Тред №411261

Распоряжение полковника Мореля о возможной стрельбе из орудий по городу вызвало возбуждение офицеров и побудило меня устроить общее собрание подчиненных мне офицеров артиллерии.

Общее собрание офицеров состоялось в два приема, с перерывом между ними в один день. На первом заседании присутствовали офицеры артиллерии укрепленной позиции Эрзерума и Деве-Бойну, офицеры артиллеристы всех прочих частей гарнизона, два офицера англичанина, бывшие в это время в течение нескольких дней в Эрзеруме, затем полковник Морель, полковник Зинкевич, полковник Долуханов, полковник Торком, Антра-ник и доктор Завриев. (л. 1—42) Англичане были приглашены, как люди свободные от армянских влияний и могущие по отъезде своем через несколько дней осведомить тыл штаба фронта и иностранные военные миссии о настроении общества офицеров артиллерии и отношении их к армянским кровавым замыслам..

Особенно потому, что в моем распоряжении не было ни почты, ни телеграфа и я не мог быть уверенным, что мои депеши будут переданы по назначению. Вернее, я был совершенно уверен, что мои депеши переданы не будут.

На заседании я обстоятельно изложил обстановку и причины, поведшие к нахождению в Эрзеруме русских артиллерийских офицеров, подробно осведомил собрание обо всех армянских бесчинствах и зверствах известных мне из личных наблюдений, иэ докладов и рассказов других лиц и из рассказов Командующего армией генерала Одишелидзе.

Доклад свой я резюмировал (закончил) определенно высказанной мыслью, что мы офицеры русские и остались в Эрзеруме не для того, чтобы прикрывать своим именем и мундиром разбойные армянские зверства над беззащитным населением; м№ остались служить России, преданные долгу и послушные своим начальникам; остались служить русскому делу, а не армянской-резне и хищничеству и пачкать свое имя на весь свет намерения не имеем ни в коем случае; а пока мы здесь, мы требуем, чтобы армянские безобразия были прекращены, иначе нам надо будет настаивать на том, чтобы нас отпустили немедленно.

Высказанные после меня другими офицерами мысли (л. 1— 43) подтвердили мои заявления. Андраник ответил в том смысле, что армянский народ обязан бесконечно России, что он часть-русского большого народа и сейчас хочет только помочь России, не мечтая об отделении от нее. Что резня есть следствие вековечной вражды армян с турками, что все безобразия и насилия будут решительно прекращены, что в дальнейшем не может быть и мысли о возможности насилий над мирным населением, что для того он и приехал сюда, чтобы положить конец безобразиям и если ему не удастся сделать этого — он первый уйдет отсюда. Весь разговор шел через переводчика. На поднятый вопрос о том, могут ли желающие офицеры уйти из Эрзерума, он ответил, что если уйдут слабые духом, то это будет лучше для дела и что он “постарается” не препятствовать уходу их.

Полковник Зинкевич убеждал всех присутствующих, что дело, которому мы остались служить, всецело дело русское и что сам он взялся за него, глубоко веря в это.

В заключение офицерами было высказано пожелание, или„ намерение, подождать семь и даже десять дней, чтобы посмотреть, как пойдет дальше дело, верны ли обещания Антраника и как велика их ценность, а в дальнейшем действовать по обстановке.

Это было 20 или 21 февраля. После этого заседания полковник Долуханов высказал мне вскоре мысль, что он поражен той ненавистью к армянам, которую он встретил в русских офицерах и недоумевал, за что они их так ненавидят. Высказывал он: это и другим офицерам.

(л. 1—44) Андраник отдал приказ о том, что всякий, без различия национальности, будет отвечать одинаково за каждое уоий-ство, будет ли убийца армянин или мусульманин. По городу были расклеяны объявления, приглашавшие жителей не бояться,. открывать лавки, заниматься мирным трудом: объявлялось, что за убийство каждого взятого на работу турка весь сопровождающий конвой его будет отвечать своими головами и т. д.

После этого на другой день я проезжал верхом по улице около городского управления. Вместе со мной был один из моих командиров батальонов, армянин штабс-капитан Джанполадянц. Увидев кучку турок, читавшую объявление, мы остановились. Ш-к. Джанполадянц по-турецки объяснил собравшимся людям, что начальство принимает все меры к тому, чтобы не допускать насилий над мирным турецким населением со стороны армянских солдат и что если жители сами не поднимут бунта, то с ними ничего плохого сделано не будет.

Жители ответили, что вот уже само время два года свидетельствует о том, что никакого бунта они не делают, не хотят и не сделают и просят только не обижать их беззащитных.

Я попросил ш-к. Джанполадянца объяснить жителям, что я, русский командир артиллерийского полка, и все русские офицеры всегда были и будут защитниками мирного безоружного турецкого населения и что мы принимаем все меры к недопущению насилий, насколько можем это сделать; будем требовать и впредь этого от властей.

Из толпы многие подтвердили, что знают это (л. 1—45) и тут же сейчас два или три человека засвидетельствовали толпе, что я их спас от смерти. 7 февраля ш-к. Джанполадянц принимал участие в работе армянского комитета.

На втором заседании общего собрания офицеров из посторонних присутствовал только доктор Завриев. Тут было высказано, что 2-й Эрзерумский Крепостной артиллерийский полк вовсе не армянский, каким его хотят считать армяне, а только имеющий солдат армян. Что никто из нас в наемники к армянам не поступал и поступать не желает. Что ни подписки с обязательством служить в армянских войсках мы не давали, ни контракта об этом не подписывали. Что необходимо, чтобы правительство точно установило—какой это полк—русский или армянский; если русский — чтобы прислали нам русских солдат; если армянский — чтобы отпустили желающих офицеров уйти в русский корпус, а нежелающих служить вовсе на Кавказском фронте -отпустили бы к воинским начальникам, не считаясь с осадным положением, которое одно только и было формальным препятствием.

В случае же если Закавказье отложится от России, а до нас уже доходили вести, что это ожидается на днях, то чтобы нас немедленно отпустили бы, так как мы при таком положении дела становимся в Закавказье иностранцами. Выяснено было, что согласно существующим декретам и приказам, каждый имеет право подать рапорт об увольнении его к воинскому начальнику или о переводе в русский корпус.

(л. 1—46). Я объявил, что рапортов, которые будут поданы мне об этом, задерживать не буду, а буду представлять их с ходатайством об исполнении.

На этом заседании офицер 7 Квк. горного артиллерийского. дивизиона штабс-капитан Ермолов сообщил обществу офицеров, что он, не желая оставаться на службе во вновь формируемом: армянском дивизионе, подал рапорт об увольнении его; его сначала уговаривали остаться, а когда он решительно заявил, что не останется — полковник Морель отдал письменный приказ, что ш-к. Ермолов увольняется в распоряжение штаба фронта “по несоответствию”, т. е., иначе говоря, как совершенно негодный и вредный для службы офицер. Кроме того, ему было дано предписание убраться из Эрзерума в течение 24 часов.

Так поступили с боевым офицером, отлично знающим свое дело и имеющим несколько боевых наград; опорочили его только-за то, что он на самом законном основании не пожелал вступить на службу в армянскую войсковую часть и имел неосторожность публично сказать полковнику Морелю несколько слов, уличавших его в чрезмерной приверженности к армянам.

Доктор Завриев на этом заседании уверял общество офицеров, что оставаясь в Эрзеруме офицеры делают чисто русское дело и только на пользу России, а вовсе не армянское; что армянский народ бесконечно обязан России и впредь может существовать только под покровительством России; что отделяться от России армяне не намерены никоим образом; что армянский народ — это часть народа русского; что экономические (л. 1—47) и политические интересы самой России настоятельно требуют нашего нахождения в Эрзеруме до заключения мира; что мы нравственно, как граждане России, не можем сказать: “Вы — армяне и турки сводите свои счеты. Режетесь? И режьтесь! Черт с вами, это ваше домашнее дело; а нам русским здесь делать нечего”.

Наконец, если мы так человеколюбивы и так настойчиво требуем прекращения убийств мирных жителей, то это самое человеколюбие обязывает нас продолжать оставаться в Эрзеруме,. чтобы не допустить озверевшую армянскую чернь произвести ” Эрзеруме резню мусульманского населения.

Успеха речь доктора Завриева не имела. Сам же он после-этого заседания высказал мне, что дело безнадежно и что все; офицеры, наверное, уйдут.

После взятия Эрзерума турками, дней через десять, я имел случай прочесть документ, из которого увидел, что подозрения наши насчет устройства русскими офицерскими руками армянской автономии были вовсе не безосновательны; в документе этом доктор Завриев вполне определенно говорит о стремлении создать автономную Армению. Документ относится ко времени до приезда доктора Завриева в Эрзерум.

В своей оценке настроения общества офицеров доктор Завриев не ошибался. Действительно, определенное желание уйти было на лицо. Ясно было видно чего хотят армяне и для чего им нужн
Тут мы узнали, что Россия заключила с Турцией мир. (л. 1—68) По дороге туда и обратно, а также в последующие дни, многие жители на улицах бросались ко мне, целовали мне руки и всячески выражали свою благодарность. Так же относились и к другим русским офицерам, справедливо рассуждая, что если бы в Эрзеруме не было бы русских офицеров, то турецкие войска едва ли застали в нем столько живых жителей, сколько они застали их придя.

Теперь, узнав, что успели наделать в Эрзеруме армяне перед своим бегством и сколько человек безоружных стариков, женщин и детей они погубили, я благодарю Бога за то, что обстоятельства сложились не дав мне уйти с теми, про кого еще древне-римский историк Петроний писал: “Армяне тоже люди, но дома ходят на четвереньках” и которых русский поэт Лермонтов метко охарактеризовал в стихе: “Ты раб, ты трус, ты армянин”.

16/29 апреля 1918 г. Эрзерум

Вр. и. д. Начальника артиллерии Укрепленной позиции Эрзерума и Деве-Бойну и Командир 2-го Эрзерумского крепостного артиллерийского полка, военнопленный Подполковник Твердохлебов (подпись)