Тред №84425

Не знаю, будут ли кому интересны воспоминания про ботаников, а не физиков. Давным-давно моя мама, научный сотрудник Ботанического ин-та АН СССР, летом для приработка возила нас с братом коллекторами в экспедиции (в школьные летние каникулы, когда пионерский лагерь «Северная Зорька» АН уже по возрасту кончился, а студенческие времена еще не начались – это был хороший приработок). Пока по лесу идешь (да еще тащишь что-нибудь тяжелое) – она рассказывала мимоходом подробности их быта. Время идет, людей тех уже нет. Как-то жаль, если все это уйдет совсем бесследно.
Мама моя была бриологом – специалистом по мхам. И говорила, что ей очень повезло - студенткой она попала в ученицы академика Андрея Созонтовича Лазаренко. Он работал в Киеве, занимался своими мхами и лишайниками. Как-то прочел статью Т.Д. Лысенко про что-то многоколосковое или квадратно-гнездовое. Поскольку выводы статьи не совпадали с его знаниями по ботанике, то приказал запахать опытную делянку для экспериментальной проверки. Получил понятные результаты, написал статью со своими выводами. Статьи академиков в трудах соответствующих отделений АН СССР публиковали немедленно и без предварительной цензуры. Так что статью сначала опубликовали, а потом пошли оргвыводы. Академика изгнали из его института, делянки с его опытами перепахали. А у бриологов все растет очень медленно, так что считай - насовсем. Приютили его научным сотрудником в то время только в одной точке СССР – в БИН АН СССР. Так маме и повезло. Потом Лазаренко вернулся домой. А вообще время было такое, что мама с гордостью вспоминала, что не участвовала в лысенковских регулярных чтениях. Уворачивалась как могла. Это считалось подвигом – что человек просто работает по своей теме, а не несет какую-то чушь.
Из рассказов о Кирилле Станюковиче. Был такой геоботаник Картировал Тянь-Шань. Памир, т.е. составлял карты растительного покрова. Он умудрялся забираться в очень дальние углы. Басмачей там вроде бы уже не было, но и советская власть на горах была вполне условная. Станюковича уважали. Как-то ночью его кто-то будит. Кирилл (после тяжелого дневного маршрута и 100 гр на ночь) продрать глаза не может. Человек кричит ему в ухо: «Кирилл, это я – имя, фамилия - деньги нужны! Через месяц отдам». Кирилл спросонья отвечает, что деньги – в полевом дневнике (это привычка, деньги клали в кармашек на внутренней стороне книжки, на обложке которой напечатано «полевой дневник»). Утром проснулся, вспомнил, посмотрел – денег нет. Через месяц опять после тяжелого маршрута ночью кто-то будит «Кирилл, это я, деньги привез» «Положи на место». Утром проснулся – деньги в дневнике. Кто был – Бог весть.
Тот же Станюкович, чтобы выделили деньги на экспедицию, изображал снежного человека перед заезжими. Он был 2-х метрового роста, сильный мужик. Утащить на плечах барана, зубы оттиснуть на куске масла, порычать из кустов. На какое-то картирование не давали, а на поиски йети - легко.
Был в БИНе еще один профессор, который на картирование добыл денег, уверив, что сможет найти растения с высокой концентрацией шеллака. Чушь, но ему выделили денег. Он полагал – и не безосновательно – что генерал, который выделил средства, вскоре уйдет на пенсию, а карты останутся. То есть либо шах, либо ишак, а дело делать надо.
Еще мама рассказывала про одного профессора, знаменитого тем, что он по ходу своей работы закрыл один из законов генетики. Это был конец 60-х. Написал скромную статью, шум поднимать отказывался. А во время войны этот же ученый ушел студентом –добровольцем. Сидел в окопах под Ленинградом. В ночь перед боем (когда пытались в очередной раз блокаду прорвать) написал – как все – если погибну, прошу считать коммунистом. Остался жив. А когда стали выдавать партбилеты – отказался взять. Сослался на то, что не погиб. И – ничего. Дальше фронта посылать было некуда, из окопов немцев невооруженными глазами видать. Так и остался беспартийным. Фамилия у него была какая-то простая русская. Так не помню, но если поискать – наверно вспомню.
И еще про одного профессора. Как-то мать сказала, что его жена накатала жалобу в местком «Гад, завел ребенка на стороне, верните немедленно ко мне, законной». Я удивилась – человек внешне незаметный, тихий, не ален делон, вообщем. Мама рассказала, чем этот человек в свое время отличился. Было первое послевоенное кругосветное плавание на научном корабле-исследователе с заходом в иностранные порты. В каком-то порту в Латинской Америке товарищ вместе со всеми сошел на берег и сразу же по выходе из порта ушел в сторону. Полиция по жалобе сообщила, что гражданина СССР нашла - он находится в припортовом публичном доме. Туда направилась делегация из парторга, научного руководителя и товарища прикрепленного. Профессор вышел к ним в гостиную и сказал, что всю жизнь мечтал побывать в борделе. Что помнит дату и время отхода и вернется на корабль. Стояли там порядка трех дней. Рано утром, изрядно похудевший, профессор пришел к трапу. И – ничего. Не уволили и не посадили. Почему – опять таки, кто знает. Этот же профессор был дружен с Сальваторе Альенде, и когда тот стал президентом – очень сокрушался. «Зачем ученому эта грязь?» Убийству Альенде не удивился. «С политикой так всегда и бывает».
Понимаете, советские времена были не однозначные. Люди совершали поступки и во времена системы. Почему и как уцелевали – не знаю. Но хочется, чтобы эти свидетельства где-то бы остались.
Извините, если не в тему.
В тему, и еще как! Dobryak