Большой передел мира

Бывший чиновник администрации Трампа на условиях анонимности в интервью New York Times сказал: "Нельзя было говорить о России и выборах, чтобы президент не подумал, что вы ставите под сомнение его победу на выборах; Все в Белом доме знали об этом, поэтому никто с ним об этом не говорил". 

The New York Times, отметив принудительное отношение Трампа с сотрудниками спецслужб, которые также выражали взгляды, противоречащие его внутренним желаниям, написала: "Бывший директор национальной разведки США Дэниел Коутс был одним из тех, кого Трамп уволил незадолго до его выхода на пенсию". 

Тем не мение, американские СМИ пишут, что у Трампа сложились хорошие отношения с двумя руководителями ЦРУ, а именно с Майком Помпео и Джиной Хаспел, нынешней главой этой организации, потому что они проявили большее желание пойти на компромисс с Трампом.

Дело, о котором упоминает New York Times, связано с отравлением двойного шпиона по имени Сергей Скрипаль. В феврале 2017 года Великобритания обвинила Россию в применении нервно-паралитического газа в отношении бывшего офицера в отставке, который в 2010 году попросил убежища в Великобритании за сотрудничество со Службой внешней разведки Великобритании (MI-6), и его дочери в одном из торговых центров города Солсбери в Великобритании. 

В ответ на отравление Сергея Скрипаля и его дочери британские власти выслали 23 российских дипломата, что вызвало негативную реакцию Москвы. Российские официальные лица неоднократно опровергали утверждения Великобритании и ее союзников о причастности их страны к нападению. 

Подозреваю, что у изрядной части отечественных фолк-экономистов и им сочувствующих лиц эти слова и дела вызывают столь же изрядную теплоту в сердце — и тем интереснее будет рассмотреть турецкую ситуацию. Попробовать понять, как они дошли до жизни такой, когда лира обновляет исторические минимумы к доллару, потеряв с начала года более 20% своей стоимости.
Вопроса генезиса современной Турции я уже касался однажды, в достаточно давней ужезаметке, написанной около пяти лет назад. Ситуация с тех пор радикально не поменялась: Эрдоган запрессовал внутреннюю оппозицию и активно работает на политическом направлении, осуществляя тезис Make Turkey Great Again и старательно выстраивая нечто похожее на Оттоманскую Империю 2.0, разумеется, в улучшенном и дополненном варианте. Да, с политической точки зрения у него, в общем и целом, все в порядке, он даже осуществил возвращение Святой Софии статуса мечети, который был отобран еще основателем турецкого государства Мустафой Кемалем Ататюрком, но вот с экономической все не так однозначно.
Напомним, Турция является достаточно типичной развивающейся страной, работающей с развитым миром (в первую очередь с Европой) по инвестиционному пути взаимодействия. Не секрет, что Турция уже порядка полувека пытается войти в состав ЕС (тогда еще ЕЭС), страна является одним из основателей Совета Европы, ассоциированным членом Западноевропейского союза, входит в Таможенный союз с ЕС и уже много лет как является кандидатом на вступление в ЕС. Иначе говоря, Турция долгое время была реципиентом европейских капиталов, которые приходили в эту страну, пользуясь логистической близостью и низкой стоимостью рабочей силы. Капиталы эти обращались в производства, относительно недорогая продукция которых поступала на европейские же рынки, завоевав там свои ниши. Еще одной важной статьей турецкого экспорта стала рабочая сила: турки в той же Германии стали, по сути, неотъемлемой частью экономического пейзажа. Важно здесь то, что Турция в таком режиме работала и продолжает работать с Европой весьма длительное время, как минимум, с 60-х годов прошлого века. Это и привело к занятию Турцией определенного статусного положения по доходам населения, лучшего, чем экс-социалистические страны Восточной Европы, за исключением разве что Чехии и Словении, которые вернулись к прежним отношениям с развитым сердцем Европы.

Увы, фундаментальной проблемой у такого варианта взаимоотношений является то, что страна, развивающаяся по этому механизму (а другие Турции, вообще говоря, недоступны) дорастает до некоего предела, после чего начинает вокруг него колебаться, не будучи в силах уйти выше. Определяется он как доля удельного ВВП (в реальных долларах, без ППС) по отношению к такому же показателю для развитой страны: та же Германия уже десятилетия живет на уровне 75-80% от американского, а Южная Корея — порядка 50% от американского. Япония в 80-е годы пыталась выбраться за этот предел и даже вышла на 102-105% от американского уровня — но закончилось это крахом до тех же 75-80% и длящейся уже три десятилетия стагнацией. Есть гипотеза, что и Турция за свои десятилетия развития «при Европе» добралась до своего предела, оцениваемого как четверть от американского (и порядка трети от немецкого), после чего темпы роста ее резко замедлились. Но, увы и ах, эти экономические фундаментальные ограничения ничего не значат в политическом плане, когда у кормила находится политик, пытающийся твердой рукой направить страну в то или иное светлое будущее. Они вызывают лишь раздражение и желание найти какое-либо решение, палочку-выручалочку, которая позволила бы как-либо обойти эти лимиты.
Действия Эрдогана показывают это желание во всей свой красе. Достижение пределов видно по хронически отрицательному торговому балансу и столь же хронически отрицательному показателю текущего счета, который как ушел в минуса 12 лет назад, во время тогдашнего мирового кризиса, так, по сути, обратно и не вернулся. Фактически, Турция сейчас живет в долг: в валовом отношении он, составлявший $100 млрд 20 лет назад, вырос за эти годы более чем вчетверо, а в процентном отношении к ВВП он более чем удвоился. Соответственно, выросла и стоимость обслуживания этого долга, и, в целом, возросла зависимость от внешних источников капитала, необходимость поддерживать и наращивать рейтинг, приманивать инвесторов качественной деловой средой, а не только высокими ставками и, в целом, «вести себя прилично». Долгое время Турции это удавалось, но эти дни закончились тогда, когда политика встала поперек экономики и пинками загнала ее в дальний угол.
Мы сейчас не будем рассматривать нюансы взаимоотношений Эрдогана, его приближенных, турецких элитных кланов, оппозиции и политических партий, это в данном аспекте не является интересным. Важно другое: фактически имеет место эффект снежного кома, экономический предел роста наложился на общую посткризисную стагнацию, и если к этому приложить политические причины, к примеру, те же самые внутренние репрессии после неудавшейся попытки военного переворота в 2016 году, то итоговый негативный тренд становится самоподдерживающимся. На модельном уровне накопление может быть таким: политика требует соответствующей поддержки электората, репрессии вызывают опасения и бегство капитала, а рейтинговые агентства пишут соответствующие меморандумы. Соответственно, рефинансирование долгов становится проблемным и идет по более высоким ставкам, а отток капитала вызывает девальвацию лиры, к примеру, летом 2016 года за доллар давали 2,9 лиры, а сейчас — 7,26.

Далее, ЦБ принимает меры и повышает ставку, пытаясь сдержать отток капитала, с 8% она выросла до 24%, но это натыкается на недовольство президента — мол, бизнесу нужны дешевые кредиты, а ты мне ставки растишь до небес. ЦБ напоминает об обусловленной законом собственной независимости в принятии решений, и в итоге после некоторой пикировки его руководитель уходит в отставку, а новый глава оказывается более сговорчивым. Ставка снижается, соответственно, снижается доходность турецких бумаг, и государственных, и корпоративных, и когда эта доходность, поправленная на оцененный риск, уходит ниже некоего уровня, инвестор начинает массово сбрасывать эти бумаги и выводить капитал, уходя из лиры в доллар и евро. Естественно, девальвация никому не нужна по тем же политическим причинам — и Эрдоган отдает приказ удерживать курс лиры посредством валютных интервенций ЦБ, делая то, что в России называется «палить резервы». В итоге ЦБ, начав год с чистыми резервами в $40 млрд, к маю имел уже лишь $26 млрд., а всего госбанки за первое полугодие слили на поддержку лиры около $65 млрд.
Хуже того, не помогает и попытка ограничить спекуляции с лирой, снизив для банков лимит на валютные операции с нерезидентами до 0,5% от капитала (ранее норматив составлял 1%, а в начале года — 10%). Затем проходит информация, что Турция пытается договориться о валютных свопах с Великобританией и Японией (т.е. получить у них твердую валюту), но этих сделок не происходит. Ситуация ухудшается в силу коронавирусной истории — туристический сектор, ранее стабильно приносивший в страну деньги, с грустью разводит руками, турпоток за I полугодие упал на 75%, а за июнь — двадцатикратно. В какой-то момент Турции помогает Катар, своп-линия с ним расширяется с $5 млрд до $15 млрд, но эти деньги к августу съедаются оттоком капитала. Лира, сообразно настроениям рынка, идет вниз, а Эрдоган отказывается обращаться за помощью к МВФ, называя «глупцами» тех, кто высказывает подобные идеи.
История эта еще не закончена. Вариантов событий здесь два — либо кто-то даст Турции много (реально много) денег, что позволит прибить отток капитала и остановить вал долларизации экономики, либо страну ждет комплект из резкой девальвации лиры, инфляции и, вероятно, государственного дефолта. Собственно говоря, на начало года Турция была рядом с Аргентиной по «индексу риска» — отношению краткосрочного внешнего долга в сумме с прогнозируемым дефицитом счета текущих операций к валютным резервам, 168% было у Аргентины против 166% у Турции. Аргентина уже объявила дефолт (кстати говоря, это уже девятый раз в ее истории — национальный спорт, ни дать ни взять!), инвесторы получат по 55 центов на каждый вложенный доллар. Турция вполне может быть следующей.
Если такое произойдет, то весь мир вновь получит наглядный урок на тему того, чем может обернуться такое неграмотное ручное управление денежно-кредитной политикой. Это-то ладно — кому-то это и так было ясно, но число желающих извлечь из своего локального ЦБ пресловутую палочку-выручалочку меньше не станет. Гораздо хуже другое — из данного кейса вряд ли последуют широкие размышления и дискуссии о сложившейся трагедии пределов роста развивающихся стран.
И вот это весьма прискорбно