Большой передел мира
262,345,467
516,274
|
mn01 ( Эксперт ) |
| 15 фев 2014 16:30:56 |
Тред №675101
новая дискуссия Дискуссия 75
США и АТР: «разворот-сдвиг» в американской внешней политике
Владимир Терехов
Наблюдающаяся в последние годы эволюция внешнеполитического курса США не может не отражаться на характере новой глобальной игры, которая разворачивается с окончанием предыдущей, получившей название “холодная война”. Наиболее употребительными терминами, которыми пытаются передать смысл этой эволюции, являются “разворот” (pivot) и “сдвиг” (shift) в Азиатско-Тихоокеанский регион (АТР).
Когда и почему начался “сдвиг-разворот”
Термины pivot и shift стали широко использовать с появлением в конце 2011 г. в журнале “Форин полиси” статей “Американский век в Тихом океане” и “Американский разворот в Азию”, авторами которых являлись, соответственно, бывший госсекретарь Хиллари Клинтон и Кеннет Либертал – ответственный сотрудник администрации в период президентства Б.Клинтона. Обозначаемый этими терминами процесс наблюдается уже с начала первого десятилетия XXI в. Хотя о его неизбежности особо внимательные американские эксперты заговорили ещё во второй половине 90-х годов в рамках дискуссии на тему новой “Большой стратегии”, которой следует придерживаться США в период “после холодной войны”. Уже тогда в процессе поиска кандидата на роль нового “спарринг-партнёра” в будущей глобальной игре (вместо исчезнувшего СССР) безошибочно был указан Китай.
Среди прочих факторов, которые принимались во внимание в данном прогнозе, особое внимание уделялось быстрому и непрерывному экономическому прогрессу КНР, наблюдавшемуся с начала 80-х годов. Экстраполяция темпов этого роста показывала, что уже к концу “нулевых” уровень “совокупной национальной мощи” Китая выведет его на позиции, с которых он сможет бросить вызов мировому лидеру.
Поскольку ключевая задача американской внешней политики всегда (особенно в последние 60-70 лет) заключалась в парировании возможности появления глобального конкурента, то возникла проблема выработки стратегического курса страны по решению этой задачи. Указанная стратегия была наполнена совершенно понятным и единственно возможным содержанием, которое заключалось в перераспределении располагаемых ресурсов (прежде всего, военных) в зоны, непосредственно прилегающие к Китаю, а также в регионы, имеющие жизненно важное значение для функционирования китайской экономики.
В рамках указанной стратегии в первой половине “нулевых” были проведены операции по военному вторжению в Афганистан и Ирак под предлогом «противодействия терроризму». Однако, в последнее время всё чаще говорится об исчерпанности самой темы “международного терроризма”, которая носила промежуточный и служебный характер в процессе подготовки к реализации реальной (и всё более актуальной для мирового гегемона) стратегии сдерживания Китая.
В этом плане важно подчеркнуть, что военное вторжение в регион Среднего Востока и Центральной Азии (по официальной версии, с целью “борьбы с терроризмом”) было отнюдь не первой конкретной акцией в ходе “разворота-сдвига” американской политики в АТР. Таковым явился визит 2000 г. в Индию тогдашнего президента-демократа Б.Клинтона. С этого визита начался процесс “размораживания” и развития отношений США с одной из самых важных стран для американской стратегии сдерживания Китая. Указанный процесс успешно продолжил президент-республиканец Дж.Буш.
Развитие всесторонних отношений с Индией, включая сферу обороны, является важной компонентой общего процесса “разворота-сдвига” американской политики в АТР, несмотря на проблемы в двусторонних отношениях: как сохранившиеся со времён “холодной войны”, так и новые. К последним следует отнести те, которые возникают в сфере быстро развивающихся экономических связей или обусловлены американской политикой “ухода” из Афганистана и переговорами с талибами.
Однако попытки подключения Индии к реализации стратегии сдерживания КНР послужили поводом для дискуссий в американском экспертном сообществе на тему “стратегической географии”, внешне абстрактной, но, на самом деле, имеющей вполне практическое приложение.
Стратегическая география “сдвига-разворота”
Как и предсказывалось в конце 90-х годов, все три основные компоненты “совокупной национальной мощи” (СНМ) США подвержены относительной эрозии на фоне роста СНМ Китая. Следовательно, не может не обостряться вопрос об оптимальном распределении ресурсов в ходе реализации стратегии сдерживания КНР. Например, осуществлён военный “уход из Ирака” и готовится почти аналогичный “уход из Афганистана”. Эти мероприятия являются в основном реакцией на упрёки американских военных аналитиков в адрес руководства страны в том, что “наши сухопутные силы (Army) почти целиком увязли неизвестно где и занимаются неизвестно чем, гоняясь за какими-то “террористами”. В то время как перед лицом реальной угрозы на западе Тихого океана мы располагаем в основном только корпусом морской пехоты”.
Второй подобный “мелкий”, но существенно более болезненный вопрос, затрагивает фактически всю систему трансатлантических отношений, которая являлась базой американской стратегии периода “холодной войны”. Развивается новая мировая игра с центром, расположенным на противоположной стороне земного шара по отношению к евроатлантике, поэтому упомянутая система, существенным образом сохранившая облик периода давно закончившегося глобального конфликта, всё более выглядит анахронизмом.
Архаичность основной трансатлантической структуры, каковым является НАТО, не может прикрыть риторика чикагской декларации о “модернизации” с целью “глобализации” этого союза. О какой “глобальности” НАТО может идти речь, когда почти все европейские участники этого союза не проявляют никакого интереса к военно-политическим проблемам в той части территории евразийского континента, которая расположена восточнее Ирана. То есть там, где, по мере продвижения на восток, подобные проблемы только начинаются у лидера НАТО и нынешнего ключевого союзника европейцев.
Исключением здесь могут являться только восточноевропейские “младодемократы”. Но лимитрофные квази-государства никогда не могли предложить своему “патрону” ничего, кроме послушания во всём.
В глобальной политике ЕС, в отличие от США, “нечего делить” с Китаем. При этом в сфере экономики ЕС и КНР превосходно дополняют друг друга. Судя по всему, обе стороны настроены и далее развивать уже весьма обширные торговые отношения. Показательной в этом плане оказалась триумфальная встреча в Пекине канцлера Германии Ангелы Меркель в ходе её визита в КНР осенью 2012 г. Только окрики из Вашингтона не позволяют пока европейцам отказаться от эмбарго на продажу оружия Китаю, введённые в своё время в связи с известными событиями на площади Тяньаньмэнь.
Таким образом, едва ли будет преувеличением обозначить “разворот-сдвиг” американской политики в АТР в качестве “теста на выживание” всей системы трансатлантических отношений, включая НАТО.
В этих условиях был дан “зелёный свет” давно обсуждавшейся инициативе по созданию “Трансатлантической зоны свободной торговли и инвестиций” (Transatlantic Trade and Investment Partnership, TTIP). Однако, как и у его тихоокеанского “прообраза” (Trans-Pacific Partnership, TPP), у TTIP возникли серьёзные проблемы. Их следствием и явилось объявление 22 января 2014 г. руководством ЕС об отсрочке на неопределённое время проведение дальнейших переговоры с Вашингтоном на эту тему.
Кроме того, с новой американской риторикой в отношении ЕС никуда не исчезли два ключевых и взаимосвязанных момента. Речь идёт о необходимости США стратегически сосредоточиться на китайском направлении и, следовательно, на неизбежном расхождении ключевых интересов между сторонами Атлантического океана.
“Жертвой” той же необходимости могут стать (но необязательно) и крупные достижения американской дипломатии на индийском направлении. В конечном счёте, проблема ограниченности располагаемых государственных ресурсов и находится в основе дискуссий на тему, составляют ли ареалы Тихого и Индийского океана единое стратегическое целое. Элементарные соображение (приведенные, в частности, Робертом Капланом в 2010 г.) показывают, что это именно так и есть. Достаточно сослаться на проблему контроля морских линий коммуникаций (Sea Lines of Communication, SLOC), которая приобрела стратегическую значимость со времён наполеоновских войн.
Сегодня критически важно для всех трёх ведущих азиатских держав (Китая, Японии и Индии) контролировать морские линии транспортировки углеводородов из зоны Персидского залива и Африки. Эти линии проходят через Индийский океан, Малаккский пролив и моря, являющиеся западной частью Тихого океана. Поскольку так называемая “проблема ресурсов” (в данном случае, естественных) является одним из основных мотивов новой региональной и глобальной игры, то SLOC, начинающаяся на северо-западе Индийского океана, является той “скрепой”, которая соединяет в единое стратегическое целое ареалы обоих океанов.
Если в планы США входит “ненавязчиво” держать ладони на горле китайской экономики, то для этого не существует лучшего способа, чем осуществление контроля индийско-тихоокеанской SLOC. В том числе, поэтому со стороны американского руководства не раз делались заявления о важности развития всесторонних отношений с Индией. Однако некоторые эксперты, не отрицая стратегической важности региона Индийского океана, полагают всё же, что из-за ограниченности располагаемых средств Вашингтону следует сосредоточиться на Восточной Азии.
(Продолжение следует…)
Часть 1
Часть 2
Владимир Терехов
Наблюдающаяся в последние годы эволюция внешнеполитического курса США не может не отражаться на характере новой глобальной игры, которая разворачивается с окончанием предыдущей, получившей название “холодная война”. Наиболее употребительными терминами, которыми пытаются передать смысл этой эволюции, являются “разворот” (pivot) и “сдвиг” (shift) в Азиатско-Тихоокеанский регион (АТР).
Когда и почему начался “сдвиг-разворот”
Термины pivot и shift стали широко использовать с появлением в конце 2011 г. в журнале “Форин полиси” статей “Американский век в Тихом океане” и “Американский разворот в Азию”, авторами которых являлись, соответственно, бывший госсекретарь Хиллари Клинтон и Кеннет Либертал – ответственный сотрудник администрации в период президентства Б.Клинтона. Обозначаемый этими терминами процесс наблюдается уже с начала первого десятилетия XXI в. Хотя о его неизбежности особо внимательные американские эксперты заговорили ещё во второй половине 90-х годов в рамках дискуссии на тему новой “Большой стратегии”, которой следует придерживаться США в период “после холодной войны”. Уже тогда в процессе поиска кандидата на роль нового “спарринг-партнёра” в будущей глобальной игре (вместо исчезнувшего СССР) безошибочно был указан Китай.
Среди прочих факторов, которые принимались во внимание в данном прогнозе, особое внимание уделялось быстрому и непрерывному экономическому прогрессу КНР, наблюдавшемуся с начала 80-х годов. Экстраполяция темпов этого роста показывала, что уже к концу “нулевых” уровень “совокупной национальной мощи” Китая выведет его на позиции, с которых он сможет бросить вызов мировому лидеру.
Поскольку ключевая задача американской внешней политики всегда (особенно в последние 60-70 лет) заключалась в парировании возможности появления глобального конкурента, то возникла проблема выработки стратегического курса страны по решению этой задачи. Указанная стратегия была наполнена совершенно понятным и единственно возможным содержанием, которое заключалось в перераспределении располагаемых ресурсов (прежде всего, военных) в зоны, непосредственно прилегающие к Китаю, а также в регионы, имеющие жизненно важное значение для функционирования китайской экономики.
В рамках указанной стратегии в первой половине “нулевых” были проведены операции по военному вторжению в Афганистан и Ирак под предлогом «противодействия терроризму». Однако, в последнее время всё чаще говорится об исчерпанности самой темы “международного терроризма”, которая носила промежуточный и служебный характер в процессе подготовки к реализации реальной (и всё более актуальной для мирового гегемона) стратегии сдерживания Китая.
В этом плане важно подчеркнуть, что военное вторжение в регион Среднего Востока и Центральной Азии (по официальной версии, с целью “борьбы с терроризмом”) было отнюдь не первой конкретной акцией в ходе “разворота-сдвига” американской политики в АТР. Таковым явился визит 2000 г. в Индию тогдашнего президента-демократа Б.Клинтона. С этого визита начался процесс “размораживания” и развития отношений США с одной из самых важных стран для американской стратегии сдерживания Китая. Указанный процесс успешно продолжил президент-республиканец Дж.Буш.
Развитие всесторонних отношений с Индией, включая сферу обороны, является важной компонентой общего процесса “разворота-сдвига” американской политики в АТР, несмотря на проблемы в двусторонних отношениях: как сохранившиеся со времён “холодной войны”, так и новые. К последним следует отнести те, которые возникают в сфере быстро развивающихся экономических связей или обусловлены американской политикой “ухода” из Афганистана и переговорами с талибами.
Однако попытки подключения Индии к реализации стратегии сдерживания КНР послужили поводом для дискуссий в американском экспертном сообществе на тему “стратегической географии”, внешне абстрактной, но, на самом деле, имеющей вполне практическое приложение.
Стратегическая география “сдвига-разворота”
Как и предсказывалось в конце 90-х годов, все три основные компоненты “совокупной национальной мощи” (СНМ) США подвержены относительной эрозии на фоне роста СНМ Китая. Следовательно, не может не обостряться вопрос об оптимальном распределении ресурсов в ходе реализации стратегии сдерживания КНР. Например, осуществлён военный “уход из Ирака” и готовится почти аналогичный “уход из Афганистана”. Эти мероприятия являются в основном реакцией на упрёки американских военных аналитиков в адрес руководства страны в том, что “наши сухопутные силы (Army) почти целиком увязли неизвестно где и занимаются неизвестно чем, гоняясь за какими-то “террористами”. В то время как перед лицом реальной угрозы на западе Тихого океана мы располагаем в основном только корпусом морской пехоты”.
Второй подобный “мелкий”, но существенно более болезненный вопрос, затрагивает фактически всю систему трансатлантических отношений, которая являлась базой американской стратегии периода “холодной войны”. Развивается новая мировая игра с центром, расположенным на противоположной стороне земного шара по отношению к евроатлантике, поэтому упомянутая система, существенным образом сохранившая облик периода давно закончившегося глобального конфликта, всё более выглядит анахронизмом.
Архаичность основной трансатлантической структуры, каковым является НАТО, не может прикрыть риторика чикагской декларации о “модернизации” с целью “глобализации” этого союза. О какой “глобальности” НАТО может идти речь, когда почти все европейские участники этого союза не проявляют никакого интереса к военно-политическим проблемам в той части территории евразийского континента, которая расположена восточнее Ирана. То есть там, где, по мере продвижения на восток, подобные проблемы только начинаются у лидера НАТО и нынешнего ключевого союзника европейцев.
Исключением здесь могут являться только восточноевропейские “младодемократы”. Но лимитрофные квази-государства никогда не могли предложить своему “патрону” ничего, кроме послушания во всём.
В глобальной политике ЕС, в отличие от США, “нечего делить” с Китаем. При этом в сфере экономики ЕС и КНР превосходно дополняют друг друга. Судя по всему, обе стороны настроены и далее развивать уже весьма обширные торговые отношения. Показательной в этом плане оказалась триумфальная встреча в Пекине канцлера Германии Ангелы Меркель в ходе её визита в КНР осенью 2012 г. Только окрики из Вашингтона не позволяют пока европейцам отказаться от эмбарго на продажу оружия Китаю, введённые в своё время в связи с известными событиями на площади Тяньаньмэнь.
Таким образом, едва ли будет преувеличением обозначить “разворот-сдвиг” американской политики в АТР в качестве “теста на выживание” всей системы трансатлантических отношений, включая НАТО.
В этих условиях был дан “зелёный свет” давно обсуждавшейся инициативе по созданию “Трансатлантической зоны свободной торговли и инвестиций” (Transatlantic Trade and Investment Partnership, TTIP). Однако, как и у его тихоокеанского “прообраза” (Trans-Pacific Partnership, TPP), у TTIP возникли серьёзные проблемы. Их следствием и явилось объявление 22 января 2014 г. руководством ЕС об отсрочке на неопределённое время проведение дальнейших переговоры с Вашингтоном на эту тему.
Кроме того, с новой американской риторикой в отношении ЕС никуда не исчезли два ключевых и взаимосвязанных момента. Речь идёт о необходимости США стратегически сосредоточиться на китайском направлении и, следовательно, на неизбежном расхождении ключевых интересов между сторонами Атлантического океана.
“Жертвой” той же необходимости могут стать (но необязательно) и крупные достижения американской дипломатии на индийском направлении. В конечном счёте, проблема ограниченности располагаемых государственных ресурсов и находится в основе дискуссий на тему, составляют ли ареалы Тихого и Индийского океана единое стратегическое целое. Элементарные соображение (приведенные, в частности, Робертом Капланом в 2010 г.) показывают, что это именно так и есть. Достаточно сослаться на проблему контроля морских линий коммуникаций (Sea Lines of Communication, SLOC), которая приобрела стратегическую значимость со времён наполеоновских войн.
Сегодня критически важно для всех трёх ведущих азиатских держав (Китая, Японии и Индии) контролировать морские линии транспортировки углеводородов из зоны Персидского залива и Африки. Эти линии проходят через Индийский океан, Малаккский пролив и моря, являющиеся западной частью Тихого океана. Поскольку так называемая “проблема ресурсов” (в данном случае, естественных) является одним из основных мотивов новой региональной и глобальной игры, то SLOC, начинающаяся на северо-западе Индийского океана, является той “скрепой”, которая соединяет в единое стратегическое целое ареалы обоих океанов.
Если в планы США входит “ненавязчиво” держать ладони на горле китайской экономики, то для этого не существует лучшего способа, чем осуществление контроля индийско-тихоокеанской SLOC. В том числе, поэтому со стороны американского руководства не раз делались заявления о важности развития всесторонних отношений с Индией. Однако некоторые эксперты, не отрицая стратегической важности региона Индийского океана, полагают всё же, что из-за ограниченности располагаемых средств Вашингтону следует сосредоточиться на Восточной Азии.
(Продолжение следует…)
Часть 1
Часть 2
ОТВЕТЫ (0)
Комментарии не найдены!