Написать этот пост сподобил чей-то ответ на пост Луиса Альберто про то, что технозона по мнению неких экономистов должна содержать не менее 300 млн. потребителей, а то будет не эффективной.
Постоянно встречаю это утверждение в том или ином контексте: от объяснения, зачем России нужна Украина, до обоснования скорой, неминуемой смерти России.
История вопроса про 300 млн жителей экономического пространства здесь
http://awas.ws/OIKONOM/MARKETNF.HTM . Это статья Вассермана, в которой он излагает историю вопроса и извлекает из нее уроки. Точнее призывает это сделать.
И эта теория на самом деле является как бы экономическим отражением теории Больших пространств и теории автаркии больших пространств – например, здесь
http://www.webarhimed.ru/page-392.html краями все это рассматривается через призму Германии, и здесь
http://communitarian.ru/publikacii/mirovaya_ekonomika/ekonomika_bolshikh_prostranstv_fridrikha_lista_tretiy_put_razvitiya/ первая половина статьи. Это первое, что попалось под руку, но смысл ясен.
Кроме того, российским экономистом, постоянно апеллирующим к этой теории, называют Хазина.
Так вот возьмусь утверждать, что условия, на которых строятся эти расчеты весьма далеки от грядущего уже через лет 20-30. Более, того, эти расчеты, сделаны для либеральных моделей открытых рынков, которые никогда исторически и не существовали. Это утверждение основано на том, что никакую другую модель, кроме либеральной, невозможно просичтать подобным образом.
Рассмотрим обоснование в статье Вассермана более детально. Сначала надо задаться вопросом кто такие разработчики в контексте этой статьи. Для тех кому лень читать, поясню – речь идет о том, что продажи массового продукта должны окупить труд высокоинтеллектуальных разработчиков, которые по мере выедания технологических ниш становятся все более и более дорогими.
Так вот при трезвом рассуждении эти самые разработчики оказываются многолики и многофункциональны. И если вы думаете, что бОльшую их часть составляют инженеры, придумавшие продукт, то вы заблуждаетесь глубочайшим образом. Либеральный рынок устроен так, что основная масса разработчиков это люди, занимающиеся продвижением продукта – ибо без этих людей вообще невозможны продажи, даже если вы изобрели термоядерный реактор. Хотя это я подзагнул. Но не сильно. Причем феномен этой разновидности разработчиков, кроме всего прочего, обладает еще и следующими характеристиками.
Во-первых, они участвуют в «разработке» весь жизненный цикл товара – потому что нужен постоянный ребрендинг и непрерывное перепозиционирование. Например, ту же Соса-Солу разработали 130 лет назад и заплатили разработчикам продукта. И потом на протяжении этих же 130 лет компания платит уже рекламным разработчикам. Таким образом, при более или менее живучем на рынке продукте стоимость в продукте рекламщиков в десятки, сотни, тысячи раз превышает стоимость инженеров.
Во-вторых, на так называемом свободном рынке понятие новинки, которое использует Вассерман в своей статье, мягко говоря, начинает отдавать гнильцой. Поясню на примере фармации.
Лирическое отступление, Этот пример очень интересен, просто как история, но про него мало говорят, хотя это очень красивая иллюстрация функционирования либеральных рынков. Поэтому имеет смысл рассмотреть историю вопроса. Лучше всего она изложена у Энгдаля в «ГМО – семена разрушения».
История такова. В 70-е годы на, так называемом, Западе произошла, так называемая Зеленая революция. Суть ее свелась к успешной попытке переноса опыта интенсификации промпроизводства на сельхозкластер экономики, на тот момент бывший крайне консервативным и дефрагментированным.
Зеленая революция разрабатывалась теми же самыми, так называемыми, «гарвардскими мальчиками». В результате были созданы сельхозмонстры вроде Монсант, Каргилов, Дюпонов и т.д. которые затоптали всех фермеров. Происходило это за счет концентрации сельхозпроизводства. И никакой фермер или даже объединение фермеров не могли конкурировать с монстрами по себестоимости или лоббизму. И поэтому фермерство, как таковое убито и находится в нише экопродуктов (это примерон 5-7% от всего сельхозпроизводства).
Так вот, побочным «продуктом» зеленой революции стало появление суперферм для содержания животных. Самая большая ферма – 900 тысяч голов в одном месте. Выгребная яма для дерьма, больше чем территория невадского ядерного полигона. Раньше фермеры дерьмо развозили по полям размазывая его по большой территории. Но при такой концентрации это невозможно. И если в областях с усиленной добычей сланцевого газа, вода из крана горит, то в областях с интенсивным животноводством, вода из крана не тонет.
Естественно при таком содержании резко возрастает риск эпидемий среди животных. В смысле коров, свиней и т.д., а не то что вам показалось. И соответственно, резко растет потребность в антибиотиках, которые начинают составлять существенную долю в рационе животных. Но это имеет неоспоримый дополнительный плюс – такое мясо долго не портится, чего собственно и надо гипер- и супермаркетам. Ну заодно и граждане оздоровляются. Это сарказм. Так вот потребность в антибиотиках была настолько большой, что сельхозмонстрам было дешевле купить фармацевтические фабрики, чем покупать у них пилюли, пусть и по самым низким ценам.
И именно с этого момента либерализм проник в фармацию. И если до Зеленой революции у фармацевтов имелся хоть какой-то кодекс чести, то после прихода туда все тех же гарвардских мальчиков его заменил рыночный либерализм.
Возвращаемся к нашим пресловутым 300 миллионам. Так вот, если посмотреть какие же новинки стали появляться после Зеленой революции, то можно увидеть, что большая их часть весьма сомнительного свойства. Например, где-то в 80е появились такие препараты как Колдрекс, Фервекс и иже с ним. Эти и подобные препараты состоят из парацетамола, витамина С и еще каких-то незначительных добавок. То есть, раньше симптомы простуды облегчали парацетамолом и витамином С и теперь делают то же самое. Но при этом стоимость новых препаратов в десятки раз больше традиционных парацетамола и витамина С. Вся инновация заключалась в том, что в порошкообразные лекарства добавили немного соды и при растворении в воде все это теперь шипит и перемешивается. Но как-то язык не поворачивается назвать это хоть каким-то шагом вперед.
То есть, вот эта новинка, которой по мнению апологетов Большого рынка нужно 300 млн человек, состоит исключительно из рекламных разработчиков. Там больше нет ничего.
Ровно то же наблюдение и в той же степени относится еще к двум крупным рыночным отраслям – производство фасованных пищевых продуктов и производство бытовой химии, разработчики которой в своем инновационном порыве дошли уже до субмолекулярных и квантовых эффектов омоложения при пользовании ночным кремом.
И вот здесь в полный рост встает вопрос, который в либеральной модели является откровенной крамолой и ересью, а за рамками либеральной модели является очередным гвоздем в крышку ее гроба. А так ли нужны большинство инноваций, которые мы наблюдаем сегодня? Вот Анатолий в своей статье использует слово новинка. А это слово, особенно в последнее время, претерпело очень странную трансформацию.
С точки зрения элементарного здравого смысла Айфон №2, 3, 4, 5, 6 – таковыми не является – в лучшем случае это тянет на доработку. Но дорабатывать можно двумя прямо противоположными способами – модернизируя и заменяя узлы и заменяя весь товар. Либеральные экономисты выбирают – весь товар, потому что это увеличивает объем производства. Но появление каждого следующего Айфона, означает, что все энергетические затраты на производство предыдущих нужно выбросить на свалку.
Это не страшилка – именно так устроены современные инновационные рынки. На этих рынках новинкой называется автомобиль, у которого «еще более хищная линия обводов и в базовую комплектацию теперь мы добавили стеклоподъемник и обогрев зеркал заднего вида».
И есть еще одна занятная категория новинок. Чтобы ее охарактеризовать, достаточно вспомнить хладагент, пришедший на смену фреону. Сколько средств было потрачено на разработчиков инженеров, а сколько на, с позволения сказать, рекламную кампанию? Вопрос риторический.
Подытожим. Итак, есть два момента:
- В стоимости разработки подавляющая часть бюджета разработки – это продвижение.
- То, что называется новинками, зачастую таковыми не являются в принципе.
Как это влияет на требуемый размер рынка? Очень просто. Любое ограничения проникновения на локальный рынок продуктов извне тарифными или не тарифными методами ведет к снижению требуемого размера рынка, потому что снижает стоимость продвижения.
Кроме того, говоря уже о недалеком будущем, нужно отметить, что нас ждет распределительная экономика. Это объективная реальность в некоторых отраслях уже сегодня, а завтра это будет повсеместно. Что это означает для модели 300миллионного рынка? Это означает ее кончину. Потому что в распределительной экономике доля рекламной составляющей в разработке резко сократится. Конкуренция во многих отраслях превратится в непозволительную роскошь. Точнее ее вид претерпит значительнейшие изменения. И соответственно сократится размер необходимого рынка.
Кроме того, эта идея про 300миллионный рынок изначально базируется на экономике потребления в условиях бесконечных ресурсов. И она попросту почит в бозе при грядущем энергетическом кризисе.
Но есть, еще один очень сильный момент грядущего энергодефицита. Следующая идеология по-любому будет энергетически ограничительной. И если отзеркаливать нынешние либералистические институции на эту будущую энергетическую ограничительность, то, например, санкции (путем простановки рейтингов) в виде отлучения от рынков финансирования за антилиберальную политику в новой системе трансформируются в санкции в виде ограничения поставок энергоносителей в страны, которые тратят их на тупое потребление.
Это будет такой себе принцип ответственной поставки энергоносителей. И вот как в таком случае нужно будет определять необходимый размер рынка для энергодефицитных технозон? А для не энергодефицитных??
Кстати. На самом деле, нам уже сегодня ничего не мешает сделать рейтинг стран (рейтинг энергетической безответственности), в основе которого лежит расчет идиотского перевода ресурсов, сделанный на анализе большого количества факторов – сколько топлива сжигается в пробках, какова доля ж/д перевозок в сравнении с автомобильными, какова доля жопочесалок в общем объеме потребления страны, сколько тонн мусора производится на душу населения, какова доля военных энергетических расходов на душу населения и т.д.
Совсем не сложно догадаться какие страны будут в верхних строках рейтинга. А потом начать требовать, чтобы в эти страны сырье или продукты, его содержащие, продавалось по более высокой цене. Кроме того, этот рейтинг нужно присваивать не только государствам, но и компаниям. С тем, чтобы требовать повышенного налогообложения с компаний, которые изводят ресурсы по чем зря. Под эту лавочку необходимо в рамках стран БРИКС создать энергетическое рейтинговое агентство и еще и предложить ОПЕК сделать то же самое. И вообще БРИКС совместно с ОПЕК должны создать ООЭ – Организацию Ответственных Энергопотребителей. Установить внутри этой организации нормы и требовать их соблюдения остальными странами. И тех кто соответствует нормам, включать в организацию, а тех, кто нет – не включать. И то же самое нужно сделать с другими, критически важными видами сырья.
Исходя из всего этого, разговоры о необходимом размере рынка в 300 млн, являются некоторой спекуляцией, оправдывающей либеральный подход открытия рынков и базирующейся опять же на либеральном подходе. Соответственно любое отклонение от либерального подхода делает модель хромой, а распределительная экономика и вовсе убивает ее.
Поэтому для технозоны в терминологии Луиса Альберто важна в будущем не столько инновационность в нынешнем понимании и размер рынка, заточенный под это кривое понимание инновационности, сколько правильное планирование распределения ресурсов (привет Госплану), и способность защитить свои сырьевые ресурсы (привет Армии, Флоту и РВСН РФ). И вот здесь уже нужна настоящая инновационость. А размер рынка дело десятое, потому что при наличии этих двух факторов экспортный потенциал присутствует по определению.
Другими словами, все расчеты про минимальный размер рынка сделаны для либеральной идеологии внутри этого рынка. Однако смена идеологии в «ограничительную» сторону снижает необходимый размер рынка. И выводит на первое место энергетический и силовой факторы. И если эти факторы присутствуют, то возникает вопрос о целесообразности расширения технозоны (территориальное и населенческое).
В случае с Россией ответ очевиден. Территориально – нет, населенчески – да. Но «да» исключительно для того, чтобы освоить имеющуюся территорию, а не для либерализации рынка. Это и порождает логику того, о чем говорит Луис Альберто.
Российской технозоне нужен вокруг себя буферный пояс государств, контролируемый Россией и живущий без особого напряга, но не входящий в технозону, со всеми вытекающими. А размер рынка самой технозоны не существенен.
В этой терминологии опыт существования СССР как раз показал, что включение в технозону участников, требующих технозонских наворотов, но не дающих адекватной отдачи, как раз и ведет к гибели технозоны. Это я собственно к тому, что в реальных условиях, ограничение на размер технозоны не столько снизу, сколько сверху.