Доклад "Изборскому клубу" - «Цифровая экономика» и Россия (часть 5 - Деятельность, труд и производство в «цифрономике»: новая форма или новое содержание? Итоги)

Обозначив все эти моменты, можно переходить к обсуждению сущности «цифровой экономики» в номинативной части данного понятия, т.е. «экономики» — причём не «изнутри» его самого, а в ряду сопоставимых и системно связанных с ним понятий: не только более общего, высшего или менее общего, низшего порядка, но и равного уровня. Как правило, в роли таковых по отношению к понятию «экономика» выступают — в широком смысле — «политика» и «идеология», причём если «экономика» представляется как совокупность взаимодействий, обеспечивающих производство и потребление товаров и услуг, то «политика» — как совокупность управленческих взаимодействий, а «идеология» — как совокупность взаимодействий ценностных. Уже отсюда видно, что три этих понятия — и «экономика», и «политика», и «идеология» — представляют собой, говоря языком математики, непрерывно пересекающиеся множества, а потому любое человеческое действие (либо даже отсутствие такового) будет одновременно включать в себя и экономическое, и политическое, и идеологическое измерения — даже в ситуации Робинзона Крузо на необитаемом острове. Но — и здесь это следует подчеркнуть особо — речь идёт именно о человеческом действии, о действиях человека не в качестве биологического существа, относящегося к подвиду Homo sapiens sapiens, а в качестве представителя (и части) того или иного, сколь угодно малого или сколь угодно большого человеческого сообщества.

Уже отсюда должно быть ясно, что «экономика» сама по себе, отдельно от «политики» и «идеологии», не только не существует, но и принципиально существовать не может. Только в триединстве своём, в постоянном и непрерывном взаимодействии между собой они образуют собственно культуру как совокупный способ взаимодействия человека и человеческих сообществ с миром и их бытия в мире. «Экономизация» современного массового сознания, особенно — в форме его монетаризации, тем более — монетаризации «цифровой», с этой точки зрения представляет собой весьма опасную его аберрацию. Разумеется, далеко не случайную и не носящую «естественный» характер. Хорошо известно утверждение Карла Маркса о том, что, прежде чем заниматься наукой, философией, политикой, религией, человеку необходимо есть, пить, иметь жилище и т.д. Но прежде всего ему для этого, повторим ещё раз, надо быть человеком, представителем человеческого сообщества.

Мы не живём, чтобы есть, и даже, вопреки расхожей мудрости, не едим, чтобы жить. Мы живём и едим, и занимаемся любой иной деятельностью, чтобы ощущать себя людьми среди людей. Поэтому «перегибать палку» в сторону экономики при оценке человеческой деятельности столь же опасно и, по большому счёту, бессмысленно, как и делать это в любую иную сторону. Между тем приоритет экономических и — особенно — денежных отношений в современных человеческих сообществах воспринимается не только как данность, но и как должное. Целью человеческой жизни провозглашается достижение богатства как эквивалента свободы потребления, а целью экономики, соответственно, — получение максимально возможных доходов и прибыли. Мир получает одну-единственную меру — меру денег. Разумеется, выраженную через те или иные единицы измерения, будь то унции золота или серебра, различные валюты или же байты определённой информации на определённой системе серверов, работающих по тем или иным программам.

Само понятие «экономика» при этом неизбежно фальсифицируется. Точно так же, как фальсифицируются, например, понятия «производство» и «способ производства» по отношению к понятию «культура». Если понимать под ним совокупный способ человеческого бытия, человеческого взаимодействия с миром, то понятие «способ производства» окажется понятием более узким, относящимся к понятию «культура» как частное к общему, как элемент к целому. Действительно, производство выступает лишь одним из проявлений жизнедеятельности человека. Его значение определяется способностью человека выделять и закреплять на практике ряд собственных действий не по их конкретному результату, а по результату опосредованному, отдалённому в пространстве и во времени, по результату идеальному.

Направленная таким образом деятельность по созданию материальных и идеальных продуктов для удовлетворения тех или иных человеческих потребностей носит характер труда. Но сам по себе процесс труда ещё не гарантирует потребления, т.е. удовлетворения вызвавших его потребностей, а потому выступает двояко: как труд производительный и труд непроизводительный. Причём производительным труд становится только в момент потребления его результатов. Без факта такого потребления говорить о производстве невозможно. Поэтому производительный труд, производство оказывается не только высшей ценностной формой человеческой деятельности, но и формой, наиболее зависимой от способности человека и человеческих сообществ предвидеть результат своих действий, т.е. осознавать эти действия в их целостном единстве.

Как свидетельствует китайская легенда, некогда, отвечая на вопрос ученика о значении принципа «исправления имен», Конфуций сказал: «если имена неправильны, то слова не имеют под собой оснований. Если слова не имеют под собой оснований, то дела не могут осуществляться. Если дела не могут осуществляться, то ритуал и музыка не процветают. Если ритуал и музыка не процветают, наказания не применяются надлежащим образом. Если наказания не применяются надлежащим образом, народ не знает, как себя вести. Поэтому благородный муж, давая имена, должен произносить их правильно, а то, что произносит, правильно осуществлять». На современный взгляд, взаимосвязь «дел» с «ритуалом и музыкой», а их, в свою очередь, — с применением наказаний является надуманной, а поэтому данные два звена в цепи логических рассуждений великого китайского мудреца — излишними.

Мы привыкли проецировать понятие «производство» только в экономическое измерение, считая последнее самодостаточным. Современная экономическая теория, не говоря уже про экономическую практику, исключает из понятия «производство» все аспекты человеческой деятельности, не имеющие статуса производственных и даже трудовых, но тем не менее тесно связанные с ними в рамках единой культуры и способные сильно влиять на процессы производства-потребления. В свою очередь, это не только способствует самодовлеющему вычленению материального производства из структуры человеческой деятельности и рассмотрению такого производства как самодостаточного явления — но и приводит к отождествлению культуры со способом производства, целого с частью. На практике это проявляется тем, что продуктом труда признаётся, скажем, выплавленный из руды металл, а отвал пустой породы, возникший в результате того же трудового процесса, продуктом труда не признается и как бы не существует. В итоге вся наша цивилизация работает на свалку и пустыню — фальсифицированная понятийная система приносит чудовищные плоды, вызывая взаимосвязанные между собой кризисы: энергетический, экологический, демографический, финансово-экономический и так далее.




Экономика: цифровая или оцифрованная?

Если сделать шаг в сторону от правительственной Программы и посмотреть на первичные по отношению к ней тексты, одним из которых можно считать доклад по «цифровой экономике», опубликованный в октябре текущего года Центром стратегических разработок (ЦСР), то там можно найти любопытное рабочее определение предмета нашего рассмотрения — уже в его атрибутивной части «цифровая»: «Цифровизация — замена аналоговых (физических) систем сбора и обработки данных технологическими системами, которые генерируют, передают и обрабатывают цифровой сигнал о своём состоянии. В широком смысле — процесс переноса в цифровую среду функций и деятельностей (бизнес-процессов), ранее выполнявшихся людьми и организациями».

Здесь авторским коллективом ЦСР сделан акцент на социально-экономические последствия процесса «цифровизации», но при этом — вольно или невольно — проявился немаловажный и обычно скрытый момент: «цифровизация» экономики рассматривается, прежде всего, как оцифровка тех или иных «естественных», «аналоговых» процессов и носителей, перенос их в «цифровую среду», подобный хорошо знакомой всем «оцифровке» аудио-, фото- и видеоматериалов. Данная аналогия, вполне оправданная «генетически», указывает на то, что и здесь мы имеем дело с аберрацией понятий и необходимостью «исправления имён». Проблема даже не в том, что «цифровизация» якобы не позволит получить в экономике «тёплый ламповый звук» — в конце концов, наши органы чувств имеют свои пороги восприятия, которые помогают нам отличить от оригинала «грубую» цифровую копию, но не в состоянии сделать это при необходимом уровне «цифровизации», превосходящем их по глубине.
Проблема здесь принципиально иная. Она хотя и находится на том же самом месте, но «зарыта» куда более глубоко.

Дело в том, что цифру как таковую вообще нельзя соотнести со словом или противопоставить слову — это явления разного, причём принципиально разного, порядка. Цифра сопоставима не со словом, а с буквой, со словом же можно сопоставить не цифру, но число. В природе существуют иррациональные числа, точное значение которых нельзя передать даже бесконечной последовательностью цифр — например, число π, отношение длины окружности к её диаметру; или число е, основание натурального логарифма; или корень квадратный из числа 2. Важно не это. Важно то, что числа и выражающие их цифры всегда соотносимы между собой по признаку «больше/меньше/равно», что принципиально невозможно для слов как таковых. Ни одно слово не больше, не меньше и не равно другому, оно принципиально «несчётно», вернее — «счётно» лишь в малой своей части, поэтому цифры и «родились» от букв. Но при этом процесс счёта не является производным от процесса чтения, хотя в самых примитивных, не знающих развитой письменности человеческих сообществах — например, среди бушменов Южной Африки — он может иметь вид «один/два/много».

Используемый в современных компьютерах двоичный цифровой код парадоксальным образом повторяет, имитирует именно такую систему счёта. Подобно тому, как мощность двигателей (паровых, электрических, внутреннего сгорания и т.д.) долгое время измеряли и до сих пор продолжают измерять в лошадиных силах, мощность компьютеров вполне можно выразить не в битах, а, например, в бушменах, что в данном случае, по сути, практически одно и то же.

Ни один из живых организмов на планете Земля не использовал такой очевидно эффективный (но только на ровной и твёрдой поверхности) движитель, как колесо. И ни один из языков человеческих сообществ не носил, не носит и не может носить исключительно числового характера. Видимо, по той же самой причине — отсутствию необходимой инфраструктуры, достаточного количества «ровной и твёрдой поверхности», в данном случае — триллионов бушменов, способных эффективно взаимодействовать между собой в режиме реального времени.

Видимо, это не случайное решение и не ошибка природы (или Создателя). Отсюда получает право на жизнь предположение, что «оцифровка» экономики (а следовательно — по необходимости и по умолчанию, — всей деятельности человеческих сообществ), несомненно, повышая её «эффективность» в рамках описанной выше мировоззренческой аберрации, несёт в себе целый набор угроз и рисков за её пределами, препятствующих развитию человечества в долгосрочной перспективе и угрожающих его стабильности здесь и сейчас. И даже тот факт, что для идеологов постчеловечества и трансгуманизма это как раз не «окно угроз», а «окно возможностей», которое они всеми силами стараются «прорубить» в современной цивилизации, при этом всячески рекламируя «цифровое будущее», — несомненно, свидетельствует в пользу такого предположения.



Предварительные выводы относительно проекта «цифрономики»

Исходя из всего комплекса подготовленных Изборским клубом по тематике «цифровой экономики» материалов уже сейчас с высокой долей вероятности можно сделать следующие выводы.

1. «Цифровая экономика», «цифрономика» как таковая уже «родилась», она существует и присутствует в современном мире. В целом она ещё находится на первоначальных ступенях своего развития и функционирования. Тем не менее в отдельных моментах, особенно — в развитых странах «первого мира», то есть в метрополиях современной глобальной системы неоколониализма, она охватывает всё большие пространства социальной жизни, отражая усиление процессов отчуждения, расчеловечивания и виртуализации производства-потребления в рамках действующей системы социальных отношений. Причём это касается всего спектра человеческой жизнедеятельности, не ограничиваясь сугубо экономическими аспектами, но перетекая в сферы политики и идеологии. Не исключено, что вскоре «права искусственного интеллекта» начнут защищаться на «коллективном Западе» с той же яростью, что и «права животных», «права сексуальных меньшинств» или по-феминистски понимаемые «права женщин» — причём на уровне не только деклараций и манифестов, но и направленных политических акций, вплоть до «войн седьмого поколения». Тем не менее путь от «цифрономики» до полноценной «цифровой цивилизации» представляется ещё чрезвычайно длинным, если вообще преодолимым, поскольку «оцифровка» реальности, даже самая глубокая и полная, не равнозначна и не предполагает творческого развития.
   


2. Тем не менее уже в перспективе 5-8 лет мы можем столкнуться с совершенно новой картиной мира — особенно в его «развитой» части, то есть прежде всего в США (плюс Канада) и, возможно, в КНР — в двух странах, претендующих на глобальное лидерство. За ними, скорее всего, будут двигаться Евросоюз (с Великобританией), некоторые страны АТР (Япония, Корея, Сингапур, Австралия, Новая Зеландия) и Россия с государствами ЕврАзЭС, где будет усиливаться сектор «информационной экономики». В среднесрочной перспективе 10-15 лет эти процессы способны привести к существенным изменениям земной цивилизации — прежде всего, на уровне составляющих её организмов, с утратой ими своей естественно биологической природы («киборгизация», направленная генная инженерия, «сетевое» сознание), с различными формами «утилизации» «лишнего» (по тем или иным параметрам) человеческого населения нашей планеты.
   


3. Самым общим и спорным выводом, к которому пришли наши эксперты относительно перспектив и угроз «цифрономики», является осознание того факта, что Россия не обладает полноценной суверенной базой для развития в данном направлении, а потому вынуждена всячески тормозить этот процесс в глобальном измерении и весьма выборочно развивать его в национальном масштабе, учитывая растущий накал геополитической борьбы между США и КНР. Однако при любом более-менее определённом исходе этой борьбы процессы «цифровизации» выйдут уже на совершенно иной, качественно более высокий уровень, к которому Россия должна быть готова, чтобы не допустить превращения человечества в «электронный концлагерь» или «электронный муравейник» по западным лекалам, препятствующим его дальнейшему развитию. В этом отношении, учитывая нынешнее положение дел, даже стратегическое взаимодействие с Китаем требует весьма выверенных и осторожных шагов — разумеется, при условии, что власть в нашей стране не окажется в руках прозападных «агентов влияния», в каком бы формате, либеральном или неонацистском, они ни выступали, и продолжит заявленный Путиным курс на защиту традиционных ценностей человеческой цивилизации. Предпосылки такого поворота, с решающей ролью в формировании новой «цифровой цивилизации» специальным образом направленного научно-технического прогресса и создания доминирующего искусственного интеллекта, который займёт ведущее место в новой экономике тотального контроля, представляются весьма вероятными и чрезвычайно опасными.