Мистер «Нет», товарищ «Да»

ЦитатаОн – единственный в мире – не покидал высшей политической лиги от первых раскатов холодной войны до ее завершения. Варьировались обстоятельства, политика, менялись лидеры – неизменным оставалось только невозмутимое лицо Андрея Громыко
Классический сталинский выдвиженец, он получил широкие карьерные возможности после Большого террора – самого жестокого способа омоложения власти. Помогали рабоче-крестьянское происхождение, отменная память и эрудиция бывшего вундеркинда, который с детства почти все свободное время проводил с книгой и вел переписку с библиотеками, выискивая редкие издания.
Его дипломатическая карьера началась в 1939-м. Наставляя Громыко перед командировкой в США, куда его направляли советником полномочного представительства (с 1941 года – посольства), Иосиф Сталин неожиданно посоветовал ему совершенствовать английский, «посещая проповеди церковных пастырей». Громыко тогда не внял вождю (наверное, единственный раз в жизни): видимо, по его мнению, сотрудник советского посольства слишком вызывающе смотрелся бы на проповеди. Но в остальном он всегда выполнял указания руководства, именно в этом, возможно, видя залог успеха.

 Неандерталец и Бормашина

В 1941 году послом СССР в США стал легендарный Максим Литвинов – бывший нарком иностранных дел, один из основоположников советской дипломатической школы. Громыко не приглянулся ему. Вошло в легенду определение, которое он дал будущему министру: «Бесперспективен для дипломатической работы». Тут дело не только в том, что новобранец выглядел несколько скованно, – просто его считали человеком Вячеслава Молотова, давнего литвиновского конкурента. Для Литвинова эта история закончилась неважно: именно Громыко сменил его на посту посла в США, именно он в 1944 году возглавил советскую делегацию на конференции по созданию ООН и поставил свою подпись под ее Уставом, а в 1946-м стал первым постоянным представителем СССР при этой международной организации.
Тогда-то его и прозвали Мистером «Нет». Первый раунд холодной войны выдался самым напряженным – и Громыко приходилось десятки раз использовать право вето в Совете Безопасности. Он первым в истории ООН прибегнул и к такой форме протеста, как демонстративный уход из зала. В итоге в 1947-м портрет советского дипломата появился на обложке журнала Time, а статья о нем называлась «Неандерталец с правом вето». Там его представили эдаким агрессивным зомби: «В сине-белом свете неоновых ламп Андрей Громыко – выпрямив спину, в строгом "банкирском" костюме – зачитывал свое заявление хрипловатым монотонным голосом, который некоторые американки находят весьма сексуальным.  Для американцев он – живое воплощение апокалиптической злонамеренности России». Кстати, самому Громыко прозвище Мистер «Нет» не нравилось: он считал, что ему гораздо чаще приходится слышать американское «ноу», чем его визави – русское «нет».
Годы спустя, уже став министром иностранных дел, Громыко заслужил другое прозвище – Бормашина. Он находил в позиции противника слабое место, малейшую щелочку – и начинал упорно «сверлить», пока не добивался хотя бы незначительного компромисса. Американская пресса в то время писала о нем уже куда более уважительно. Первым из советских политиков Громыко после всех переговоров стал выходить к журналистам. Не боясь неприятных вопросов, он отвечал на них монотонно, но без тени смущения. И без шпаргалок: «компьютерная» память всегда была его козырем.

Товарищ «Да»

Преемник Молотова в МИД – бывший сталинский прокурор Андрей Вышинский, получивший новую должность в 1949 году, – Громыко не жаловал. Тот даже подумывал уйти в науку, публиковал под псевдонимом монографии по экономике, защитил докторскую. Правда, дипломатическую работу не бросал. И только когда Молотов в марте 1953-го вторично возглавил МИД, акции Громыко снова пошли в гору, он стал правой рукой министра. Впрочем, вскоре, когда бывший сталинский нарком оказался в опале у Никиты Хрущева, Громыко быстро открестился от патрона, в 1957-м обрушив на него все свое красноречие на Пленуме ЦК: «Замечания Молотова надерганы в попытке вылить грязь на голову первого секретаря. Но Молотов не замечает, что он испачкался этой грязью сам с головы до ног». В тот день завершилась карьера и «примкнувшего к ним Шепилова», который меньше года возглавлял МИД.
Хрущев оценил преданность Громыко – и тот занял главный кабинет на седьмом этаже высотного дома на Смоленской площади. При этом для Хрущева, эксцентрика по натуре, Громыко был только бесцветным исполнителем. «Царь Никита» не понимал церемонных, застегнутых на все пуговицы джентльменов. Зато, как свидетельствуют мемуаристы, бравировал исполнительностью своего министра: «Вот скажу я ему в морозный день сесть на лед – и он сядет». Для Хрущева Громыко был самым настоящим товарищем «Да». Первую скрипку в международных делах он тогда не играл и всегда шел в фарватере первого секретаря. Даже во время знаменитого заседания Генассамблеи ООН, когда Хрущев в знак протеста снял ботинок и принялся колотить им по столу, Громыко постарался изобразить яростное негодование, вообще-то ему неприсущее. И тоже стучал по столу – правда, не ботинком, а кулаком. СССР на том заседании призывал западные державы отказаться от колоний, а они упрекали нас в диктате в отношении социалистических стран. Потом возник слух, что вот-вот Громыко заменит зять Хрущева, журналист Алексей Аджубей. Неудивительно, что новость об отставке неугомонного «волюнтариста» министра обрадовала.

Лавры разрядки

В первые годы «после Хрущева» на международной арене СССР представлял, как правило, председатель Совета министров Алексей Косыгин. Дипломатической епархией Брежнева считались только соцстраны.
С Косыгиным у Громыко добрые отношения не сложились. Министр сделал ставку на Брежнева. Тут-то и пригодились способности Громыко-управленца: все у него работало как часы. По неофициальным каналам все иностранные державы получили информацию: главой государства в СССР является генеральный секретарь, что необходимо учитывать при переговорах. Косыгин и после этого не отстранился от внешней политики, всегда активно обсуждал ее на заседаниях Политбюро. Но с начала 1970-х главными представителями Москвы на всех исторических переговорах были Брежнев и Громыко – спаянный тандем. Именно они стали для Запада символами разрядки. Оказалось, что с Москвой можно иметь дело и подписывать договоры об ограничении вооружений и систем противоракетной обороны. Оптимисты тогда утверждали, что холодная война завершилась, мир надолго поделен на сферы влияния сверхдержав.
Это был пик карьеры Громыко. В 1973 году глава МИД вошел в «совет директоров» страны – стал членом Политбюро ЦК КПСС. С тех пор именно он вырабатывал международную стратегию Советского Союза, сосредоточившись на главном направлении – американском. Громыко не любил неформальных встреч, считал результативными только те переговоры, которые завершаются подписанием совместного заявления. А просто улыбки, объятия, беседы, как он полагал, ни к чему не обязывают. «В переговорах Громыко проявлял большое упорство и настойчивость. Если у него была запасная позиция, то он раскрывал ее лишь тогда, когда партнер по переговорам уже собирался встать из-за стола, чтобы закончить беседу. Впрочем, эта черта его порой переходила в недостаточную гибкость, что задерживало подчас своевременное достижение необходимых договоренностей», – вспоминал многолетний посол СССР в США Анатолий Добрынин.
...