен быть город покоя и света,
И только соленая пена, седая,
Покуда еще не забыла про это.

Папа Вильям,- спросил любопытный малыш:
Прочитал я намедни в газетах:
Ты на старости лет покидаешь Париж,
Подскажи мне, а правда ли это?

Это правда, - подумав, ответил старик:
Я решил изменить постоянству;
Мне наскучил Монмартр, надоел Тюильри
(Кстати, в купе с французским гражданством).

Папа Вильям, - мальчишка продолжил допрос:
Извини, но понять я бессилен;
Едешь ты не Брюссель, держишь путь не в Форос,
А в покрытую снегом Россию!

В ранней юности,- старец ответил ему:
Я был парнем с рабочих окраин,
Они тоже с окраин и я их пойму,
Навидался я всяких укрАин!

Но ответь мне, - парнишка его вопрошал:
Что к отъезду тебя побуждает?
Кто обидел тебя? Или сам оплошал?
Ведь без дыма огня не бывает?!

Я – не сэр Персиваль и не храбрый Роланд,
Но для роли ОбЕликса годный;
А обидел меня президент наш Олланд
Со скользящей шкалой подоходной.

Папа Вильям, а чем же плоха та шкала?
Почему ты платить не желаешь?
Так ли значим процент? Так ли прибыль мала?
Что Париж ты навек покидаешь?

Я тебе объясню, ведь задача проста,
Я собаку возьму на подмогу:
От собаки останется кончик хвоста
После выплаты наших налогов.

Папа Вильям, на что те налоги пойдут?
В прессе пишут – французам в подмогу;
Почему ж ты тогда не останешься тут,
Поддержав наших братьев немного?

Своих братьев?,- смеясь отвечал старикан:
В жизни слышал я шуток немало;
Эти деньги давно уж Олланд обещал
Тем, кто прибыл к нам из Сенегала.

А зачем он им платит?,- воскликнул малыш:
Извини, но понять мне охота.
Ведь они уж давно наводнили Париж,
Но, при этом, не любят работу!

А причём тут работа?,- старик отвечал:
Голоса они дали Олланду,
И за это Олланд их кормить обещал,
Раздавая бесплатно баланду

Но, прости, нам пора попрощаться, увы,
Заболтались с тобою мы очень;
Ждёт меня самолёт, я лечу из Орли
В направлении города Сочи!

[url="http://www.inosmi.ru…73345.html"]http://www.inosmi.ru/russia/20130107/204273345.html[/url]

Цитата: Вишта от 26.06.2013 12:16:19
Пилигримы
Рой Гэбриэл

Не быль, не легенду, не сказку, не сагу
Шептали мне волны, беснуясь и споря,
А долгий  рассказ про любовь и отвагу,
И город у самого синего моря,

Про странных людей, что пришли со звездою,
Их планов, мечтаний волшебный орнамент,
Про город, который решили построить,
Про хлеб и вино, про печать и пергамент...
***********************
Стоит одиноко забитая свая,
Где должен быть город покоя и света,
И только соленая пена, седая,
Покуда еще не забыла про это.

Отчего-то напомнило Грина и его Зурбаган)))

Цитата: Temur от 27.06.2013 09:41:35
Папа Вильям,- спросил любопытный малыш:
Прочитал я намедни в газетах:
Ты на старости лет покидаешь Париж,
Подскажи мне, а правда ли это?


[url="http://www.inosmi.ru…73345.html"]http://www.inosmi.ru/russia/20130107/204273345.html[/url]

Отличное!

В. Коркия
ВЕЧЕРНИЕ ОГНИ

...А за окнами - снег, зима,
чисто русский собачий холод.
Я еще не сошел с ума,
но уже далеко не молод.

Грустно все-таки. Дверь скрипит.
На морозе собака лает.
Враг не дремлет, и друг не спит.
И пощады никто не желает.

Нереально - огни, огни...
Не могу - и смотрю невольно.
Непонятно, а кто они -
те, кому умирать не больно?

А наверно, такие есть.
Отработали - отдыхают.
Вот он, мир, - полыхает весь!
Ярким пламенем полыхает.

Псина глупая, что скулишь?
Видишь, кончилось царство мрака.
Не услышит никто, шалишь!
Зря скулишь, говорю, собака.

Это жизнь очертила круг.
Жизнь, с которой прекрасно сжился
Неужели все сходит с рук
только тем, кто от рук отбился?..

Сколько света горит кругом!
Всюду свет. Темноты не видно.
Тридцать лет, а дурак дураком!
Дураком помирать обидно.

1978

Она материлась довольно редко,
Она извинялась, звоня мне ночью,
Любила тонкие сигаретки,
Меня любила. Наверно – очень.

Она под дождь уходила утром.
Без поцелуев, без звона чашек,
Она считала, что это – мудро
При отношеньях дурацких наших.

Она считала меня уродом:
«Тебе бы в цирке смешить дебилов»
Она встречалась со мной три года.
А может, это четыре было?

Она всегда приносила виски
И треугольник рокфорный сыра,
А вдруг вчера принесла сосиски
И, почему-то, пакет кефира.

Она сказала, что так не может,
Кефир – домой, и сосиски – мужу,
Что «как же всё надоело, боже!
И он мне нужен, и ты мне нужен!»

Она впервые со мной простилась,
Она сосиски забрать забыла.
Такси по сонной Москве катилось.
А может, это в Нью-Йорке было.
(с)

http://vk.com/video656577_115524760 - тут озвучено )))

небо
Галина Самойлова

- Баушка, кто там идет за сохой?
В белой рубахе, босой, бородатый…
- Вот я тебя ухвачу за вихор
Да оттаскаю,  невежа.
 Марш в хату!
Ишь, разорался..Вдруг мыслю спугнешь –
Вишь, барин думает думу и  пашет.
Эх, уродится бурьян, а не рожь.
Барская блажь!  Да-тко дело не наше.
..Полдень. Вдали ребятня гомонит,
Куры копаются в пыльном пырее.
Старец бредет за сохой, а над ним -
Небо высокое князя Андрея..

http://www.stihi.ru/2011/05/27/9052

Потрясающую вещь нашла.. Её бы в учебники литературы....

Сказка о материнской любви
и семи волшебных травах

То было давным-давно, за тысячу лет иль боле
До нынешних дней. Жила крестьянка в бедном дому.
И рос у нее сынок, но был он с рожденья болен,
И жадная смерть крыла протягивала к нему.

Однажды под вечер Мать пришла к молодой ведунье,
Блины принесла и мед, прося дитя исцелить,
Колдунья не стала лгать: "Труды мои канут втуне,
Твой сын через год умрет, не мне Судьбу умолить.

Но если ты принесешь сюда колдовские травы,
Что всякой беды сильней, то жизнь его - спасена,
А где уж ты их найдешь, в пределах какой державы,
Не знаю того, ей-ей, скажу лишь трав имена:

Бегущая по тропе, Сияющая средь мрака,
Цветущая в Рождество и Та, что не истребить,
Трава, что умеет петь, Трава, что умеет плакать,
А та, что нужней всего - Трава, что может любить.

Из этих волшебных трав чудное сварю я зелье -
Больной, испив, как ни плох, забудет хворь навсегда.
И сын твой пребудет здрав, и в дом твой придет веселье,
Ступай! Да поможет Бог тебе вернуться сюда!"

И некогда горевать и ждать наступленья утра,
Котомку впотьмах собрав (лучины и той не жгла),
Ребенка решилась Мать доверить ведунье мудрой,
На поиск волшебных трав в глухую полночь ушла.

Мир ставен, крылец, углов закрыл для нее засовы,
Вставал перед нею лес, холодной, злой полыньей,
Меж черных кривых стволов бесшумно сновали совы,
И не было у небес ни звездочки для нее.

Но милостив, видно, Бог, еще до исхода ночи
В глухой безоглядной мгле она увидела свет -
Склонив на зеленый мох сухой стебелек непрочный,
Что уголь в печной золе, мерцал безымянный цвет.

Сквозь слезы благодаря таинственный Рок, дарящий
В несчастье надежду ей, взяла она цвет в платок,
И тут же - словно заря забрезжила в темной чаще:
Расправив листы, смелей, сильней засиял цветок.

Свечой осветил ручей, заброшенную берлогу,
Кусты малины в бору, ряды тревожных осин,
И сотни других ночей он ей освещал дорогу,
Под ливнем и на ветру в руке ее негасим.

А утром вышла - лужок, на нем - сокрушенный пахарь
Кручинился и роптал: "Неистребима трава!
Косил я ее и жег - вставала она из праха,
Выпалывал и топтал - она ж, как прежде - жива!"

О, стойкость сорной травы, нигде никому не милой,
Дающая сил восстать из пепла, из-под косы,
Обжить овраги и рвы, на почве скудной и стылой
Окрепнуть и заблистать в зеленых бусах росы!
И жить всему вопреки на крохах чужого пира,
Забыть своих палачей, не пить ни крови, ни слез,
Тянуться на маяки иного, горнего мира,
На свет Господних очей вернее садовых роз!

И Мать склонилась пред ней, пред кротким ее упорством,
Исполненным красоты увиделось ей былье,
И много нелегких дней смиреньем и непокорством,
И мужеством нищеты дарила трава ее.

По селам чужой земли осенним листом скитаясь,
Ловя людскую молву, трясясь в крестьянской арбе,
В степи, в дорожной пыли, рыдая и задыхаясь,
Она нагнала траву, Бегущую по тропе.

Листы и стебли ее не знали покоя сроду,
Она жила без корней, семь раз обежала свет,
Но в мирной роще житье сменившая на свободу,
Послушного пса верней пошла за Матерью вслед,
Чтоб до скончанья времен вовек Ее не оставить,
Чтоб вырастить корни там, где Мать обретет покой,
Забыть сто своих имен, но имя Матери славить,
Твердить полевым цветам и ласточкам над рекой.

Бродя меж людских дворов, беззвучно шепча молитвы,
Ночуя в глубоком рву, за кузницей городской
Меж руты и клеверов на месте давнишней битвы
Нашла она ту траву, что плакала день-деньской.

И были её листы, как будто живые очи,
Взглянувшие в самый смрад страдания и нужды,
Безумны, влажны, чисты - обид и бед средоточье -
Родник у разбитых врат в кумирню людской Вражды.
И слёзы текли, текли... О муках земных и адских,
О выжженных городах, о селах, стёртых чумой,
О ранах родной земли, о горестях вдов солдатских,
О всех, обращенных в прах, что не вернулись домой,
О мучениках, слепцах, самоубийцах, калеках,
Преступниках, пред толпой казненных на площадях,
О разорённых дворцах, о сломленных человеках,
О лилиях под стопой, о загнанных лошадях.

Была она тяжела, как стонущая трясина,
Как стылый камень на грудь, как смертная боль в груди,
А Мать всё ее несла, и если о чем просила,
Так ангелов верный путь указывать - впереди...

В краю, где не знает люд ни мора, ни зла, ни глада,
Где женам и жемчугам дозволено не стареть,
Где ветры гимны поют, прохлада - и та услада,
Стелилась по берегам Трава, что умеет петь.

И были ее цветы, как будто уста живые
С улыбкой щедрой Судьбы, и вольно взмывая ввысь,
Неслыханной красоты, то жгучие, огневые,
То тихие, как мольбы, с них песнопенья лились -
О милостивых царях, о счастье верных влюбленных,
О празднествах в сентябре, о праведных мудрецах,
О славных богатырях, победами окрыленных,
О бескорыстном Добре и благородных сердцах!..

И с песней той веселей ступала Мать с каждым шагом,
Несла, как белка орех, живую ношу свою,
И вдруг подумалось ей, что сын ее станет благом
И утешеньем для всех, кто страждет в родном краю.

Не каждая ль мать стези великой для чада просит?
Не каждая ль мир творит дитя своего рукой,
Что в золоте, что в грязи - Спасителя в чреве носит,
Вселенной сына дарит?! И эта была такой.

Нагрянувшая зима застала Мать на бесплодной,
Распятой в оковах льда безлюдной дикой земле,
Как нищенская сума, бесцветной, пустой, холодной,
Неласковой никогда, ни в мае, ни в феврале.

Давили туч жернова, и тело стужа пронзала,
А вьюга, лютуя всласть, вопила адской трубой.
В Святую ночь Рождества в сугробе Мать замерзала
И смерти почти сдалась, но травы грела собой.

Но вот сквозь морок, сквозь сон пахнуло запахом вешним,
Огнем живого тепла, тоской о доме родном,
Как будто летел в лицо не снег - лепестки черешни,
Что с давней поры росла у Матери за окном.

И лед растаял вокруг, просохла почва сырая,
И куст пророс травяной, к несчастной стебли простер,
Со щек и скрещённых рук кристаллы слез отирая,
В бескрайней тьме слюдяной пылая, словно костер.

Приметен за три версты, как сказочная жар-птица,
Горел, но Мать ни перста, коснувшись, не обожгла.
И были его цветы, как будто детские лица,
За каждым по два листа, как два зеленых крыла.

Едва оживши, опять она собралась в дорогу.
Тимьян, прострел, сельдерей и лен встречались в пути.
Весь мир прошагала Мать, но травы любить не могут,
Травы, что всего нужней, она не смогла найти.

А срок подошел к концу, и к дому у красной горки
Тропа ее привела. И Мать, мешок разобрав,
В волнении по крыльцу рассыпав хлебные корки,
Ведунье в руки дала охапку волшебных трав.

И молча плакала та, лицо зарывая в травах,
Украдкой бросая взор на рваное сплошь тряпье,
На выцветшие уста и ноги в язвах кровавых,
И горьких морщин узор на бледном челе ее.

Алела маком заря, пророча день непогожий,
И сажею воронье безмолвно парило в ней.
И горше, чары творя, ведунья плакала позже,
Ведь не было у нее травы, что всего нужней.

А Мать, трепеща, меж тем у ложа сына сидела,
Прислушиваясь, как тот протяжно стонет во сне,
Порой - не дышит совсем, казалось, слабое тело
Душа покинет вот-вот в отчаянной тишине.

Но в переливах теней в рубахе, намокшей в росах,
Из утреннего луча шагнув нежданно, как Рок,
Ведунья, тучи темней, боса и простоволоса,
Стократ заклятья шепча, переступила порог.

Плод своего ремесла - чудное зелье - в ендове
Серебряного литья неведомых мастеров
Болящему поднесла, осекшись на полуслове...
И он отведал питья, и тотчас же стал здоров.

Ведь ей же ей - чудеса! Вчера дышал еле-еле,
Как ни проси, ни трудись - ни ел, ни пил ничего...
Но засияли глаза и щеки зарозовели,
И силою налились худые ручки его.

Ведунья ж, молча скорбя и не колеблясь нимало,
Остатки зелья за дверь в сердцах плеснула, как яд.
Но Мать, не помня себя, к груди дитя прижимала,
Сынок смеялся теперь, что колокольца звенят!..

...А вырос - сродни волкам, грешил пред людьми и Богом,
И сквернословил, и крал, дурачил честной народ,
Шатался по кабакам, разбойничал по дорогам,
Не брезговал, обирал и стариков, и сирот.

В слепом своем кутеже забыл он Матери имя,
И взгляд, и бровей излом, и подвиг её забыл,
А имя её уже давно смешалось с другими
На кладбище за селом среди крестов и могил.

И травы сплелись над ней, и пели, и голосили,
От них отступала мгла, мороз не мог их побить,
И та, что всего нужней, была на её могиле -
Из сердца её росла Трава, что может любить!

И вот однажды, когда пришлось-таки полнолунье
На ночь Иванову, в час восхода счастливых звезд,
Прозрачная, как слюда, пришла седая ведунья
Под взгляды призрачных глаз на деревенский погост.

И шорох шагов ее вплетался в ночные звуки,
И сонмы скорбных теней вставали из-под земли,
Сквозь бузину и репьё тянули зыбкие руки,
Но зла не чинили ей - указывали, вели.

На блик в подлеске густом, на звук нездешнего пенья,
Туда, где ночи рукав казался неба синей,
К холму с упавшим крестом, укрытому от забвенья
Ковром небывалых трав, что всякой беды сильней.

И свет их стоял столпом, и землю дрожь сотрясала,
И плыли лики святых по звездам и облакам,
Когда кремневым серпом ведунья травы срезала,
Кладя в пучках извитых по новым белым платкам.

Ту, что из сердца росла, ведунья срезала тоже.
Вобравшая, как сосуд, жар материнской любви,
По виду она была на ландыш лесной похожа,
Но пили ее росу окрестные соловьи.

И как сорок лет назад старуха зелье сварила,
И сотни заветных слов над ним прошептала вновь,
Задула огни лампад, дверь за собой затворила,
И вдоль полей и лесов ее повела любовь.

Искала она его по придорожным трактирам,
Разбойничьим лагерям - в любом лице испитом,
Но сердце и ведовство служили ей ориентиром -
Пришла не к людям, к зверям, в чащобой скрытый притон.

Всему живому враги, в родстве с геенной, с трясиной
Смотрели они из-под от хмеля слипшихся век,
И были их сапоги и платья в крови невинной,
И был у них верховод несчастный тот человек.

Там, за дощатым столом в хибаре темной и чадной
В толпе живых мертвецов у полных вина бадей
Из всех, помеченных злом, он самый был беспощадный,
Нижайший из подлецов и самый жуткий злодей.

И в гнусный этот вертеп бесстрашно она ступила,
С любовью туда ступить смогла б она лишь одна,
И зельем, как ни свиреп, лицо его окропила,
И приказала испить из чары зелье до дна.

И замер, белый, как мел, почуял волю и кару,
Вцепился рукам в стол, утратил прежний запал,
Ослушаться не посмел, испил волшебную чару,
И на заплеванный пол с истошным криком упал.

Немногого стоит плоть - добыча случайной милой,
Но дух, истерзав, притом напомнит, что ты живой.
И знает только Господь, как он рыдал над могилой
С обрушившимся крестом и любящею травой.

И с той поры по земле все ходит чудесный лекарь,
Ему не нужны слова и снадобья не нужны,
Ни письмена на золе, ни ложь, ни нож, ни аптекарь,
Ни чары, ни волшебства. И мы ему - не должны.

Куда бы он ни забрел, оттаивают скупые,
И старики не ворчат, и чада нейдут из книг,
Глядишь, печальный - расцвел, и прозревают слепые,
И спорящие молчат, и нет ни слез, ни вериг.

Родит худая земля, коров не ведут на бойню,
Расслабленные встают, невзгоды сходят на нет,
Дождем умыты поля, бесплодные носят двойню,
Найдет сирота приют, изверившийся - совет.

Все изменится, едва возникнет он на пороге,
Начнет несмело шутить, в раздумье потупит взор...
Так трудно сказать слова, так просто думать о Боге,
Так сладостно ощутить прощение и простор.

Вздохнет, ресницы смежив, попросит огня пожарче,
Похлопает по плечу, кивнет седой головой ...
"Ах, чем ты, родимый, жив, и чем ты нас лечишь, старче?!"
"Любовью одной лечу... Любовью одной живой!.."




© Виктория Измайлова

Дал Ты мне молодость трудную.
Столько печали в пути.
Как же мне душу скудную
Богатой Тебе принести?
Долгую песню, льстивая,
О славе поет судьба.
Господи! я нерадивая,
Твоя скупая раба.
Ни розою, ни былинкою
Не буду в садах Отца.
Я дрожу над каждой соринкою,
Над каждым словом глупца.

А. Ахматова.

И скучно мне и грустно и некого обнять.
А мне вот очень нужно, тебя поцеловать.
Шепнуть тебе на ушко: «Ты - самая красивая,
доверчиво послушная, глаза как небо синие!

При виде ножек стройных, и мёртвый восстаёт.
И губ, зимою знойных, и сладких словно мёд.
Ладошки, что небрежно погладить всё спешат,
Желают страсти нежной и тело и душа.

Увы, но в этом мире, такое счастье лишнее.
Один в пустой квартире, пишу четверостишия.
А дни летят, и годы, что тут поделать, блин?
Не кружат хороводы, один, совсем один!

Дочерино новое )))) А то что-то совсем затишье.


Ты слышишь, я все еще здесь,
Я все еще здесь и я есть!
Я в хриплых криках ворон,
Я крик младенца и стон,
Я шепот глициний в ночи
И тот океан, что молчит.
Я каждый художника штрих,
Поэтом брошенный стих,
Весенняя песня кота,
Несчастных людей слепота.
Я тысяча ярких глаз,
Что с неба смотрит на вас.
Я кошки длинный прыжок,
Я сталь механических ног,
Я звездная горькая пыль,
Я в южной степи ковыль,
Из каждой семейки опят
На вас мои лица глядят!
И каждый прожитый миг -
Мой новый неясный лик.