Исповедь в плену. Александра Красногородская

Истории военнопленных украинской армии и жителей Донбасса

Еще на подъезде к Донецку ощущалось приближение Пасхи. Залитый солнцем город активно приводили в порядок, можно сказать, драили. Подстриженные кусты, выкрашенные бордюры и светофорные столбы, ремонтирующиеся дороги и новая тротуарная плитка. Всё дышало весной.
Ровный асфальт и пасхальные приготовления закончились на самой окраине Макеевки — у территории исправительной колонии строгого режима, где в статусе военнопленных находятся 34 военнослужащих ВС Украины.
Подавляющее большинство — мужчины до тридцати лет, воспитанные уже в незалежной.
По словам начальника колонии, условия содержания военнопленных заметно отличаются от условий для обычных зэков. В рацион обязательно входят сыр и масло, разрешены прогулки и не требуется работать на местном производстве.
В небольшой комнате с выкрашенными бежевой краской панелями, как и положено, вся мебель прикручена к полу — стол, два стула, небольшой шкаф. Мой собеседник неуверенно заходит в сопровождении конвоира — руки за спиной, взгляд опущен.
Газосварщик из разведки

Николаю Иолову 29 лет. Призывался из Бердянска Запорожской области.

— Мне почему-то повестка не пришла, но вот младшего брата призвали. Мать у нас одна четверых детей воспитывает, я старший, показалось, что идти должен именно я, а не брат. Исправил инициалы и пошел в военкомат. Честно скажу, не поддерживал никакой майдан, мне всё равно было, что там происходит. Мне и сейчас всё равно, — говорит Николай. Кажется, что он и не врет — настолько спокойно и без эмоций он отвечает на все вопросы, редко смотрит в глаза.
— После призыва попал в учебку подо Львовом. По образованию — газоэлектросварщик, учили ремонтировать технику, а потом отправили в разведку. Первое задание было прикрывать минеров под Павлополем (Донецкая область). Это были позиции ополченцев, и мы сидели в «секретке». Вышло тогда около 20 человек, разбились на группы. Втроем несколько часов просидели в траве, был ноябрь, холодно. Потом к нам тихо, не спеша подошли ребята в «горках» (горный ветрозащитный костюм. — «Известия»). Поздоровались вежливо. А ведь не поймешь сразу. Вроде на русском говорят, спокойные. Опознавательных знаков нет. Только потом, когда окружили, увидел у одного шеврон «Новороссия» и всё понял.
Николай рассказывает неохотно, говорит, что всё было как в тумане — многие детали стерлись из памяти. Помнит допросы нескольких ведомств, изъятие оружия — АКМ и ППС (автомат Калашникова модернизированный и пистолет-пулемет Судаева). Дальше — статус военнопленного и ожидание обмена.
У Николая дома помимо матери и братьев остались маленькая дочка и жена. О них говорит с придыханием. Мечтает вернуться и родить еще дочку. О России пытается рассказывать также спокойно, но периодически повышает голос:
— Я не за Россию, но и не за Америку. Мне хорошо дома, там, где семья. И пусть там хоть драконы летают, я всё равно вернусь туда. Моя семья хочет жить там, и, значит, и я там буду.
— Какие русских писателей вы знаете?
— Достоевского. Он же русский писатель? Мне тут дали прочесть «Преступление и наказание».
— А украинских знаете?
— Нет.
Николай следит за новостями, знает о безвизовом режиме для украинцев, но в Европу не собирается. Из стран Евросоюза знает только Нидерланды. Русский язык считает родным и при этом иностранным. Крым назвал аппендиксом и считает, что он больше туда не попадет.

— Не хотите что-нибудь сказать жителям Донбасса? Может, извиниться?
— Нет, я в них не стрелял. Я просто отстреливался, когда стреляли в меня.


Агроном из танка


Источник