Тред №269703

http://www.expert.ru…noi_epohi/

На излете нефтяной эпохи

Максим Рубченко, редактор отдела экономики журнала «Эксперт»

Если заменить слова «нефть» на «уголь», а «США» на «Британия», мы увидим полную аналогию нынешнего кризиса с событиями конца XIX века, когда оказалась исчерпанной экономическая модель, основанная на потреблении угля

На прошедшей летом в Москве Третьей международной конференции «Математическое моделирование социальной и экономической динамики» одним из самых интересных стал доклад сотрудников Школы высших исследований Лондонского университета Лусинэ Бадалян и Виктора Криворотова (В.К. - соавтор очень известного - Сергея Чернышова), представляющий весьма неординарный взгляд на природу нынешнего кризиса. Предпосылка, из которой исходили исследователи, такова: известному «закону убывающей отдачи на вложенный капитал» подчиняются целые технологии и даже технологические уклады. В 1970−х технологический уклад, основанный на нефти и массовом производстве, подтвердил эту закономерность: капиталоемкость на единицу труда в развитых западных странах начала расти. Логическим продолжением развития тенденции стал нынешний кризис мировой экономики.

Мы попросили Лусинэ Бадалян и Виктора Криворотова подробнее рассказать читателям «Эксперта» об их теории.

— Является ли нынешний кризис чем-то особенным в экономической истории?

Лусинэ Бадалян: Мы считаем нынешний кризис типичным для данного этапа жизненного цикла экономики. Нам известны три аналогичных исторических кризиса зрелой экономики с последующим технологическим переломом. Первый — это кризис конца позднего Средневековья — начала Нового времени, начало эпохи географических открытий. Второй кризис — конец XVIII века, Американская и Французская революции и промышленная революция. Третий кризис — конец XIX века, закат угольной экономики. В этом ряду текущий кризис — четвертый. Мы связываем его со зрелостью современной экономики массового производства на основе нефти. Все кризисы такого рода начинались с финансового краха, переходящего в долговой кризис — показатель глубоких проблем экономики. Вследствие снижения производительности зрелой экономики эпохи, согласно рикардианскому закону падающей отдачи на капитал, идет общий рост неплатежеспособности. Распространяются новые технологии, со своими особыми институтами, которые определяют лицо своего времени. Это открывает дорогу к высокоэффективному освоению территорий, ранее считавшихся неудобьями. Резкое повышение их рентабельности — материальная основа взлета экономики нового глобального лидера. Как правило, территория доминанта эпохи богата новым доминантным ресурсом и благодаря этому особо благоприятна для внедрения новых технологий. Развитие остальных трех кризисов подчинялось этой же логике.

Виктор Криворотов: Вот, например, первый подобный кризис — XVI век, побережье Северной Атлантики в период религиозных войн. Атлантическое побережье практически непригодно для земледелия и до указанного времени не вызывало особого интереса. Однако по мере роста численности населения в соседних регионах оно стало быстро заселяться. Дело в том, что в Европе был исчерпан доминантный ресурс той эпохи — лес. Практически полная вырубка европейских лесов закрыла возможности роста агрокультуры через дальнейшие распашки. Одновременно исчезли ресурсы дешевого топлива, а также общедоступного мяса, рыбы, грибов и ягод из ближайших лесов и рек. Ответом на обостряющийся белковый голод стало формирование нового технологического стиля и становление рынка.

В Атлантическом регионе развивалось молочное животноводство и выращивание овец на шерсть, коптились колбасы на продажу. Консервирование увеличило спрос на специи. Рост рыночной экономики резко поднял с XIV века спрос на деньги, а также их заменители, включая специи. Поиск золота, крупнотоннажная каботажная торговля и религиозные войны за владение новой территорией оплатили подготовку корабля для океанского плавания, открыв дорогу массовой атлантической торговле. Это резко повысило ценность Атлантического побережья, до этого никому не интересного.

Описанное в значительной степени напоминает сегодняшнюю ситуацию — например, до того как нефть стала дефицитной, вряд ли можно было представить такой значительный интерес к Ираку.

Кстати, мы используем понятие «стиль», а не «технологический уклад», поскольку идем от энергоресурса, а также от того производственного стиля, который с ним связан: фордизм и конвейер как основной стиль нефтяной экономики; смитовское разделение труда и угольная экономика; водяное/ветряное колесо и мануфактурная эпоха.

Исторические параллели проливают свет на текущий, казалось бы, чисто финансовый кризис и связывают его с исчерпанием нынешнего доминантного ресурса — нефти, завершением периода нефтяной экономики и изменением характера глобального лидерства США. Для сравнения возьмем конец XIX века. Тогда появление технологий на основе нефти и массовой дешевой стали привело к пересмотру глобальной роли Британской империи: «мастерская мира», основанная на паре и угле конца XVIII — первой половины XIX века, стала выводить в колонии производство и превратилась в финансовую империю, предоставляющую глобальные сервисы. Фунт стерлингов, контролируемый Английским банком, стал основой мировой золотой системы.

— Как связаны основной энергоресурс конкретной эпохи, доминирующая валюта и страна — мировой лидер?

Л. Б.: Мировая торговля и глобализация основаны на доминантном энергоисточнике, которым сегодня является нефть, а столетие назад таковым был уголь. Ведущий энергоресурс времени — это основа валюты и мощи доминанта эпохи, поскольку на нем построена глобальная инфраструктура конкретного исторического периода.

Датский историк Жан Ромейн даже предложил «закон перерывов прогресса», отчасти напоминающий концепцию Шумпетера о «пунктирной эволюции». Согласно Ромейну, каждая страна — пионер новой, более продвинутой фазы цивилизации — рано или поздно достигает предела, после которого развитие значительно затруднено. В результате следующий шаг вперед должен происходить на новой территории, ресурсы которой раньше не могли быть использованы из-за отсутствия подходящих технологий их освоения. Такое освоение все новых геоклиматических зон обеспечивает накопление богатства в течение истории человечества.

В. К.: Можно сказать, что в этом заключается эволюционный вектор: каждая новая геоклиматическая зона намного тяжелее для освоения, чем предыдущая, однако затраченный на освоение труд никогда не пропадал напрасно — накапливаемые приспособления и умения складываются в общую копилку знания, увеличивая арсенал средств выживания человека. В качестве приятного побочного эффекта происходил скачкообразный рост общественного богатства, позволяя кормить растущее население планеты на более высоком уровне достатка.

— Давайте поподробнее поговорим о кризисах.

Л. Б.: Как показал Рикардо, в любой зрелой экономике разворачиваются два процесса. Первый — постепенное исчерпание возможностей ее роста, а второй — компенсационный. Глобализация разворачивается как компенсационный процесс, по мере того как в стране-лидере истощаются дешевые запасы доминантного неэластичного ресурса эпохи.

Например, США столкнулись с проблемой исчерпания дешевой нефти в семидесятые годы прошлого века: «нефтяной шок» показал, что экономически рентабельных — при существовавших технологиях — нефтяных запасов в стране больше нет и необходимо привлекать сырьевые ресурсы из-за границы. Это привело к глобализации, ровно так, как сказал Рикардо: по его словам, падение отдачи каждого нового участка, который по определению хуже предыдущего, означает неизбежность дальнейшего расширения, что, в свою очередь, подразумевает глобализацию.

Это приводит к перестройке монетарной политики. Например, работающая экономика предполагает получение определенной отдачи, скажем, пять центов на доллар от каждой сделки. Снижение производительности зрелой экономики приводит к падению маржи (нормы прибыли), предположим, до полуцента. Наиболее простым образом это компенсируется увеличением количества транзакций в десять раз — к примеру, за счет вынесения производства за границу с соответствующим удлинением технологических цепочек. Тем самым глобализация экономики предполагает резкий рост монетизации, ведь надо обеспечить деньгами новые длинные товарные цепочки, а вдобавок — глобальную транспортную инфраструктуру.

В. К.: Иными словами, если у вас с каждого доллара падает отдача, вы должны производить дополнительные деньги, чтобы эту отдачу сохранить.


P.S.:

— Как же преодолевается это сопротивление среды и осуществляется переход к новому технологическому стилю?

Л. Б.: Как ни печально, но место для нового технологического стиля, как правило, расчищает война. В частности, как известно, примерно через год после достижения пика цен на уголь в 1913 году мир вошел в полосу войн и экономической нестабильности, которая длилась вплоть до 1950−х годов.

Есть такой крупный историк XX века — Джон Робертс. Он сказал совершенно замечательную вещь: все обычно говорят о войне, что она разрушает, но это скорее плюс, чем минус. Потому что если разрушили, то можно построить заново — активизируется экономика, улучшается занятость. Это положительные факторы. Но война делает и другое — она развивает производственные мощности, которые в мирное время никому не нужны. Это особенно видно в XX веке. Например, в Великобритании в начале Первой мировой войны было 600 грузовиков, а вышла из войны она с 60 тысячами. Вот вам стимулирующий эффект войны для новых технологий.

В. К.: Война — это внеэкономическое стимулирование отработки новых технологий с доведением до действующих образцов. После войны они уже готовы к переводу в гражданскую сферу. Инвестиции в новую неотработанную индустрию не принесут отдачи. Нужно, чтобы кто-то вкачал деньги внеэкономически. Этот кто-то — как правило, государство в экстремальных, то есть военных, условиях, когда чисто экономические соображения отходят на второй план. В нормальных же условиях, как показывает опыт, чтобы довести новую технологию до ума, никаких денег не хватит.

— А без войны перейти к новому технологическому стилю нельзя?

Л. Б.: Если без войны, то, возможно, через дефляцию. Известно, что принципиально новые решения, приводящие к значительному удешевлению, исторически возникали на дефляционных спадах. Они вызывались необходимостью выживания за счет резкого снижения стоимости производства в условиях сверхконкуренции на сужающемся рынке. Среди примеров — массовая сталь Карнеги, начать производство которой, по его мнению, было бы невозможно, если бы в конце XIX века не было дефляции.

В. К.: Без дефляции XX век не был бы таким, каким мы его знаем. Потому что в конце прошлого века дефляция дала миру дешевую сталь. А когда сталь стала дешевой, появились мосты, трубопроводы, небоскребы и так далее — все то, что стало символом нефтяной экономики.

Кроме того, когда падают цены, компании прекращают инвестиции во все неопробованное, пусть даже многообещающее. И таким образом очищается поле деятельности для дешевых эффективных новичков. Например, уход нефтяных гигантов из трудных районов нефтедобычи после падения цен в 1980−х открыл дорогу для роста национальных нефтяных и нефтесервисных компаний, таких как «Шлюмберже».

— Каков ваш прогноз развития ситуации на ближайшее время?

В. К.: Нас ждет длительный период нестабильности и развитие долгового кризиса. В случае удачи он принесет массовый технологический перелом, с созданием критических технологий, необходимых для освоения новых геоклиматических зон. Новый тип землепользования и новый технологический стиль должны резко поднять производительность территорий, которые сегодня представляют собой неудобья в рамках нефтяной экономики. Тогда в сравнительно недалекой перспективе темпы экономического роста могут резко возрасти.

Л. Б.: Можно уверенно прогнозировать постепенное рассасывание системы доллара за счет регионализации — это всегда происходит. Когда доминирующей валютой был фунт стерлингов, в его тени выросли доллар, франк, марка. Сегодня усиление юаня несомненно. Евро также имеет свою зону и обслуживает ее, что дает стабильность. То есть регионализацию валют можно предсказывать совершенно четко.

Это напоминает ситуацию начала XX века. Между мировыми войнами — автаркия, только региональные валюты и бартер. Потому что ни одна валюта не тянет на мировую, им не хватает мощности, которую имел фунт стерлингов. Аналогичная картина наблюдалась и в предыдущих кризисах: постепенно слабела доминирующая чисто торговая валюта, под ней росли региональные, реальные валюты, и одна из них затем начинала доминировать.

и Т.Д. и Т.П.