Большой передел мира

Наблюдается пересечение двух базовых тенденций. Привычные механизмы «контроля и учета», на основе которых с 90-х годов ХХ века формировалось представление о происходящем, в соответствии с которым принимались управленческие решения, утратили актуальность.
Например, страны ОПЕК больше не управляют мировым рынком нефти, а Саудовская Аравия оказалась не союзником, а прямым конкурентом американскому проекту «сланцевой революции» и вытекающей из него стратегии США по восстановлению экономического доминирования над миром.
С другой стороны, концепция общемирового свободного рынка утратила своих главных бенефициаров. В первую очередь – Соединенные Штаты, оказавшиеся неспособными продолжать выигрывать в экономической и торговой конкуренции. В Европе – по энергоносителям с Россией. У себя дома – по промышленным товарам и передовым технологиям с Китаем. Вообще в мире – с российским вооружением.
Единственной стороной, сохраняющей заинтересованность в сохранении прежнего экономического мироустройства оказывается Китай, но Вашингтон категорически противится этому даже ценой разрушения общего рынка как такового.
В результате общее торговое, экономическое и теперь политическое пространство распадается на отдельные регионы, тяготеющие к кластеризации. Доминантом в ЮВА становится Китай. На обоих американских континентах – Соединенные Штаты, пытающиеся собрать «к себе» максимально большое число государств АТР. Включая Австралию и Новую Зеландию.
Еще борьба ведется за окончательную принадлежность Японии, Ю.Кореи и Индии. Ради чего Вашингтон даже пытается запустить в оборот новый топоним – индо-тихоокеанский регион.
Евросоюз находится в состоянии неопределенности, предполагающей две наиболее вероятные перспективы будущего: упрочнение ЕС вокруг Брюсселя с ростом антироссийской направленности результата и переформатирование нынешней Общей Европы ближе к смыслу изначальной идеи Союза угля и стали в формате «Европы двух скоростей».
Интересам России больше соответствует второй вариант. Но в любом случае «постковидный мир» явно требует переориентации российской внешней торговли на Китай и ЮВА. Дальнейшее ее сохранение в критичной (около 70%) зависимости от торговли только с Европой стратегически ошибочно.
Вторым направлением приложения усилий в экономической и политической экспансии окажется Африка. Это важно, так как Черный континент сегодня остается единственным, даже последним оставшимся, доступным направлением российской экономической экспансии, в котором отставание России в гражданских передовых технологиях наименее заметно.
Айфоны последней модели африканцам мало интересны, а вот менее дорогие, но более эффективные, чем западные, вооружения – наоборот пользуются большим спросом. Что открывает для Москвы хорошую перспективу менять высокотехнологичное оружие на сырье и доступ к их внутренним рынкам сбыта.
Также новые экономические условия, несмотря на их первоначальную негативность в смысле падения цен на энергетический экспорт, открывают варианты качественной перестройки фундаментальной модели отношений с соседями по постсоветскому пространству.
С переходом от абстрактных идеалистических мотивов и целей всевозможных сближений и интеграций, сложившихся на представлениях первой половины 90-ых годов на этапе распада СССР, к чисто прагматичной модели обмена ресурсных преференций на конкретные условия, прямо предусматривающие вхождение территорий в состав РФ на правах обычных регионов.
Это является необходимым условием формирования Россией собственного устойчивого экономического и политического кластера, имеющего перспективу в следующем раунде геостратегической конкуренции в XXI веке.
 
 
ДОКЛАД
«Контуры постэпидемиологического мира через призму национальной безопасности России»
 
1. Экономические итоги кризиса, вскрытые эпидемией
Вспышка эпидемии COVID-19 привела к результатам, далеко выходящим за чисто медицинский аспект. Необходимые карантинные мероприятия не только вошли в противоречие с требованиями работоспособности хозяйственного механизма, они оказались пресловутой последней соломиной, вскрывшей кризис фундаментальных параметров международной экономики.
Наиболее значимым результатом следует отметить фактическое разрушение базового энергетического рынка. Как нефтяного, так и газового.
Мировые цены на нефть обвалились с 67 долларов в октябре 2019 года до 31,74 долларов за баррель марки Brent в первой декаде марта 2020. В некоторые моменты котировки опускались ниже нуля. Так фьючерсный контракт на американскую легкую нефть West Texas Intermediate (WTI) с поставкой в мае 20 апреля 2020 стоил минус 37,63 доллара за баррель. Привязанная к цене Brent российская марка Urals в короткий период также опускала до минус двух долларов.
И хотя произошедшее не вызвало ажиотажного всплеска практического спроса, итог показал, что сложившийся механизм ценообразования не отличается адекватностью. Котировки, основанные на механизме фьючерса, носят спекулятивный характер и по объему в 8 – 9 раз превышают размер фактических торгов физическим товаром в действительности.
Более того, механизм долгосрочных контрактов в изрядной степени пиковые колебания демпфирует. Так, при фьючерсах в начале мая ниже 22 долл. за баррель, фактическая средняя цена отгрузки российской нефти находилась немногим ниже отметки в 45 долларов, т.е. поступления в Резервный фонд сохранялись, хоть и в весьма небольших объемах. Но при этом истерика в СМИ создает нисходящее давление на перспективы долгосрочных контрактов и мотивирует покупателей выставлять иски поставщикам с требованием понижения контрактных цен задним числом.
Неадекватность и противоречивость индикативного механизма, основанного на сиюминутной котировке фьючерсных контрактов привела к взрыву противоречия в балансе спроса и предложения. При суммарном объеме нефтедобычи в 100 млн барр. в сутки, фактический суммарный мировой спрос оказался на 20–25 млн барр ниже. Что привело к накоплению фатального избытка предложения, как раз и толкнувшего биржевые цены к обвалу.
Аналогичным образом реагируют и все остальные рынки. Остановка производств из-за карантина, слухи о выходе в финальную стадию строительства дополнительных мощностей по сжижению газа, а также «американская сланцевая революция», в сочетании с потеплением климата привела к удешевлению природного газа, например, в Европе, с 5,56 до 1,6 доллара за миллион британских тепловых единиц. А имеющиеся в ЕС газовые хранилища, по состоянию на конец мая 2020 года, заполнены более чем на 74%, тогда как обычно к этому периоду показатель не превышал 8–12%.
Остановка производств в период с февраля по середину мая текущего года привела к сокращению спроса на сталь на 30–32%, на 40% на уголь, на 70% на бетон и большинство видов строительных материалов. Объем авиаперевозок упал на 82%, спрос на самолеты сократился на 90%, объем перевалки стандартных морских контейнеров в европейских портах уменьшился почти на треть.
 
2. Причины
Причин происходящего три. Во-первых, за прошедшие два десятка лет в мире произошло серьезное перераспределение производящих мощностей, разделившее мир на тех, кто товары создает, и тех, кто их преимущественно потребляет.
Из 30,3 трлн долларов совокупного объема мирового промпроизводства, на Китай приходится 9,17 трлн, тогда как на США – 3,3 трлн, на Японию – 1,44 трлн, на Россию – 1,2 трлн, на Германию – 1,047 трлн долларов.
Следовательно, как только Китай закрылся на карантин, из-за чего остановил производство, в мире мгновенно обострились перекосы в системе добычи и поставок первичных ресурсов. Когда за ним последовала Европа, система международной торговли окончательно рухнула.
Во-вторых, текущее ранжирование ведущих государств по степени международного влияния не соответствует их нынешнему фактическому весу. Америка продолжает считать себя безусловным экономическим лидером планеты с ВВП в 21,5 трлн долларов по итогам 2019 года. Занимающий второе место в рейтинге Китай имеет 14,2 трлн.
На третьем месте Япония (5,2 трлн), на четвертом Германия (4,2 трлн), на пятом Британия (2,98 трлн). Россия (1,64 трлн) относится к двенадцатому месту, хотя по объему промышленного производства должна считаться четвертой, заметно превосходящей Германию.
Очевидность несоответствия положения вещей лидеры, в первую очередь, США, стремятся компенсировать монетизацией накопленного неофициального влияния через сложившиеся механизмы политического и монетарного доминирования. Например, путем введения разнообразных экономических санкций, как против РФ, так и против собственных союзников, с РФ сотрудничающих.
В-третьих, правящие элиты западных стран оказались расколоты во взглядах на дальнейшую стратегию развития. Столкнувшись со сложным сочетанием разнообразных угроз и прямых противоречий, они не смогли организовать эффективные коллективные действия, наоборот скатившись к внутренней грызне, используя кризис в качестве инструмента давления на оппонента.
Это привело к запаздыванию принимаемых мер и усугублению кризиса не только в экономике, но уже и в политике. В итоге, вместо усиления интеграции, абсолютно все акторы перешли в режим «каждый за себя».
В Европе это выразилось в противоречии между Брюсселем и национальными правительствами, справедливо ожидавшими получения экстренной помощи от Еврокомиссии, но так ее и не дождавшимися. Вместо ЕС, эффективную, а главное оперативную и бесплатную поддержку оказали Россия, Куба и Китай.
Руководство США вообще зациклилось на убеждении в абсолютности собственного превосходства и обязанности всех прочих, включая союзников по коллективному Западу, просто перечислять Америке денежные преференции даже прямо в ущерб себе.
 
3. Прогноз на ближайшую перспективу
Под действием эпидемии все перечисленное наложилось друг на друга и привело к синергетическому эффекту. Антикризисные меры срочно потребовали больших объемов внеплановых расходов.
Кризисная программа ЕС принята, в первом этапе на 420 млрд евро, находится в стадии принятия второго этапа на 750 млрд, и уже анонсируется в качестве мер третьего этапа еще на 1,5-2 трлн евро.
Срочные мероприятия по спасению американской экономики толкнули ФРС напечатать более 2 трлн долларов в течение пяти недель апреля–мая, и предполагают довести объем экстренных вливаний до 6–8 трлн долларов до конца текущего года. Это 22,8 и 37,2% от ВВП ЕС и США соответственно.
В поисках источников финансирования оба ключевых мировых рынка – американский и европейский – пошли по пути наращивания попыток принуждения геополитических торговых конкурентов меньше им продавать и больше у них покупать.
В частности, Трамп требует от Китая согласиться на 15% повышение американских таможенных пошлин на китайские товары и услуги при одновременном расширении объема закупки американских товаров на 250 млрд долларов или на треть от текущего уровня американского экспорта в Китай.
Это создает проблему разрыва связности сложившегося механизма торговых отношений. Восстанавливающийся после карантина Китай активно стимулирует восстановление промышленного производства внутри страны, но сталкивается с усложнением экспорта продукции на ключевые рынки сбыта.
Что в свою очередь негативно влияете на спрос на базовое сырье, а значит и на цены. И круг замыкается.
Внутри Евросоюза складывается принципиальное противоречие стратегического целеполагания. Собравшиеся в Еврокомиссии еврооптимисты пытаются использовать кризис для реформирования европейского проекта через деньги.
Дать их на антикризисные меры председатель ЕК фон дер Ляйнен предлагает либо из кармана только шести финансовых стран-доноров (прежде всего Германии, Бельгии и Нидерландов), либо за свет введения во всех странах ЕС прямых налогов, собираемых в бюджет ЕК минуя бюджеты национальных правительств.
Расчет делается на сочетание невозможности уклониться от запуска антикризисных программ и активном нежелании стран-доноров компенсировать потери всех 27 стран ЕС только за свой счет.
США пытаются вообще отделить американскую экономику от общемировой с формированием закрытого автаркичного кластера, на основе союза Канады, Мексики, большинства (по возможности всех) стран Центральной и Южной Америки, под непосредственным американским политическим и экономическим руководством.
Это вынуждает Китай также задуматься над консервацией интеграционного проекта «Пояса и Пути» и также начать реализацию мер по формированию собственного кластера на основе стран ЮВА и значительной части АТР.
Кроме того, складывающиеся условия толкают США к объявлению прямой войны Китаю в перспективе ближайших 5–6 лет – смотри Доклад Института Русских стратегий «Оценка вероятности и практической формы вооруженного конфликта между США и Китаем».
 
Выводы
Все перечисленное формирует для России следующий состав угроз и требует подготовки мер по их купированию.
Во-первых, Европа теряют перспективу основного российского внешнеторгового партнера. Как по причине углубления ее внутренней экономической стагнации по причине исчерпания внешних и внутренних рынков сбыта, так и ввиду неизбежного обострения торговой войны, а далее и политического противостояния с США, являющимися главным рынком сбыта европейских товаров, и единственным, с которым у ЕС сохраняется положительное торговое сальдо, которое Вашингтон будет стремиться любыми способами обнулить. Что сделать он может только через сокращение объемов торговли и расширения масштабов антиевропейских финансовых санкций.
Все перечисленное, в сочетании со стремлением ЕС к абсолютизации «зеленой» энергогенерации, неизбежно грозит усилением попыток еврооптимистически настроенной части правящей элиты Европы усилить давление на Россию и сокращать объем торговли с ней. Следовательно, необходимо ускорение переориентации внешней торговли на ЮВА и Китай.
Во-вторых, в отношениях с ЕС Москве необходимо определиться с ключевыми целями. Вариант реорганизации «по фон дер Ляйнен» очевидным образом интересам России противоречит. Соответственно, необходимо сосредоточить усилия на поддержке франко-германского проекта «Европы двух скоростей». В том числе с перспективой пересборки ЕС в новом составе. Вероятно, без ряда входящих в него сегодня стран Восточной Европы.
В-третьих, России необходимо наращивать емкость внутреннего рынка и, что еще важнее, усиливать концентрацию на своей территории промышленных мощностей лимитрофов. Как это успешно делал Китай, и как это Россия делает с украинской промышленностью. Что можно перебазировать – перебазируется, что нельзя – блокируется, используя освобождающиеся сектора и сегменты своего внутреннего рынка для развития масштабов и темпов импортозамещения.
В-четвертых, бесплодные попытки Белоруссии и ряда других постсоветских стран, найти экономически рациональную замену российским поставкам сырья и энергоносителей показывает целесообразность пересмотра ценовой политики с ними. В сторону ужесточения привязки получения преференций с выполнением конкретных условий.
В том числе политического характера. С целью достижения условий вхождения регионов в состав РФ как источников квалифицированной и/или относительно дешевой рабочей силы. А в направлении Средней Азии – еще и в качестве удешевления доступа к их сырьевой ресурсной базе. Только если на западном направлении допустимы методы политической интеграции, то в отношении стран Туркестана – только экономической из-за большого демографического навеса.
В-пятых, упрочение российского экономического влияния в Средней Азии необходимо и для конкретизации границы сфер взаимных интересов между РФ и КНР в регионе.
В-шестых, все три основных конкурента России (США, Европа, Китай) оказываются вынуждены обострять борьбу за максимизацию контроля над ресурсами Африки. Это важно, так как Черный континент сегодня остается единственным, даже последним оставшимся, доступным направлением российской экономической экспансии, в котором отставание России в гражданских передовых технологиях наименее заметно.
Айфоны последней модели африканцам мало интересны, а вот менее дорогие, но более эффективные, чем западные, вооружения – наоборот пользуются большим спросом. Что открывает для Москвы хорошую перспективу менять высокотехнологичное оружие на сырье и доступ к их внутренним рынкам сбыта.
Кроме того, можно отметить следующее:
1. Эпидемия коронавируса в мире показала возможность эффективной нейтрализации органов высшего государственного и военного управления национальных государств без риска нанесения ответного удара по агрессору, которого невозможно идентифицировать.
2. Существует неразличимая граница между реальной опасностью от эпидемии и чрезмерной концентрацией власти в руках правящих элит.
3. Пандемия страха идёт впереди пандемии вируса, что делает общество податливым к сворачиванию институтов либеральной демократии, однако власти всех стран опасаются своевременных жёстких мер и упускают благоприятные моменты для локализации эпидемии. Полумеры же только усугубляют положение, в результате чего создаются предпосылки к эскалации политического кризиса. 
4. Разрушению поддаются все национальные структуры государственного управления, в первую очередь социально ориентированные (повсеместный крах национальных систем соцобеспечения и здравоохранения).
5. Эпидемия создала новые очаги социальных конфликтов и обострила прежние. Неустойчивость государственных систем возросла.
6. Национальные государства как институт ослабели, но усилились ТНК и подчинённые им фонды. Глобальные корпорации через монополию в финансах, информатике и  фармацевтике агрессивно позиционируют  себя как единственных спасителей человечества, что было невозможно до эпидемии.
7. Постпандемическое оживление мировой экономики становится для России новым источником политических рисков.
8. Газовые магистральные трубопроводы из России в ЕС и Азию становятся поводом для удара США по экономике России.
9. Появились новые инструменты политической дестабилизации.
10. Эпидемия не только ослабила существующие национальные институты государства, но и показала возможности биологической войны между государствами. Определён спектр защитных мероприятий для инициирующего нападение государства-агрессора и оценён эффект инициативы в биологической атаке.
11. Определены пределы неконтролируемого отклонения от сценариев превентивной биологической войны, и созданы перечни мер по локализации подобных отклонений.
12. Безопасность Центральной Евразии в целом снизилась, вокруг России качественно усилилась зона нестабильности, однако контуры её остались прежними.

Для сравнения, у крошечной Финляндии, которая к тому же, в отличие от Соединённых Штатов, не имеет выхода к Северному Ледовитому океану, на сегодняшний день их одиннадцать. У северного соседа США, Канады, имеется 10 ледоколов, три находятся в постройке, а ещё четыре запланированы к закладке в ближайшие годы. И даже у Китая, который тем более далёк от Арктики или Антарктики, есть флот в составе четырёх современных ледокольных судов и планы увеличить его за счёт постройки ещё двух тяжёлых ледоколов.
Российский же ледокольный флот и вовсе нечего сравнивать с текущим американским. У России на сегодняшний день в строю находится 53 различных ледокола всех имеющихся классов. На верфях в различной степени готовности достраивается ещё 6 судов, и ещё 12 ледоколов, включая и уникальные, сверхтяжёлые корабли, запланированы к постройке.

    На что же рассчитывали до сих пор США в новой гонке к обеим полюсам нашей планеты, которая разворачивается у нас с вами на глазах?

До последнего заявления Трампа у Береговой охраны США был может и неидеальный, но всё-таки рабочий план постепенного обновления американского ледокольного флота. Всё дело в том, что из формально числящихся в строю семи американских ледоколов три корабля Береговой охраны не только самые крупные и мощные, но и самые старые. Формально новым является только ледокол Mackinaw, который Береговая охрана получила в своё распоряжение в 2006 году, но его мореходный класс подходит только для навигации по Великим Озёрам США и прилегающим рекам, к длительным морским переходам он не приспособлен.

А вот два других ледокола, уже упомянутые Healy и Polar Star, гораздо старше — первый спущен на воду в 1999, а второй — и вовсе в 1976 году. Причём проблемы с поддержанием ледокола Polar Star на ходу в последнее десятилетие стали столь существенными, что Береговая охрана США даже вынуждена была поставить на прикол его «сестринский корабль», ледокол Polar Sea, используя его как источник уникальных запасных частей для Polar Star.

Нельзя сказать, что печальное состояние дел с ледоколами Береговой охраны не понимали в Белом доме. Вашингтон вяло, но последовательно готовится к соперничеству за ресурсы арктического шельфа со всеми другими странами. Однако программа замены старых ледоколов, принятая ещё в 2012 году, сразу же после начала «каннибализации» Polar Sea, явно буксовала.
За прошедшие восемь лет программа, получившая название Polar Security Cutter, была проработана на бумаге во многих существенных деталях. Для замены устаревших Healy и Polar Star предполагали построить сразу три тяжёлых и три средних ледокола новой конструкции, первую стройку даже согласились профинансировать ВМС США, которые явно страдали от того, что его суда не могут толком заходить в высокие широты. К 2019 году даже определились с подрядчиком — им должен был стать давний партнёр ВМФ по многим проектам, верфь VT Halter Marine Inc, расположенная в штате Миссисипи, в городе Паскагула. Под реализацию проекта VT Halter Marine даже успела получить в прошлом году контракт на 745 млн долларов США, которые ей обещали зачесть в счёт постройки трёх ледоколов, общей стоимостью более 1,9 млрд долларов.
В качестве основы для ледокола по проекту Polar Security Cutter был взят проект дизель-электрического ледокола «Поларштерн II», разработку которого сегодня ведёт Германия. «Поларштерн II» — это развитие хорошо зарекомендовавшего себя в прошлом немецкого исследовательского ледокола «Поларштерн», построенного ещё в 1981 году. Старый «Поларштерн» прославился тем, что сентябре 1991 вместе со шведским арктическим ледоколом «Один» достиг Северного полюса. Новая же конструкция немецких судостроителей должна минимум вдвое превосходить своего предшественника по водоизмещению и минимум в полтора раза — по мощности. Эти изменения позволят таким ледоколам находиться в автономном ледовом плавании до 90 суток и ломать лёд толщиной до 1,8 метра.

Заявление Трампа ставит планы развития американского ледокольного флота буквально «с ног на голову». По сути дела, в опубликованном меморандуме предлагается полностью пересмотреть концепцию эволюционной замены дизель-электрического ледокольного флота такими же судами — и перейти к атомному реактору в качестве основного источника ледокольной мощи будущих судов.
Объективная причина такого рода решения понятна. Несмотря на внушительные размеры нового дизельного ледокола программы Polar Security Cutter, которые где-то вдвое превосходят водоизмещение «старичка» Polar Star, его ледопроходимость по-прежнему оставляет желать лучшего и недостаточна для суровых условий центральной Арктики.
Кроме того, в новых ледоколах решено было отказаться от газовых турбин, которые могли обеспечить Polar Star кратковременно до 56 МВт мощности, чтобы вырваться из стеснённых ледовых условий, где пасовала его обычная, экономичная дизель-электрическая установка мощностью в 13 МВт. За счёт этого Polar Star мог недолго идти даже в 2 метровом льду, в обычном режиме ломая лёд только в 1,7 метра толщиной. Вместо такой концепции, новые ледоколы программы Polar Security Cutter планируют оснастить лишь дизель-электрической установкой полной мощностью в 33,7 МВт, что лишь чуть больше, чем пиковая мощность среднего ледокола Healy, уже находящегося в распоряжении Береговой охраны США.
В общем, попади новый «тяжёлый» ледокол в суровые паковые льды толщиной больше 2 метров — и помощи придётся ждать уже ему, а не судам, которые он решил вести за собой.
Для сравнения, мощность даже старых, ещё советских, атомных ледоколов типа «Арктика», составляла 55 МВт, а новые российские атомные ледоколы типа ЛК-60Я, сегодня достраиваемые в Санкт-Петербурге, имеют мощность на валу в 60 МВт. Это позволяет поднять их ледопроходимость на целых 15% — с 2,25 метра, которая была у «Арктики», до как минимум 2,6 метра у ЛК-60Я.
Так что, получается, в игре «в долгую» Трамп, настаивая на создании атомных американских ледоколов, прав. На дизель-электрическом приводе в Арктике и Антарктике далеко не уедешь. Конечно, Береговой охране США лучше было бы получить просто «Polar Star, только чуть получше и поновее», но, судя по всему, у Белого дома есть свои планы на арктические и антарктические моря.

    Кроме того, надо понимать, что США хотят даже не «достать до России», а хотя бы оторваться от Китая.

В конце декабря 2019 года стало известно, что КНР собирается строить новый тяжёлый ледокол Xue Long 3 («Снежный Дракон-3»), вдобавок к уже имеющимся в его распоряжении тяжёлым ледоколам Xue Long и Xue Long 2, построенным в 1994 и 2019 годах. Новое пополнение флота «Снежных Драконов» должно оставить далеко позади возможности будущих американских ледоколов. На третьем китайском ледоколе тоже хотят установить пиковые газовые турбины, которые позволят ему при мощности до 50 МВт пробиваться через 2-метровый лёд. Эти дополнительные 20 см ледопроходимости дадут китайским ледоколам нужную независимость в Арктике и Антарктике, которую программа Polar Security Cutter обеспечить не в состоянии.

Еще один вопрос по итогам «ледокольного» меморандума Трампа — это где США в достаточно сжатые сроки планируют взять атомные ледоколы. Всё дело в том, что стареющему Polar Star уже где-то в пятилетнем периоде времени потребуется срочная замена — или же очень дорогостоящая программа поддержания работоспособности, сравнимая по стоимости с постройкой нового судна.
Конечно, у США есть все компоненты для нового атомного ледокола — и практика постройки ледокольных судов, и атомные морские реакторы. Только вот нет ни проекта атомного ледокола, ни опыта создания настоящего ледокола-атомохода.
А конкурировать с Китаем придётся уже завтра — было объявлено, что «Снежный Дракон-3» будет заложен на китайской верфи уже в следующие два года, ещё до вступления в строй уступающего ему по всем статьям нового американского дизельного ледокола программы Polar Security Cutter.