Александр Нагорный: Академик Глазьев и экономическая политика РФ

Александр Нагорный: Академик Глазьев и экономическая политика РФ
В отечественных и зарубежных масс-медиа последнюю пару недель бушует настоящая «буря в стакане воды», связанная с переходом академика Сергея Глазьева с позиции советника президента России на министерский пост в аппарате ЕврАзЭС. Казалось бы, обычное кадровое решение, но оно вызвало множество комментариев со стороны разного рода «экспертов», плохо представляющих структуру и функции нынешней российской «вертикали власти», но уверенных в том, что Глазьев «давал Путину плохие советы», что привело к снижению темпов роста отечественной экономики после 2014 года и, в итоге, к «позорной отставке».


В этой связи следует сказать, что макроэкономические концепции Глазьева не имели никакого отношения к финансово-экономическому курсу правительства, Банка России и других органов федеральной власти — он занимался исключительно проблемами интеграции на постсоветском и — шире — евразийском пространстве, а теперь получает возможность реализовать свои представления и наработки на практике, включая развитие стратегически важных российско-китайских отношений. Но вот попытка возложить на академика Глазьева ответственность за чужие грехи и, вдобавок, дискредитировать его в глазах евроазиатских партнёров России говорит о многом.

Приверженность правительства и Банка России курсу «вашингтонского консенсуса»(далее — ВК) определяется не их научной обоснованностью, а определённым идеологическим, политическим и финансово-экономическим выбором. Он определяется не установленным в Конституции РФ понятием социального государства и не целями повышения общественного благосостояния, которым такое государство должно следовать. И даже не целями роста национальной экономики и повышения её эффективности/конкурентоспособности, хотя сторонники данного идеологического выбора постоянно этим прикрываются.

Наоборот, как показано в многочисленных научных исследованиях, реформы, проводимые в разных странах под эгидой МВФ как главного «надзирателя» за соблюдением правил ВК, в подавляющем большинстве приводят к снижению темпов экономического роста, росту социального неравенства, деградации национальной инфраструктуры. Исключения существуют (например, Польша), но они обычно носят временный характер, определяются особой политической конъюнктурой и «страхуются» неподъёмным внешним долгом страны. За период 1970-2015 гг. темпы экономического развития стран, прибегавших к помощи МВФ и, соответственно, следовавших его рекомендациям, оказались в среднем вдвое хуже (20% против 40%), чем у государств, которые, вопреки этим советам, проводили суверенную финансово-экономическую политику.

В России переход на рельсы «вашингтонского консенсуса» привёл к социально-экономической катастрофе начала 90-х годов, дефолту 1998 года, глубокому экономическому спаду в 2008-2009 годах, а также длящейся с тех пор до нынешнего дня стагнации. При этом каких-то реальных объективных причин для столь плачевной деградации экономики не было и нет: имеющиеся производственные, интеллектуальные, трудовые, научно-технические ресурсы, как отмечается, например, в исследованиях Сергея Глазьева, позволяли производить продукции и обеспечивать доходы населения вдвое больше фактических.

Нужно разобраться в теоретических предпосылках и реальном смысле этой саморазрушительной для нашей страны, да и для всего мира, политики, уже охарактеризованной президентом России как «окончательно изжившая себя» и «противоречащая интересам подавляющего большинства населения».


Прошло уже больше четверти века с начала так называемых «рыночных реформ» в России, а если считать их началом закон 1988 года «О кооперации в СССР» — почти треть века. С точки зрения развития отечественной экономики можно сказать, что это настоящая «сказка о потерянном времени». Объём производства промышленной продукции в современной России составляет примерно 80% от уровня РСФСР 1990 года, а уровень инвестиций — вдвое ниже, уровень социального неравенства, даже по самой мягкой методике (в квинтилях, то есть по 20% населения) вырос более чем в 4 раза, при этом население страны (без учёта Крыма) сократилось более чем на 2,5 млн. человек.

Как говорится, по плодам их узнаете их. Тем не менее, сторонники «вашингтонского консенсуса» и видные фигуры «рыночных реформ» продолжают занимать ключевые позиции в финансово-экономическом блоке правительства, позиционируя себя как последовательных «либералов», пользующихся полным пониманием и поддержкой со стороны насквозь либерального «коллективного Запада», вот уже пять с лишним лет осуществляющего против России политику «санкций». При этом нет ни ограничения «бегства капиталов» за рубеж, ни прогрессивной налоговой шкалы, ни суверенной, независимой от «золотовалютных запасов» эмиссии национальной валюты, а регуляция курса национальной валюты осуществляется на уровнях, в 2,5-3 раза превышающих паритет покупательной способности, со скачками скорее «вверх», чем «вниз» — вспомним хотя бы падение рубля во второй половине 2014 года.

Тем не менее, одним из главных оправданий такого положения дел служит тезис о том, что по-другому — нельзя, что всё делается «по науке», которая, мол, даёт прекрасные результаты в самых экономически «развитых» странах. Хотя тот «мейнстрим», которому следуют отечественные «либералы», уже давно потерял свой некогда непререкаемый авторитет в глазах научного мира. Как говорится, музыка закончилась, но они продолжают танцевать.

Связано это с тем, что экономическая теория, будучи очень важной составляющей общественного сознания, несет в себе не только познавательные, когнитивные функции, но и функции аксиологические, ценностно-целевые, определяющие, куда и каким путём нужно двигаться, а потому тесно связанные с интересами властвующей элиты, которые далеко не всегда соответствуют общенациональным целям социально-экономического развития.

При этом для достижения и сохранения политической стабильности такая аксиология должна позитивно восприниматься всем обществом, или хотя бы его большинством. В современном информационном обществе, «обществе знаний» для этого требуется объяснение того, что «всё действительное разумно, всё разумное действительно», или, более того, что «мы живём в самом лучшем из возможных миров». И не просто объяснение, а такое объяснение, которое может быть воспринято в качестве каузального, причинно-следственного. Поэтому «мейнстрим» (англ. mainstream — «основное течение») любой науки, экономической — в том числе, призван обосновывать правильность и безошибочность проводимой государством (или иным заказчиком) политики — даже вне зависимости от реальной результативности.

«Мейнстрим» современной экономической науки ведёт свою родословную от экономического монетаризма, признающего «собственную внутреннюю ценность» денег, и на либеральном тезисе о свободе, рациональности и оптимальном поведении хозяйствующих субъектов, а потому носит название «неоклассической» теории или же «либерал-монетаризма».

Несмотря на уже явное и растущее несоответствие реальному ходу экономических процессов в современном мире, эта «неоклассическая», «либерал-монетаристская» парадигма остаётся «мейнстримом» научной экономической мысли как по числу публикаций и разного рода грантов и премий, включая «нобелевские», так и по своему весу в структуре преподавания экономических дисциплин. В результате она формирует соответствующий образ мыслей в головах многих «капитанов» экономики и политики, тем самым задавая некую общую логику и «логистику» действий зависимых от крупного транснационального финансового капитала национальных элит, включая и российскую.

Чтобы понять суть той или иной теории, следует разобраться в её аксиоматическом фундаменте. В неоклассической экономической парадигме к таковым относятся: представление всего разнообразия хозяйствующих субъектов в качестве экономических агентов, мотивация которых сводится к максимизации текущей прибыли как абсолютной и высшей ценности; тезис о том, что все эти экономические агенты действуют абсолютно рационально; способны учитывать все имеющиеся технологические возможности и свободно конкурируя друг с другом в институциональном вакууме. Неизменным результатом любых интерпретаций экономического поведения хозяйствующих субъектов в рамках «либерал-монетаризма» остаётся достижение «рыночного равновесия» между платёжеспособным спросом и актуальным предложением, которое характеризуется наиболее эффективным использованием имеющихся ресурсов, но никогда не наблюдается на практике. Хотя в современных интерпретациях неоклассической теории эти аксиомы усложняются включением разнообразных оговорок и уточнений, в основе они остаются неизменными, порождая соответствующие искажения в представлениях об экономических процессах.

Последние полвека основополагающие классические постулаты экономической теории являются предметом острой научной критики. Эмпирические исследования поведения фирм на реальных рынках позволили установить, что мотивация хозяйствующих субъектов отнюдь не ограничивается стремлением к максимизации прибыли или какого-либо другого показателя экономической результативности. Был доказан факт неполной информации о рыночной конъюнктуре и технологических возможностях, доступной реальному хозяйствующему субъекту, а также раскрыто значение транзакционных издержек и других затрат, связанных с её получением. Сомнению была подвергнута также сама возможность достижения «рыночного равновесия» в результате решений, принимаемых реальными хозяйствующими субъектами. Но, пожалуй, главный удар пришелся на постулат о рациональности поведения хозяйствующего субъекта на рынке. В многочисленных исследованиях реального поведения фирм была установлена ограниченная способность хозяйствующих субъектов к проведению расчётов, необходимых для осуществления оптимального выбора. В разработанной ещё полвека назад концепции ограниченной рациональности Саймона фирмы ориентируются не на оптимальный, а на приемлемый для них и определяемый, как правило, внеэкономическими факторами, выбор варианта своего поведения.

Сегодня эта фундаментальная неадекватность «неоклассической» теории может оспариваться только самыми зашоренными и/или ангажированными апологетами «рыночного фундаментализма», которых, правда, по целому ряду причин, отмеченных выше, более чем достаточно среди лиц, определяющих экономическую политику во многих странах мира, включая Россию. Принципиальная неопределенность множества производственных возможностей, экономической эффективности новых технологий, различия в способностях хозяйствующих субъектов к усвоению нововведений, получению и обработке рыночной информации — таков далеко не полный перечень свойств экономической реальности, не нашедших адекватного отражения в рамках «либерал-монетаризма». В концепции «рыночного равновесия» существенно упрощается содержание экономических процессов, игнорируется ряд важных свойств реальной конкурентной борьбы разнообразных фирм в условиях неопределённой рыночной конъюнктуры и научно-технического прогресса — и так далее, и тому подобное.

В целом можно сказать, что «неоклассическая», «либерал-монетаристская» парадигма в условиях опережающих, по сравнению даже с ВВП, темпов роста денежных агрегатов всех уровней всё больше отрывается от науки и приобретает всё более выраженные черты религиозного культа, где «либерал-монетаризм», не меняя формального названия, подменяется экономической версией либертарианства, а монетаризм — поклонением Золотому Тельцу в его долларовом эквиваленте.

Целью данного наукообразного религиозного культа является перераспределение всех ресурсов и доходов в пользу транснационального крупного капитала и его агентуры по всему миру. В качестве его «Символа веры» выступает догма о невмешательстве государства в рыночную стихию, а также примат права частной собственности, которое именуется «священным». Адепты этой религии всегда и везде ориентируются на своих «пророков» из США, где хорошо налажена подготовка неофитов из периферийных стран. Соответственно, сам человек приравнивается к количеству денег, которым он может, вернее — ему предоставлено право — распоряжаться. Всё остальное: раса, религия, пол, возраст и так далее, — больше не должно иметь никакого значения. Во всяком случае, на уровне «массы», откуда и следует «отрицательная толерантность» в пользу всякого рода меньшинств, что составляет сущность идеологии «либертарианства», представляющего собой крайне примитивную и радикальную версию либеральной идеологии, — версию, которую, в силу её господства на современном Западе, президент России и отождествил с «либеральной идеей» здесь и сейчас: «Убивай, грабь, насилуй — тебе ничего, потому что ты мигрант (или гей, или негр, нужное вставить. — А.Н.), надо защищать твои права».

Весь «вашингтонский консенсус» строится на признании разными государствами мира своим «божеством» некоей «денежной сущности», которая по факту является мнимой или, лучше сказать, ложной сущностью и пока явлена в форме доллара, который уже более ста лет эмитируется не государством США, а частно-государственным партнёрством, известным нам под именем Федеральной резервной системы.

Экономическая политика на практике всегда представляет собой некий результирующий вектор интересов. В отличие от абстрактных моделей рыночной конкуренции, реальной экономикой управляет не пресловутая «невидимая рука рынка», а реальные люди, имеющие свои интересы. Чьи же интересы сегодня обслуживает в России либертарианская доктрина через «мейнстрим» экономической науки, усиленно навязываемый общественному сознанию?


Ещё раз стоит подчеркнуть, что конечным результатом проводившейся в России по рекомендациям МВФ либертарианской политики стал вывоз за 20 лет более триллиона долларов за рубеж, перевод в иностранную юрисдикцию контроля над самыми прибыльными предприятиями, подчинение финансового рынка интересам иностранных спекулянтов. В отсутствие внутренних источников кредита развивались только те отрасли и виды деятельности, которые представляли интерес для иностранного капитала: экспортно-ориентированные производства сырья и торговля импортными товарами. Ориентированные на внутренний рынок производители оборудования и высокотехнологических товаров конечного спроса в отсутствие кредита вынуждены были уступить рынок иностранным конкурентам и свернуть производство.

Параллельно вследствие переключения кредитного спроса на зарубежные источники, потребовалось перемещение туда залоговой и расчётной базы, что привело к «оффшоризации» российской экономики. Финансово-экономические власти РФ не препятствовали и не препятствуют данному процессу, оправдывая его ещё одной либертарианской догмой — о необходимости максимальной либерализации внешнеэкономической деятельности, включая отмену валютного контроля. Следование данной догме привело к «бегству капиталов» в объёме свыше триллиона долларов. При этом примерно половина данной суммы безвозвратно потеряна для российской экономики, поскольку «растворилась» в иностранных юрисдикциях, а вторая половина — возвращается в Россию под видом иностранных инвестиций, которые пользуются льготным налогово-правовым режимом с правом на полную «репатриацию» получаемой прибыли.

Вследствие нарастающей монетизации американских долговых обязательств, сопровождающейся одновременно резким ростом эмиссии и вывозом долларов за пределы США для приобретения реальных активов, эта политика возвращает отечественную экономику к ситуации более чем столетней давности, когда иностранцы владели в Российской империи почти половиной промышленных и двумя третями финансовых активов, что стало главной причиной революции и гражданской войны. Проводимая в России либертарианская денежно-кредитная политика объективно влечет колонизацию российской экономики иностранным капиталом, лишая её возможностей для самостоятельного развития. В условиях проводимой национальным ЦБ РФ политики «currency board» преимущество получает иностранный капитал, связанный с эмиссионными центрами мировых фиатных валют.

Итак, результатом этой, навязанной международными финансовыми институтами «вашингтонского консенсуса», политики закономерно стали деградация и дезинтеграция российской экономики, её оффшоризация и втягивание в неэквивалентный внешнеэкономический обмен, разрушение научно-технического потенциала страны. Ущерб от этой политики уже намного превысил экономические потери СССР в ходе Великой Отечественной войны и продолжает расти минимум на 100-150 млрд. долл. в год. Ведь, вопреки интересам отечественных товаропроизводителей и несмотря на постоянную критику учёных, протесты предпринимателей и профсоюзов финансовые власти России продолжают следовать рекомендациям из Вашингтона, даже уклоняясь от публичного обсуждения принимаемых ими решений.

По сути, реализуемая МВФ либертарианская доктрина «вашингтонского консенсуса» (предписывающая либерализацию внешней торговли и валютного регулирования, ограничительную денежную политику и отказ государства от ответственности за развитие экономики) является когнитивным оружием, парализующим способность финансовых властей к проведению самостоятельной денежной политики. Под предлогом «независимости» Центробанка от правительства она искусственно отделяется от целей развития национальной экономики и подчиняется «макроэкономическим» задачам обеспечения свободы движения капитала. При этом ограничения внутреннего кредитования ставят национальную экономику в крайне зависимое положение от внешней конъюнктуры и делают её уязвимой для спекулятивных атак, что мы наблюдали как в ходе кризиса 2008-2009 гг., когда наша национальная экономика пострадала намного больше других стран G20, так и во второй половине 2014 года, после введения «коллективным Западом» режима антироссийских санкций, когда рубль по отношению к доллару дополнительно упал почти в 2,5 раза.

Поскольку на мировом финансовом рынке доминируют валюты США и ЕС, либертарианский курс правительства и Банка России предоставляет эмитентам этих валют возможность контролировать состояние российской экономики. Именно поэтому после кризиса 2008-2009 гг. произошло втягивание нашей страны в стагфляционную «ловушку» — даже на фоне затронувшего большинство стран мира посткризисного подъёма. Потери российской экономики, согласно подсчётам С. Ю. Глазьева, оцениваются в 25 трлн. рублей по производству продукции и свыше 10 трлн. рублей по инвестициям. Её продолжение будет означать невозможность «поймать» длинную волну роста на основе нового технологического уклада.

Практически ни одна из социально-экономических целей, которые заявлялись отечественными властями, начиная с 80-х гг. ХХ века, не была достигнута. Так, например, тотальная приватизация госпредприятий навязывалась обществу на основе либертарианского тезиса о якобы намного более высокой эффективности частной собственности по сравнению с государственной. В реальности основная часть приватизированных предприятий была разорена неподготовленными к управлению «собственниками» — многие индустриальные города превратились в «кладбища заводов», на месте которых выросли торгово-офисные и складские помещения. А созданный в СССР передовой научно-технический потенциал сохранился почти исключительно в госкорпорациях.

Характерным примером, как указывает С. Ю. Глазьев, стала и «реформа», а точнее — приватизация Чубайсом и Ко самой эффективной в мире системы генерирования и распределения электроэнергии и тепла РАО «ЕЭС России». После раздробления и приватизации входивших в неё генерирующих мощностей произошёл многократный рост тарифов, что резко снизило конкурентоспособность практически всех отраслей российской экономики.

Эффективность промышленного производства по таким общепринятым показателям, как производительность труда и энергоёмкость, снизилась более чем на треть, вдвое сократился объём производства.

Результаты провальных с точки зрения социально-экономического развития страны реформ, видимо, вполне соответствуют интересам властвующей элиты.

Вообще, учинённый под «либерал-монетаристскими» лозунгами погром российской экономики во многом объясняется не какими-то абстрактно-теоретическими заблуждениями наивных реформаторов, но их вполне материальными интересами. В выводах экспертного заключения Счётной палаты о приватизации гссобственности в 1993-2003 гг. указывалось, что она: «сопровождалась многочисленными нарушениями как со стороны федеральных органов государственной власти, их уполномоченных представителей, так и руководителей приватизируемых предприятий, что приводило, в частности, к незаконному отчуждению объектов государственной собственности, в том числе имеющих стратегическое значение, в пользу российских и иностранных лиц по заниженным ценам…»

Хозяйственная деятельность не сводится к производству, она погружена в социальную среду, обитатели которой ведут, организуют, обеспечивают хозяйственную деятельность и используют её результаты в своих интересах. Как отмечал академик Д. С. Львов, «жить на рынке невозможно». Сами же производственные отношения определяются социальными институтами, удерживающими в них людей и задающими формы реализации мотивов их поведения. Эти социальные институты регулируют поведение людей в той мере, в которой последние склонны соблюдать задаваемые ими нормы. Чем выше соответствие моральных ценностей индивида с господствующей идеологией, тем эффективнее работают институты, определяющие социально-экономические отношения. И, напротив, с ростом доли людей, отвергающих господствующую идеологию, сужается способность институтов поддерживать социально-экономическую стабильность, что мы, например, имеем возможность наглядно наблюдать после принятия правительством РФ «пенсионной реформы».

Исходя из всего вышеизложенного, центральным вопросом экономической науки должно стать изучение взаимосвязи технологических, институциональных и идеологических изменений. Именно такой подход характерен для Изборского клуба, в авторских и совместных работах участников которого выявлены реальные закономерности современного социально-экономического развития и обоснованы рекомендации по их использованию для управления развитием российской экономики.

К сожалению, эти рекомендации — по отмеченным выше причинам — до сих пор игнорируются либертарианским финансово-экономическим блоком правительства и ЦБ России.
107996