9 августа 1942 — знаменитое исполнение Седьмой («Ленинградской») симфонии Дмитрия Шостаковича в осаждённом Ленинграде.

Многие считали Шостаковича композитором «не от мира сего». Но он точнее многих понимал, что такое нацизм — разрушительная сила, которая хочет разделить человечество на хищников и жертв. И боролся с ним сознательно, без сомнений и иллюзий.
Когда началась Великая Отечественная — композитору Дмитрию Шостаковичу шел 35-й год. Он уже стал живым классиком, но рвался на фронт — необученным добровольцем. Подал заявление в ленинградский военкомат: «Я иду защищать свою страну и готов, не щадя ни жизни, ни сил, выполнить любое задание, которое мне поручат. И если понадобится, то в любой момент — с оружием в руках или с заостренным творческим пером — я отдам всего себя для защиты нашей великой Родины, для разгрома врага, для нашей победы». Конечно, композитору объяснили, что он нужнее в тылу, что и армии, и народу необходима его музыка.
Он поступил в добровольную пожарную команду. Научился ловко действовать тяжелыми щипцами, сбрасывая немецкие «зажигалки». Вместе с тысячами таких же необученных, вооружившись лопатой, выкапывал противотанковые рвы.
В первые дни войны Шостакович написал несколько песен, в том числе — величавую «Клятву наркому», под звуки которой уходили на фронт ленинградские новобранцы. Он понимал: пришло время песен, многие из которых тут же подхватывали миллионы людей на фронте и в тылу.
Но Шостакович верил и в необходимость симфонической музыки. Ведь только она способна передать эпическую глубину ленинградской трагедии и подвига. И он сочинял симфонию — иногда урывками, между дежурствами на крышах прифронтового города. Иногда — дни и ночи напролет, закрывшись в своей квартире на Большой Пушкарской улице. На титульном листе партитуры значилась надпись: «Посвящается городу Ленинграду. Дмитрий Шостакович». На полях нотных страниц частит пометка — ВТ, воздушная тревога.
Ленинград перешел на осадное положение. Угроза штурма оставалась реальной. Ленинград уже покинули профессора консерватории — все, кроме Шостаковича. Композитор не собирался покидать родной город, не собирался отрываться от симфонии, которую писал каждый день, но пришлось подчиниться постановлению горкома. Вместе с семьей Шостаковича вывезли в Москву, а оттуда их путь лежал в Куйбышев (ныне Самара). Там он вернулся к работе над симфонией.
Наконец, 5 марта 1942 года, в куйбышевском Театре оперы и балета, состоялась премьера симфонии. Ее исполнил оркестр Большого театра под управлением знаменитого Самуила Самосуда. 
Это был триумф. Но Шостакович говорил: «Моя мечта — чтобы Седьмая симфония прозвучала в моем родном городе, которому я ее посвящаю». Это казалось чем-то из области фантастики. Ведь в Ленинграде почти не осталось музыкантов, а оставшиеся — голодали. Но 2 июля 1942 года летчик Василий Литвинов, несмотря на ранение, привез в блокадный город несколько коробок с лекарствами и четыре нотные тетради с партитурой.
  Премьеру назначили на 9 августа. И не случайно. Ленинградцы знали, что именно на этот день гитлеровцы запланировали взятие города и даже распечатали пригласительные билеты на праздничный прием в ресторане гостиницы «Астории».
«Нашей борьбе с фашизмом, нашей грядущей победе, моему родному городу — Ленинграду — я посвящаю свою 7-ю симфонию». Всю жизнь после этого Шостаковичу было неловко, что в тот день он отсутствовал в Ленинграде...
По приказу генерала-лейтенанта (будущего маршала) Леонида Говорова, командующего Ленинградским фронтом, артиллерия в день концерта открыла по агрессору упредительный шквальный огонь. На три часа немецкие орудия умолкли и ни один вражеский самолет не сумел подняться в воздух — как раз за это время ленинградцы успели дойти до филармонии, прослушать симфонию и вернуться домой. Впервые за блокадные дни в Большом зале филармонии на полную мощь горели люстры.

Зал заполнили защитники и жители города, впервые за много дней надевшие свои выходные платья и костюмы, которые всем оказались велики... И черный фрак Элиасберга висел на нем мешковато. Накануне он сумел добыть картофелину, чтобы накрахмалить воротник и манжеты. Многие музыканты сидели на сцене в валенках. Для ног, опухших от голода, другая обувь противопоказана. Какие уж тут концертные туфли! Но разве это главное? Ленинградцы истосковались по музыке, по филармоническим премьерам. А тут — еще и музыка, рожденная в блокадном городе.
iz.ru