Не стану говорить, как называется этот монастырь – кому интересно, тот сам легко отыщет его.
Как и положено, обитель стоит на горе, на некотором отдалении от хайвэя. Основал ее один русский святой, ученик и друг Иосифа Волоцкого, – это было 500 лет назад. Русский шестнадцатый век сильно смахивал на двадцатый, а начало его, совершенно как раннесоветские годы, было временем "внутрипартийных дискуссий". Обсуждались: греховный развод Василия III с бездетной Соломонией Сабуровой (в новом браке родился, кстати сказать, Иван Грозный), недавняя церковная автокефалия (правильно ли признавать над собой греков), отношение к еретикам (ведь в России всегда есть какие-нибудьочередные "жидовствующие", которых то ли не надо, то ли все-такинадо карать) и самый главный вопрос – о монашеском землевладении, о церковном богатстве, против которого, как и против второй царской женитьбы, репрессий и автокефалии, выступили нестяжатели, сторонники Нила Сорского, они же заволжские старцы. У Иосифа Волоцкого и, позднее, его учеников — было другое мнение.
И если зайти в тот монастырь на горе, — то и через 500 лет хорошо видно, кто кого переспорил.
Обитель не просто отреставрирована – она доведена до состояния окончательной, увесистой безупречности. Храмы – желтые, красные, белые, розовые, — смотрят на вас, как и положено, терпеливо, но с явной насупленностью, строго и хмуро. На то есть причины: здеськак-то сразу становится ясно, что вы не так хороши, как они, не так прибраны и застегнуты на все пуговицы. Газоны заботливо выстрижены, клумбы благоухают. Вода в пруду чистая до того, что вам видно, как внизу носится рыба. Кроме нее, поблизости никого нет. Никаких попрошаек, старушек, странствующих богомольцев, бородатых казаков в брюках с лампасами или алкоголических витязей в хаки, и уж тем более никаких пациентов больнички, ясновидящих или пророчествующих, самопровозглашенных юродивых или просто безумных больных стариков в нелепых панамках и майках. Благочестие пополам с пустотой; иногда только мимо пройдет монах, шелестя бумагами или звеня ключами. К общему процветанию прибавляется и тот факт, что в храмах почивают десятки частиц чудотворных мощей — древних и относительно современных святых со всего мира. Но они за дверями, а двери заперты. Внимание, между тем, привлекают другие останки. За одним из соборов находится новое кладбище, устроенное взамен того, что было разрушено в двадцатом веке. На нем всего три могилы. Первая – отца настоятеля, убитого при ограблении сейфа в его келье. Вторая, изрядной роскоши, — главного жертвователя и украсителя монастыря, внушительного, судя по фото, мужчины, погибшего в 34 года от любви к парашютному спорту. Если верить газетам, он числился лидером измайловской преступной группировки. Третья могила – чуть менее превосходная по стоимости и размаху, но все равно солидная, — мужчины постарше, при благородных усах. Это глава районной администрации. Если верить газетам, он тоже что-то разруливал и крышевал. Эпитафию – она на камне, что стоит рядом, — ему написал Михаил Звездинский.
Прощай. Прощай, наш друг. Как пусто стало вдруг
Без солнечной твоей улыбки, Гена.
Судьба замкнула круг, и холодно вокруг,
Но память о тебе в сердцах священна.
Такие вот дела, у скорбного столаСидим мы и голов не поднимаем.Средь подлости и зла лишились мы теплаТого, чей светлый лик незабываем.В общем, точка зрения Нила Сорского на Соборе 1503 года не победила.