Цитата: Манюня от 13.04.2012 14:28:55
А зачем нам в нецивилизованной диктатуре знать "как там у порядочных людей принято"? :o
Когда я выражала свое желание узнать, я при этом не выражала уверенности, что нам подойдет то, что у них. Напротив, очень подозреваю, что их кафтан на нас не налезет. Почему так – очень хорошо объяснил Достоевский. Была тут на форуме цитата из него, я запомнила, что она была, но долго пришлось искать, чтобы найти в архивах. Вот нашла:
http://glav.su/forum…msg1190406
Читайте русских классиков -- они уже все написали, и давно уже! Федор Михайлович Достоевский, роман "Игрок" (1866), конец 4 главы:
-- А по моему мнению, рулетка только и создана для русских, -- сказал я, и когда француз на мой отзыв презрительно усмехнулся, я заметил ему, что, уж конечно, правда на моей стороне, потому что, говоря о русских как об игроках, я гораздо более ругаю их, чем хвалю, и что мне, стало быть, можно верить.
-- На чем же вы основываете ваше мнение? -- спросил француз.
-- На том, что в катехизис добродетелей и достоинств цивилизованного западного человека вошла исторически и чуть ли не в виде главного пункта способность приобретения капиталов. А русский не только не способен приобретать капиталы, но даже и расточает их как-то зря и безобразно. Тем не менее нам, русским, деньги тоже нужны, -- прибавил я, -- следовательно, мы очень рады и очень падки на такие способы, как например рулетки, где можно разбогатеть вдруг, в два часа, не трудясь. Это нас очень прельщает; а так как мы и играем зря, без труда, то и проигрываемся!
-- Это отчасти справедливо, -- заметил самодовольно француз.
-- Нет, это несправедливо, и вам стыдно так отзываться о своем отечестве, -- строго и внушительно заметил генерал.
-- Помилуйте, -- отвечал я ему, -- ведь, право, неизвестно еще, что гаже: русское ли безобразие или немецкий способ накопления честным трудом?
-- Какая безобразная мысль! -- воскликнул генерал.
-- Какая русская мысль! -- воскликнул француз; Я смеялся, мне ужасно хотелось их раззадорить.
-- А я лучше захочу всю жизнь прокочевать в киргизской палатке, -- вскричал я, -- чем поклоняться немецкому идолу.
-- Какому идолу? -- вскричал генерал, уже начиная серьезно сердиться.
-- Немецкому способу накопления богатств. Я здесь недолго, но, однако ж, все-таки, что я здесь успел подметить и проверить, возмущает мою татарскую породу. Ей-богу, не хочу таких добродетелей! Я здесь успел уже вчера обойти верст на десять кругом. Ну, точь-в-точь то же самое, как в нравоучительных немецких книжечках с картинками: есть здесь везде у них в каждом доме свой фатер, ужасно добродетельный и необыкновенно честный. Уж такой честный, что подойти к нему страшно. Терпеть не могу честных люден, к которым подходить страшно. У каждого эдакого фатера есть семья, и по вечерам все они вслух поучительные книги читают. Над домиком шумят вязы и каштаны. Закат солнца, на крыше аист, и всё необыкновенно поэтическое и трогательное...
Уж вы не сердитесь, генерал, позвольте мне рассказать потрогательнее. Я сам помню, как мой отец, покойник, тоже под липками, в палисаднике, по вечерам вслух читал мне и матери подобные книжки...
Я ведь сам могу судить об этом как следует. Ну, так всякая эдакая здешняя семья в полнейшем рабстве и повиновении у фатера. Все работают, как волы, и все копят деньги, как жиды. Положим, фатер скопил уже столько-то гульденов и рассчитывает на старшего сына, чтобы ему ремесло аль землишку передать; для этого дочери приданого не дают, и она остается в девках. Для этого же младшего сына продают в кабалу аль в солдаты и деньги приобщают к домашнему капиталу. Право, это здесь делается; я расспрашивал. Всё это делается не иначе, как от честности, от усиленной честности, до того, что и младший проданный сын верует, что его не иначе, как от честности, продали, -- а уж это идеал, когда сама жертва радуется, что ее на заклание ведут.
Что же дальше? Дальше то, что и старшему тоже не легче: есть там у него такая Амальхен, с которою он сердцем соединился, -- но жениться нельзя, потому что гульденов еще столько не накоплено. Тоже ждут благонравно и искренно и с улыбкой на заклание идут. У Амальхен уж щеки ввалились, сохнет. Наконец, лет через двадцать, благосостояние умножилось; гульдены честно и добродетельно скоплены. Фатер благословляет сорокалетнего старшего и тридцатипятилетнюю Амальхен, с иссохшей грудью и красным носом...
При этом плачет, мораль читает и умирает. Старший превращается сам в добродетельного фатера, и начинается опять та же история. Лет эдак чрез пятьдесят или чрез семьдесят внук первого фатера действительно уже осуществляет значительный капитал и передает своему сыну, тот своему, тот своему, и поколений через пять или шесть выходит сам барон Ротшильд или Гоппе и Комп., или там черт знает кто. Ну-с, как же не величественное зрелище: столетний или двухсотлетний преемственный труд, терпение, ум, честность, характер, твердость, расчет, аист на крыше! Чего же вам еще, ведь уж выше этого нет ничего, и с этой точки они сами начинают весь мир судить и виновных, то есть чуть-чуть на них не похожих, тотчас же казнить.
Ну-с, так вот в чем дело: я уж лучше хочу дебоширить по-русски или разживаться на рулетке. Не хочу я быть Гоппе и Комп. чрез пять поколений. Мне деньги нужны для меня самого, а я не считаю всего себя чем-то необходимым и придаточным к капиталу. Я знаю, что я ужасно наврал, но пусть так оно и будет. Таковы мои убеждения.
Что эта цитата, на мой взгляд, доказывает?
Она доказывает, что то, что здорово немцу, то русскому смерть. Не приживутся западные и восточные принципы взаимоотношений религиозных институтов с обществом в обществе с таким менталитетом, как у русских. Это ведь русское выражение, если я не ошибаюсь: коль любить, так королеву, коли красть, так миллион.
Поэтому тот факт, что российский патриарх закусил удила в погоне за наживой меня хоть и возмущает, но как-то совсем не удивляет. Да, он из тех русских, которым если красть, то миллион. Но я точно знаю, что среди церковных иерархов есть священнослужители, способные на другую крайность – любить королеву. Просто таким, которым надо чтоб королеву любить, а не миллион красть, дорога сейчас перекрыта. И вот меня вдруг осенило, что дорогу это перекрыли не сами святые отцы. Ее перекрыли светские власти теми законами, которые они напринимали. То есть я пришла к выводу, что в нынешнем нравственном падении церкви виновата не столько сама церковь, сколько светские власти, создавшие для такого падения законодательные стимулы.
В качестве примера привожу самую свеженькую историю с идущим судебным процессом по отсуживанию корпуса у детского реабилитационного центра в Подмосковье. Кто в этой тяжбе прав, кто виноват – не знаю и узнать негде. В одних СМИ читаю, что церковь нагло отбирает у детей помещение, в других читаю, что церковь права, а это руководство центра пустило на сторону роскошные гектары земли, выделенной ему под новый корпус. Вот, например, здесь про это написано
Дети и Монастырь или Как пиздит радио “Свобода” Но кто бы в этой тяжбе ни был прав или виноват, но, по моему убеждению, виноваты прежде всего существующие светские законы, допустившие возможность появления такой тяжбы в принципе. Гражданское законодательство надо менять таким образом, чтобы у церкви не было соблазна судиться и отсуживать, чтобы у патриарха не было соблазна судиться и отсуживать, чтобы у МО РПЦ не было соблазна торговать сигаретами. И, наконец, чтобы у самой церкви появился соблазн выбирать в патриархи не тех, кто умеет украсть миллион, а тех, кто желает любить королеву.