Уголовники в гражданской войне

Когда колчаковский фронт рухнул, необозримое пространство от Оби до Тихого океана взорвалось восстаниями и переворотами. Возникла мешанина местных властей, которые отнюдь не спешили признавать друг друга. Территории к западу от Байкала взяла под контроль РСФСР. Но большевики боялись войны с Японией, и родилась идея отгородиться от нее “буферным” марионеточным государством с иллюзией многопартийности и демократии. На переговорах командования 5-й Красной армии с Сибирским ревкомом и эсеро-меньшевистским Политцентром было принято решение о создании Дальневосточной республики (ДВР) - первой ее столицей стал Верхнеудинск (Улан-Удэ).


По соседству с ДВР, в Чите, еще удерживался атаман Семёнов – Колчак номинально передал ему власть на “Восточной Окраине” государства. Во Владивостоке в результате переворота к руководству пришла Земская управа - коалиционное правительство из эсеров, меньшевиков, земцев и коммунистов. Причем они, в том числе и коммунисты, ни о какой ДВР знать не желали. Считали “законной” властью от Байкала до Тихого океана только себя самих. Ну а в промежутке между Владивостоком и Семёновым, в Приамурье, буйствовала партизанская вольница, не признающая ни “соглашательской” ДВР, ни “буржуйской” и “прояпонской” Земской управы. Захватили Хабаровск и Благовещенск, били тех, кого считали нужным, и “грабили награбленное”.
В январе 1920 г. приамурские партизаны разделились. Одна часть, кое-как поддающаяся воздействию большевистских лидеров, под командованием Лазо двинулась на Владивосток. Ее включили в состав НРА - создаваемой Народно-революционной армии ДВР. Хотя на деле статус этой группировки оставался довольно странным. Во Владивосток ее на пускали японцы - с которыми ДВР обязана была поддерживать нейтралитет. Партизанам пришлось остановиться по соседству: в Спасске, Имане. Вроде бы, им следовало стать опорой для местных коммунистических сил. Но как раз владивостокские коммунисты предпочитали союз с социалистами и буржуазией, а ДВР повиноваться не хотели. Что же касается армии Земской управы, то ее составили колчаковские части, перешедшие на ее сторону. Так что новоявленные “союзники” посматривали друг на друга очень косо.


В это же время другая часть партизан, где остались самые дикие и отпетые, пошла “освобождать” низовья Амура. Возглавил эту орду уголовник Яков Тряпицын. Комиссаршей и начальником штаба у него стала Нина Лебедева-Кияшко. Их поход даже по меркам гражданской войны сопровождался чрезвычайными зверствами. Истребляли вместе с семьями учителей, врачей, священников, агрономов – их объявляли «буржуями». Убивали сельских старост и просто богатых крестьян, людей «городского вида» - в основном, беженцев.
Даже тем, для кого не находилось никаких обвинений, Лебедева выносила смертные приговоры “за пассивность” в революции. Колчаковские гарнизоны, пытавшиеся сдаться или перейти на сторону красных (как происходило по всей Сибири) армия Тряпицына поголовно расстреливала. Впрочем, многих резали, топили, проламывали головы. Каждое село перетряхивали грабежами.
В феврале армия Тряпицына вступила в Николаевск-на-Амуре. В нем насчитывалось 15 тыс. жителей. Существовала большая иностранная колония – 2,5 тысячи китайцев, корейцев, японцев. Размещался небольшой японский отряд, около роты. Противодействия партизанам он не оказал, заняв выжидательную позицию. Ведь в тот момент и РСФСР, и искусственная ДВР всеми силами демонстрировали Токио свою лояльность. И другая часть таких же приамурских вояк, ушедшая с Лазо под Владивосток, вынуждена была поддерживать с Японией мир, хотя это стоило командирам немало нервов, трудов и уговоров. Но Тряпицыну и Лебедевой их «успехи» вскружили головы. Они сочли, что могут не считаться ни с каким руководством. Захватив столь крупный по здешним меркам город, они провозгласили создание независимой “Дальневосточной Советской республики”! Предъявили претензии, что их республика охватывает низовья Амура, Сахалин, Охотское побережье и Камчатку. Во главе «государства» встал “диктатор” - коим назначил себя Тряпицын. А «товарищ Маруся» заняла пост “начальника штаба Дальневосточной Красной армии”. При этом блатная республика объявила войну на два фронта! Против ДВР и Японии!
Правда, местных японцев какое-то время не трогали - боялись. Зато с русскими не церемонились. По городу покатилась волна грабежей и арестов. К «буржуазии» причислили не только лавочников, но и приказчиков, ремесленников, рыбаков - владельцев лодок, просто зажиточных обывателей. В городской тюрьме, забитой до отказа, «особый отдел» пытками вымогал ценности, партию за партией выводили на убой. Перепуганные граждане стали уходить в иностранный квартал, под защиту японцев. Разбушевавшийся Тряпицын объявил всех бежавших “изменниками” и потребовал их выдачи. Японские офицеры отказались.
Но пьяные и обнаглевшие от безнаказанности бандиты полезли искать беглецов к иностранцам. 12 марта японцы, возмущенные беспределом, выступили против партизан. Их было мало, однако они надеялись, что их поддержит население. Они просчитались. Затерроризированные обыватели при первых же выстрелах попрятались по домам и подвалам. Партизаны, обтекая неприятелей со всех сторон, раздавили их массой. Но когда японская рота оказалась уничтоженной, воинство Тряпицына окрылилось «победой». А главное, исчез единственный фактор, который до сих пор сдерживал их буйства и разгул!
Сперва погромили иностранную колонию, убивая любого, кто попадется под руку. Но аппетиты только разгулялись, и в следующие дни банды полезли по «русским» районам. Врывались в дома, перетряхивали грабежами. Всех, кто по тем или иным причинам не понравился, резали на месте. Многих «арестовывали» - это означало, что соберут толпу, отведут в удобное место и перебьют. Командование «Дальневосточной Красной армии» приняло личное участие в расправах. Лебедевой нравилось наблюдать за такими сценами. Она и сама упражнялась в стрельбе по людям из нагана.



«Николаевская баня», как назвали разыгравшийся кошмар, подтолкнула Японию к решительным действиям. В Приморье были направлены дополнительные контингенты. 5 апреля разоружили и разогнали части Лазо под Владивостоком, арестовав их командование. Так что гибель Лазо в значительной степени лежит на совести его бывших уголовных подчиненных. Всего за несколько дней партизан вышвырнули вон из Спасска и Имана. Местные большевики попытались противопоставить интервентам свою силу и создать фронт под Хабаровском. Но их громилы оказались никудышними вояками. Десятитысячную армию обратила в бегство атака одного-единственного японского батальона, и 2 мая этот фронт развалился.
Шпана Тряпицына в Николаевске в боевом плане не отличалась от своих владивостокских и хабаровских собратьев. Едва лишь узнали, что японцы против них высаживают десант, сразу намылились сматывать удочки - о каких-либо попытках обороняться даже речи не было. Но перед уходом “диктатор” Дальневосточной Советской республики и его благоверная начальница штаба распорядились подчистую истребить еще уцелевших иностранцев, а также уничтожить имущество, не подлежащее вывозу. Наконец, до кучи, постановили перебить всех прочих жителей, которые не пожелают отступить с партизанами. Таких квалифицировали «изменниками». Забурлила последняя волна кровавой вакханалии. Никого уже, собственно, не интересовало - захотят уйти или не захотят. Кто будет выяснять и зачем? Убивали всех подряд, а дома поджигали... 22 мая 1920 г. к городу подошли японские войска, они застали на месте Николаевска огромное пепелище и обгоревшие остовы нескольких каменных зданий. Нашли и множество трупов - население погибло почти полностью. Для Японии эта трагедия послужила поводом к оккупации Северного Сахалина, Хабаровского края, массированным военным и карательным акциям против партизан.
Головорезы Тряпицына, распрощавшись с заманчивой идеей собственной блатной республики, отступили к местам прежнего базирования. Однако они угодили из огня да в полымя. Пока они торчали на отшибе, в Николаевске, в партизанских областях Хабаровска и Благовещенска произошли серьезные изменения. Москва решила прекратить разброд среди дальневосточных коммунистов, навести порядок. В марте 1920 г. было создано Дальбюро РКП/б/ - как бы местный филиал ЦК партии.


Кроме того, большевики, перепуганные недавним разгромом, принялись заигрывать с Токио. Как раз в это время велись переговоры о мирном выводе японских войск из Забайкалья. Взамен правительство Дальневосточной республики обещало прекратить боевые действия и провести свободные многопартийные выборы в Учредительное Собрание ДВР. Тряпицын с Лебедевой и с их бандюгами очень даже удачно подвернулись в качестве козлов отпущения! Ими удобно было пожертвовать, чтобы доказать японцам свою добрую волю.
По предложению Дальбюро РКП (б) вся верхушка уголовной “Дальневосточной Красной армии” была отдана под суд. Он заседал в селении Керби и приговорил десяток человек к расстрелу. 9 июля 1920 г. приговор привели в исполнение. Отряды Тряпицына и «Мурки» расформировали. Рядовых партизан перетасовали по подразделениям Народно-революционной армии ДВР. Отныне им пришлось подчиняться воинской дисциплине. Впереди были тяжелые бои с дальневосточными белогвардейцами – Волочаевка, Спасск.
Хотя такая война блатным не слишком нравилась. Если появлялась возможность, они наперегонки дезертировали. Сама “Мурка”, вопреки песне, до Одессы не добралась. Вместе с Тряпицыным и с помощниками из своего штаба она получила в Керби честно заслуженные пули. Но шайки вчерашних приамурских партизан, которым посчастливилось удрать с фронта, появлялись в разных российских городах. Разумеется, попали они и в Одессу, «столицу» тогдашней преступности. Именно эти «банды из Амура» оставили о себе память в уголовном фольклоре, выделялись крутизной даже среди самых отпетых одесских налетчиков.