– это крупномасштабная стратегическая наступательная операция советских войск в годы Великой Отечественной войны, начавшаяся
1944 года в Белоруссии и ставшая одной из крупнейших военных операций за всю историю человечества (в ней приняли участие более 2,5 млн. человек с обеих сторон). Она включала в себя два этапа и закончилась
1944 года.
Свое название операция получила в честь российского полководца Отечественной войны 1812 года
.
...
Операция «Багратион» началась 23 июня 1944 года с артиллерийской подготовки, после чего войска 1-го Прибалтийского, 3-го, 2-го и 1-го Белорусского фронтов перешли в наступление, которое продолжалось два месяца. Действия войск 1-го и 2-го Белорусских фронтов координировал Маршал Г. Жуков, а 3-го Белорусского и 1-го Прибалтийского фронтов – начальник Генштаба А. Василевский. Приняла участие в операции и Днепровская военная флотилия.
Операция проходила в два этапа: первый (23 июня – 4 июля) включал в себя Витебско-Оршанскую, Могилевскую, Бобруйскую, Полоцкую и Минскую фронтовые наступательные операции; второй этап (5 июля – 29 августа) – Вильнюсскую, Шауляйскую, Белостокскую, Люблин-Брестскую, Каунасскую и Осовецкую фронтовые наступательные операции.
В ходе операции «Багратион» были освобождены от немецких захватчиков Белоруссия, часть Прибалтики и восточные районы Польши. Немецко-фашистские войска потеряли за это время около 400 тысяч человек убитыми, ранеными и пленными. Были захвачены живыми 22 немецких генерала, ещё 10 погибли. Группа армий «Центр» была практически разгромлена. Советские войска потеряли до 180 тысяч погибшими, пропавшими без вести и пленными, а также около 600 тысяч ранеными и больными (хотя в разных источниках приводятся неодинаковые данные).
Но одно неоспоримо – операция «Багратион» стала грандиозной победой советских войск в годы Великой Отечественной войны и триумфом советского военного искусства.
Цитата...Три года ждали жители Бреста своих освободителей. Ждали напряженно в первые часы 22 июня 1941 года, когда на улицах уже с веселой и жестокой деловитостью победителей хозяйничали чужие солдаты и люди, прислушиваясь к грохоту сражения, доносившемуся со всех сторон, старались догадаться, что происходит «на фронте». Ждали с возрастающим нетерпением в первые дни и недели войны, когда на западе, не умолкая, гудел бой у стен крепости и казалось, что вот-вот такой же гул послышится с востока, возвещая возвращение своих. Ждали потом с глухой тоской, с охватывающим иногда ощущением безнадежности, не веря порой, что удастся пережить страшное время оккупации и дождаться желанного дня. И, наконец, ждали со все ярче разгорающейся надеждой, по мере того как с фронта шли вести о победных ударах Советской Армии и о поражениях гитлеровских войск.
С наступлением лета 1944 года предчувствие близкого освобождения охватило всех. Войска маршала Рокоссовского и генерала армии Черняховского стояли перед Витебском, Оршей, Могилевом, на первых километрах белорусской земли, и они назывались войсками Белорусских фронтов. Южнее фронт выдвинулся далеко на запад и подошел вплотную к Ковелю, остановившись совсем недалеко от Бреста. Затишье, которое царило тут в последнее время, было явно предгрозовым – не могло быть сомнений, что наступила очередь освобождения Белоруссии.
...
Уже были освобождены все оккупированные области Российской Федерации, свободны почти вся Украина, часть Молдавии. Думая об этом, жители Бреста иной раз не могли не посетовать на своего рода историческую несправедливость своей судьбы. Они первыми приняли на себя огонь войны, неожиданный удар врага, первыми попали в гитлеровскую неволю, а теперь свобода, избавление от фашистского ига приходит к ним почти в последнюю очередь. Впрочем, было понятно, что дело здесь не столько в истории, сколько в географии.
А наши полководцы во фронтовых и армейских штабах, планируя на картах будущую белорусскую наступательную операцию, не раз думали о другой исторической и географической несправедливости.
Природа Белоруссии всегда на стороне обороняющегося. Ее непролазные пущи, ее непроходимые болотные топи делают эту республику естественной крепостью. Здесь очень удобно обороняться и очень трудно наступать.
Как много могла бы помочь нам эта белорусская лесная и болотная земля в 1941 году и как обидно мало помогла она на деле! В том не ее вина. Героические, но необстрелянные, не подготовленные к такой борьбе войска, стоявшие в приграничных районах, были захвачены врасплох первым сильным и неожиданным ударом врага, потеряли почти всю свою технику, штабы и управление и вскоре оказались деморализованными непрерывными поражениями. В этих условиях они не смогли использовать преимуществ белорусских лесов и болот, и противнику удалось очень быстро преодолеть все естественные препятствия на его пути.
Теперь за трагические ошибки сорок первого года надо было снова платить кровью и жизнями. Теперь природа Белоруссии становилась невольным союзником врага. Его прикрывали болота, его защищали леса. И если в 1941 году был силен тот, кто наступал, и по многим причинам оказался слабым тот, кто оборонялся, то в 1944 году положение стало иным. С обеих сторон фронта стояли две мощные, закаленные в боях армии, густо насыщенные техникой и умеющие сражаться. Наступающий был во всеоружии, но и обороняющийся, в отличие от 1941 года, имел большие силы и стоял, готовый встретить любые неожиданности. Исход дела решали искусство полководцев, воля и дух войск.
То, что произошло на белорусской земле летом 1944 года, начиная с 23 июня, когда под гром артиллерийской канонады двинулись вперед войска Белорусских фронтов, было грозным историческим уроком для германской армии и германского государства, многозначительным искуплением и возмездием для тех, кто ровно три года назад вступил на эту землю с мечом. Все повторялось в обратном порядке. Колесо истории, остановившее свое вращение на берегах Волги, сейчас с возрастающей скоростью поворачивалось в другую сторону – с востока на запад.
Что должны были теперь думать те люди в германской армии, которые еще не потеряли способности мыслить и рассуждать? Что должны были чувствовать те немногие оставшиеся в живых ветераны, что прошли здесь победным маршем в сорок первом году? Тогда самоуверенные, веселые, опьяненные быстрыми победами, совершавшие «танковые прыжки» в десятки километров, завоеватели огромных пространств, они не видели перед собой никаких преград. Война казалась уже выигранной, и где-то совсем близко был парад на Красной площади, обещанный фюрером. Правда, зимой все как-то неожиданно застопорилось. Россия дохнула им в лицо ледяным декабрьским ветром Подмосковья и нанесла ответный ошеломительный удар, заставивший их попятиться назад. Но ведь потом были новые победы, поход через донские степи, и они черпали касками воду из Волги и Терека, и все снова казалось надежным и прочным. И вдруг все опять изменилось круто и непонятно.
Откуда-то из глубин этой бескрайней и загадочной страны потекли на фронт несметные свежие полки, рекой полились танки и самолеты, пушки и минометы, и война, тяжело повернувшись у волжских берегов, теперь зашагала назад, с востока на запад, медленно, но неуклонно. И вот они снова у тех же рубежей, с которых начинали свой восточный поход. И сорок четвертый год приходил для них расплатой, возмездием за сорок первый, странно похожий на него, как бывают похожи фотографии и ее негатив.
Такое же лето, те же леса, поля и болота, те же деревеньки и хутора. И такие же танковые «клинья», такие же частые окружения – «котлы», только роли переменились: «клинья» стали советскими, а в «котлах» теперь барахтаются не красноармейцы, а солдаты фюрера. И опять под Минском множество дивизий завязано в плотном «мешке», но на этот раз «мешок» – советский, а дивизии – германские. И так же по дорогам, ведущим от фронта, движутся бесконечные, унылые колонны пленных, но сейчас они идут не на запад, а на восток, и одеты эти солдаты не в красноармейские гимнастерки, а в серо-зеленые френчи.
Были совпадения, казавшиеся удивительными и зловещими. После первого внезапного удара немецким войскам понадобилось меньше месяца, чтобы дойти от Бреста до Смоленска. Советская Армия, у которой внезапности уже не могло быть, прошла почти то же расстояние, по тем же местам, приблизительно в то же время года за срок немногим больше месяца.
В 1941 году 4-я немецкая армия стяжала победные лавры на земле Белоруссии, наступая вслед за танками Гудериана и Гота. Теперь та же самая 4-я армия была искромсана, рассечена и разгромлена советскими танковыми частями в тех же памятных ей местах. Но, конечно, только номер этой армии остался неизменным – за три года войны на Восточном фронте уже не раз сменился ее состав.
А тот 12-й армейский корпус немецких войск, который 22 июня 1941 года замкнул кольцо вокруг Брестской крепости, а две недели спустя рапортовал об уничтожении ее гарнизона, теперь сам оказался в кольце под Минском и отметил трехлетие своей брестской победы тем, что остатки его сдались в плен.
Все было похоже, и все – наоборот. Но никто не сомневался, что одно существенное различие неизбежно будет между войной сорок первого и сорок четвертого годов. Теперь она не остановится там, откуда начала свой путь, – за Брестом, за Бугом. Она пойдет дальше, на свою родину – в Германию, до самого Берлина. Она понесет туда возмездие.
Вал советского наступления безостановочно катился вперед, и один за другим получали долгожданную свободу белорусские города и села. Орша, Витебск, Могилев, Минск, Барановичи… Подходила очередь Бреста.
Ключ к Варшаве, ключ к Польше – так оценивали значение Бреста в ставке Гитлера. Любой ценой отстоять Брест – был приказ фюрера. Используя крепость и укрепленный район на Буге, противник надеялся удержать в своих руках этот «ключ к Варшаве».
Немцы ждали удара с юга, от Ковеля, – там войска Рокоссовского были ближе всего к Бресту. Но, освободив Ковель, наши дивизии двинулись дальше на запад и форсировали Буг. Через несколько дней был занят польский город Люблин. Советские войска, таким образом, оказались в тылу Бреста, на земле Польши, и теперь держали в руках «ключ к Варшаве».
Брест попал в полукольцо. С востока, с запада и юга фронт неотступно приближался к нему. Но зато северо-западный участок обороны казался противнику особенно прочным. Сильно укрепленный опорный пункт – районный центр Пружаны – и огромный массив Беловежской Пущи, по мнению немецких генералов, делали невозможным русское наступление на этом участке.
И вдруг именно там рванулись вперед части генерала Батова, казаки Плиева, и гарнизон в Пружанах пал, а пуща была пройдена насквозь. Бои завязались уже на другом берегу Буга; последние коммуникации, ведущие от Бреста на запад, очутились под угрозой, и участь города была решена.
По еще одному любопытному совпадению, армией, которая освобождала Брест, командовал генерал-полковник Василий Попов. В 1941 году, тогда еще генерал-майор, В. С. Попов был командующим 28-м стрелковым корпусом, стоявшим в районе Бреста. В состав этого корпуса входили и 6-я и 42-я дивизии, части которых вели оборону Брестской крепости.
Генерал Попов отступал на восток вместе с остатками своих войск, дравшихся на промежуточных рубежах, редевших и таявших в беспрерывных тяжелых боях. Всю горечь, все отчаяние и унижение этих поражений испытал он, как и многие другие, на том страдном пути. И вот сейчас, три года спустя, его дивизии, теперь закаленные, превосходно вооруженные, стали освободителями этого города, где встретил он первое утро войны и где в оккупации осталась и его семья.
Прекратились взрывы снарядов, прилетавших из-за Буга, смолк перестук пулеметов на окраинах, с ревом промчались на запад танки, осторожно, крадучись вдоль домов, прошла разведка, и потекли по полуразрушенным улицам города бесконечные колонны пехоты. Толпы ликующих жителей запрудили тротуары, и люди с необычайным волнением жадно вглядывались в пыльные, усталые, но победно веселые и такие родные лица солдат с привычными звездочками на пилотках и еще незнакомыми погонами на плечах. С удивлением и восторгом они смотрели на эту сильную, уверенно шагающую вперед армию, на ее оружие, богатую технику, и слезы застилали их глаза. То были не слезы страха и отчаяния, с которыми провожали они отступавших солдат в сорок первом. Нет, люди плакали сейчас от радости, гордости, счастья. Но в этих слезах были и капли горечи прежних воспоминаний, тоски о тех, кого уже нет, мыслей о том, что пережил и выстрадал народ.
В тот день войска вошли и в Брестскую крепость. Суровые руины казарм из темно-красного, цвета запекшейся крови, кирпича здесь и там еще дымились – враг взорвал перед уходом свои склады, а при штурме города крепость бомбили и наши самолеты.
Но для передовых частей, спешивших на запад, следы боев сорок первого года еще были скрыты дымкой недавнего сражения.
Да и слишком уж часто доводилось им видеть всевозможные развалины – привыкший глаз долго не задерживался на них. И что знали эти молодые воины сорок четвертого года о событиях, когда-то разыгравшихся здесь? Лишь немногие слышали какую-то смутную легенду о боях за Брестскую крепость. История ее героической обороны лежала еще далеко впереди, за чередой будущих лет, а перед ними, творцами мировой истории, была неоконченная война, еще не до конца добытая победа.
С любопытством поглядев вокруг, они ушли вперед, на запад, за Буг, преследовать и добивать врага. А над Брестом, над разрушенной крепостью, над спокойным, как и в то памятное июньское утро, Бугом уже стояла тишина фронтового тыла. И на берег реки, на восстановленную границу Советского государства, выходили солдаты в зеленых пограничных фуражках.