Шемякин Джон Вчера в 18:58Дед мой, вернувшись в 1916 году с жирных полей Фландрии, не сразу нашёл себя в жизни. Одно время получал долги по поручению. В районе, в котором промышлял дедушка, получить легко можно было многое. Вошёл, получил и придерживай выпадающее двумя руками. Непростой был район. Половина мужчин в районе были глухие из-за работы на королевских верфях. Вторая половина была не просто глухой, а и ещё и дико темпераментной из-за сокращений на королевских верфях, наступивших после долгожданного мира. То есть половина не слышит ни хера, а прочие яростно ищут, чем кормить семьи. При этом всём здоровенные до исступления и с нормами морали, которые привили им в пять лет при строгих церквях с перерывами на облавы полиции и этапирование в Майберскую каторжно-пересыльную тюрьму.
И вот дедушка мой собирал с этой публики долги. Сам отравлен германским газом и контузия. Собственно, наниматели дедушки рассматривали его как работника временного, старались не привязаться к ними слишком сердцами. Провожали в первый рабочий день, в туман и дождь, молча.
А дедушке моему что? Он пошёл собирать долги. Взял палку. Кастет у него со школы ещё постоянно. Собирает деньги по домам.
В первый день собрал. Во второй день собрал. В третий день прогулял из-за перелома левого запястья. Потом снова собирал. Ему и карьеру предлагали по этой линии. Он даже себе пальто приобрёл и шарф белый. Но передумал. Решил, что талант свой надо развивать, а не бродить по трущобам в соображении отхватить перо в бок.
Секрет дедушки-коллектора был прост. Он пел. Отравление газом подействовало на его голос так, что многим (даже глухим) было страшновато слушать дедушкино пение. Петь дедушка мог долго и вдохновенно. Шел по улице, уже напевая. Стучал палкой. А у дверей суровых должников, останавливался и включался на полную. Репертуар имел духовного содержания. Про грешников, про радость скорого конца света, про ангелов, которые пытаются согреть умирающую сироту.
Южный Глазго - место унылое и сейчас, а после первой мировой так и вовсе местечко было лютой депрессивности. Айседора Дункан, например, приезжала. Выступила один раз и в Советскую Россию первым пароходом. Всё нарадоваться не могла в Петрограде, как в городе на Неве люди весело живут, в солнечном таком лучистом счастье. Всё же в сравнении, всё же только на ощупь понимаешь в итоге.
А тут, среди всей этой закопчённой сероты стен и выбитых окон, дедушка мой. Собой багровый, голос описанию не поддаётся, в руке кастет, поёт про масло для лампады. Поёт для людей, которым никто вот просто так не пел. Честно, от души и пронзительно. Без артистических надежд. Уносил их своим сипом и хрипом в жадно ждущий всех рай.
Действовало.