Расшифровывая Киссинджера

Редактор американской версии британской газеты  Financial Times Эдвард Люс решил узнать, что 95-летний патриарх американской геостратегии Генри Киссинджер думает о встрече  Дональда Трампа и Владимира Путина в Хельсинки и мировой ситуации в целом. Люс, конечно, знал, что на все прямые вопросы самый именитый консильери глобальных элит предпочитает отвечать максимально уклончиво, ибо доступ к высшим фигурам мировой политики не предполагает высокой степени публичности, но, тем не менее, решился на беседу. И действительно, хотя Киссинджер редко высказывается прямо и резко, но тем более интересны и ценны оказываются  его отдельные редкие высказывания, за каждым из которых стоит ни с чем и ни с кем не сравнимый политический опыт длиной в полстолетия.

Киссинджер согласился на встречу с журналистом, назначив ее во французском ресторанчике в двух кварталах от офиса  Kissinger Associates, где в 2016 году, кстати, довелось побывать автору этих строк, правда, в отсутствие шефа этой организации. Итогом общения журналиста и геополитического гуру явился длинный очерк Люса. Львиную долю этого очерка занимает описание блюд, которыми Киссинджер и его интервьюер полакомились в ресторанчике. О политике в течение разговора было сказано крайне мало, о Трампе и Путине буквально несколько слов, которые Люс вытянул из своего собеседника едва ли не клещами. Помимо прочего мы узнали, что бывший госсекретарь пишет книгу о выдающихся политиках своего времени, и только сейчас он завершил главу о Ричард Никсоне и приступил к написанию очерка о Маргарет Тэтчер.
Итак, слов о последних делах и событиях было сказано мало, но кое-что интересное нам благодаря этому странному обеду довелось услышать. Прежде всего, Киссинджер поддержал саму идею саммита, признавшись, что он сам лично в течение нескольких лет ратовал за идею его проведения. Разговор с Россией важен по той причине, что наша страна является важнейшим участником всех событий в мире: как выразился герой очерка, если что-то в мире происходит, то Россия будет воспринимать это либо как угрозу, либо как удобный случай для достижения своих целей. В общем, Россию невозможно игнорировать.
Что касается ошибок Запада в отношении России, то главная заключалась в наивном предположении, что наша страна будет вести себя по правилам, установленным Западом, и что историческая эволюция, в рамках которой НАТО осуществляло свое победное движение на восток, никогда не столкнется с какой-то альтернативной реальностью: как говорит Киссинджер, «с чем-то отличным от вестфальского мира».  При этом Киссинджер говорит, что не считает Путина человеком подобным Гитлеру; скорее, в нем есть что-то «от Достоевского».
Доля правды есть в этом высказывании. Действительно, Западу не стоит ожидать превращения России в Швецию, или Испанию, или Канаду, то есть в постимперское образование без претензий на историческую самостоятельность, пока в школе не отменили чтение Толстого и Достоевского, да и вообще пока вся русская классика – от Ломоносова до Маяковского – не отправлена в архив, поскольку всё великое, что есть в отечественной культуре, всё дышит особой русской идеей, представлением о том, что Россия так или иначе сыграет свою особую роль в истории. У Достоевского этой веры побольше, у Тургенева поменьше, – но если этой веры в русскую особость нет совсем, то на ее месте мы видим беспросветный мрак и разочарование, как у Чехова, например. Так что, конечно, в Путине есть что-то «от Достоевского», как, думаю, и в каждом крупном российском государственном деятеле, вне зависимости от его литературных вкусов и философских взглядов.

Но Киссинджер, конечно, употребляет это слово, чтобы подчеркнуть инаковость России – ее внеположность современному Западу; слово «вестфальский», конечно,  нельзя принимать в его первоначальном смысле, относящемся к миру, возникшему после Вестфальского договора 1648 года. «Вестфальский мир» в устах Киссинджера – это союз элит Евро-Атлантики, договорившихся считать ее интересы чем-то более важным, чем интересы отдельных стран, народов, конфессий. Это суверенитет, ограниченный наднациональным элитным консенсусом. И в этот консенсус, разумеется, не вписывается «Достоевский», как не вписался бы ранний «Томас Манн», не вписался бы «Жозеф де Местр» или же «Адам Мицкевич».
Но сейчас не вписывается именно Россия — иная, внеположная Западу реальность, но при этом не абсолютное зло, которое подлежит уничтожению. То есть «не Гитлер», не нацистская Германия. Реальность неприятная, разрушающая все представления о линейных исторических схемах, но, тем не менее, неустранимая.  Иная цивилизация, с которой лучше вести диалог не от имени «суверенной Америки», но от лица ценностно интегрированной Евро-Атлантики, при этом (что важно для Киссинджера) сохранившей торгово-экономическое партнерство с Китаем.
Однако, по мнению бывшего госсекретаря, Трамп делает нечто совершенно иное, а именно ссорится с Европой и высказывает откровенный скепсис в отношении ЕС и НАТО. Впрочем, Киссинджер допускает, что политика Трампа – это своего рода «перезагрузка» мировой системы: освободясь от иллюзий и ложных ожиданий, система выправится и укрепится, но, конечно, это произойдет уже после Трампа.
Как можно понять из разговора с журналистом, Киссинджеру из всех современных политиков более всего нравится Эмманюэль Макрон, по его стилистике и политической направленности. А вот политические качества Ангелы Меркель он оценивает положительно, но более чем спокойно.
В отношении Трампа Киссинджер высказывается очень уклончиво: с его точки зрения, он один из тех людей, которые время от времени появляются в истории, чтобы выразить собой конец эпохи и заставить нас отказаться от ее устаревших представлений.  Это не значит, что он сам сознаёт свою роль и представляет  собой какую-то рациональную альтернативу. Просто так сложились обстоятельства.
Еще два важных момента диалога. Киссинджер продолжает верить в особую роль Китая в будущем веке, и он явно недоволен тем, как идут дела в администрации Трампа, где отсутствуют дебаты по важнейшим вопросам и где теперь нет людей с глобальным видением ситуации, подобных ему самому и покойному Збигневу Бжезинскому, уход которого из жизни в прошлом году Киссинджер весьма тяжело переживал.
Как все эти разрозненные оценки сложить в единую картину? Во-первых, кислая оценка Киссинджером состояния дел в новой республиканской администрации выдает явное ослабление в ней фигур типа Джареда Кушнера, зятя Трампа, с кем у бывшего госсекретаря сложились в 2017 году хорошие доверительные отношения. Теперь, похоже, ставки Кушнера пошли вниз, а вместе с ними – и влияние Киссинджера. Во-вторых, указание на Макрона как самого перспективного политика Европы свидетельствует о том, что гуру геополитики явно не в восторге от Брекзита; кстати, о талантах Бориса Джонсона как дипломата Киссинджер высказался довольно скептически. В-третьих, Киссинджер двумя руками за переговоры с Россией, но он считает, что это должен быть не диалог двух врагов глобализма на общей идеологической почве, но взаимодействие лидеров двух идеологически не вполне совместимых друг с другом цивилизаций. То есть речь должна идти именно о «детанте» двух систем, а не об идеологическом  сближении на почве любви к суверенитету. То есть Киссинджер предпочел бы наш «цивилизационный реализм» любой другой «философии двухсторонних отношений» в том случае, если бы оперировал термином «цивилизация». Впрочем, термины большой роли не играют – суть примерно одна и та же. Но уже очевидно, что, если России и придется в течение ближайших лет действовать в связке именно с Трампом, то основой этой связки будет не киссинджеровский реализм. На мой взгляд, это скорее минус, чем плюс, но реальность именно такова, и ее нельзя игнорировать.
«Мы живем в очень мрачные времена» – такова констатация Киссинджера, вынесенная автором статьи в заголовок.  Мир отказался пребывать в уютном «конце истории» с одной господствующей сверхдержавой и давосским междусобойчиком элит, договаривающихся по всем вопросам за спиной своих народов. Что-то пошло не так.  И теперь нам следует ждать, когда наступит время строить и собирать камни после окончания эпохи деструкции и разрушения.

Ссылка