Бывшему заместителю главного редактора и колумнисту Wall Street Journal, первому и в течение нескольких лет единственному внешнему колумнисту Business Week в истории издания, колумнисту газет Scripps Howard и Creators Syndicate в Лос-Анджелесе, постоянному автору Los Angeles Times, New York Times, San Diego Union и ряда других когда-то известных газет, а также постоянному гостю телеканалов, мне больше не разрешают работать на любой из этих медийных платформ сегодня.
Причина в том, что правда не соответствует их «месседжу».
Бари Вайс обнаружила, что именно это и имеет место в New York Times: » … в прессе, но, возможно, особенно в этой газете, выявился новый консенсус: правда — это не процесс коллективного открытия, а ортодоксальность, уже известная тем нескольким посвященным, работа которых заключается в том, чтобы информировать всех остальных".
Но мне не стоит добавлять чего-либо. Вот ее письмо:
Уважаемый А.Г., я с печалью пишу, чтобы сообщить, что я ухожу из New York Times.
Я присоединилась к газете с благодарностью и оптимизмом три года назад. Меня наняли с целью привлечь голоса, которые иначе не появились бы на ваших страницах: писатели-новички, центристы, консерваторы и другие, которые естественным образом не думали бы о Times как о своем доме. Причина этих усилий была ясна: неспособность газеты предвидеть результаты выборов 2016 года означала, что она не имела четкого представления о стране, о которой она пишет. Дин Баке** и другие неоднократно признавались в этом. Приоритет колонки «Мнения» состоял в том, чтобы помочь исправить этот критический недостаток.
Для меня было честью участвовать в этих усилиях под руководством Джеймса Беннета. Я горжусь своей работой как автора и редактора. Среди тех, кого я помогла привлечь на наши страницы, венесуэльский диссидент Уилли Артеага; иранскую чемпионку по шахматам Дорсу Дерахшани и гонконгского христианского демократа Дерека Лэма. А также: Аян Хирси Али, Масих Алинежад, Зайну Арафат, Элну Бейкер, Рэйчел Денхолландер, Мэтти Фридмана, Ника Гиллеспи, Хэзер Хейинг, Рэндэлла Кеннеди, Джулиуса Крейна, Монику Левински, Гленна Лаури, Джесси Сингала, Али Суфана, Томаса Уолтера Уильямса, Уэзли Янга и многих других.
Но уроки, которые следовало бы извлечь из выборов, — уроки о важности понимания других американцев, о необходимости сопротивления трайбализму и необходимости свободного обмена идеями с демократическим обществом — не были усвоены. Вместо этого в прессе, но, возможно, особенно в этой газете, выявился новый консенсус: правда — это не процесс коллективного открытия, а ортодоксальность, уже известная тем нескольким посвященным, работа которых заключается в том, чтобы информировать всех остальных.
Не Твиттер название газеты New York Times. Но Твиттер стал его главным и безусловным редактором. Поскольку этика, обычаи и нравы этой платформы стали таковыми для газеты её этикой, обычаями и нравами, сама газета все больше становится своего рода пространством для перформанса. Истории выбираются и рассказываются таким образом, чтобы удовлетворить самую узкую аудиторию из всех, а не позволить любознательной публике прочитать о мире и затем сделать свои собственные выводы. Меня всегда учили, что ответственность журналистов заключается в том, чтобы написать первый набросок истории. Сейчас же сама история — это еще одна эфемерная вещь, сформированная, чтобы соответствовать потребностям предопределенного нарратива.
Мои собственные набеги в Мыслепреступления сделали меня предметом постоянных издевательств и запугиваний со стороны коллег, которые не согласны с моими взглядами. Они назвали меня нацисткой и расисткой. Я научилась отмахиваться от комментариев о том, как я «снова пишу о евреях». Те несколько коллег, которые воспринимались как дружественные по отношению ко мне, были измордованы и затравлены сотрудниками. Мою работу и мой персонаж открыто унижали в масштабах всей компании на внутренних каналах Slack, где регулярно выступают топ-редакторы.
Там некоторые коллеги настаивали на том, чтобы искоренить меня, если эта компания хочет быть действительно «инклюзивной». Другие в это время публиковали «топорики» рядом с моим именем. Сотрудники New York Times публично обвиняли меня во лжи и в предвзятом отношении к Твиттеру, не опасаясь, что за преследования в отношении меня наступят соответствующие действия. Эти действия так никогда и не наступали.
Для всего этого есть определенные условия: незаконная дискриминация, враждебная рабочая среда и «конструктивное увольнение». Я не юрист. Но я знаю, что это неправильно.
Я не понимаю, как вы, полностью зная весь персонал газеты и её аудиторию, позволили, чтобы такое поведение в вашей компании продолжалось. И я, конечно, не могу понять, как вы и другие руководители Times присутствовали при этом и одновременно наедине хвалили меня за мою храбрость. Для появления центриста в американской газете храбрость требоваться не должна.
Часть меня хотела бы сказать, что мой опыт был уникальным. Но правда состоит в том, что интеллектуальная любознательность — не говоря уже о готовности идти на риск, — для Times сейчас обуза. Зачем редактировать что-то сложное для наших читателей или писать что-то смелое лишь для того, чтобы пройти через ошеломляющий процесс сотворения идеологической кошерности, когда мы можем обеспечить себе безопасную работу (и клики), опубликовав наш 4000-й обзор, в котором утверждается, что Дональд Трамп представляет собой уникальную опасность для страны и мира? И поэтому самоцензура стала нормой.
Те немногие правила, которые еще сохраняются в Times, применяются с предельной избирательностью. Если идеология человека соответствует новой ортодоксальности, то они и их работа остаются без внимания. Все остальные живут в страхе перед цифровым громом. Онлайн-яд прощают, если он направлен на правильные цели.
Те статьи, расположенные напротив страницы редактора, которые легко можно было опубликовать всего два года назад, теперь доставят редактору или писателю серьезные неприятности, если только их не уволят. Если материал воспринимается как способный вызвать негативную реакцию внутри страны или в социальных сетях, то редактор или автор избегает того, чтобы подать его. Если (он или — С.Д.) она чувствует себя достаточно сильно, чтобы предложить этот текст, то (его или — С.Д.) ее быстро переводят на «безопасную почву». И если время от времени (ему или — С.Д.) ей удается опубликовать материал, который явно не продвигает дело прогрессивизма, то это происходит только после того, как каждая строка тщательно отмассирована, согласована и снабжена оговорками.
Газете потребовалось два дня и два рабочих места, чтобы сказать, что статья Тома Коттона*** «не соответствовала нашим стандартам». Мы приложили примечание редактора к трэвел-стори о Яффе сразу после того, как она была опубликована, потому что она «не затронула важные аспекты создания Яффы и ее истории». Но до сих пор ничего не добавлено к восхищенному интервью Шерил Стрэйд с писательницей Алисой Уокер, гордой антисемиткой, которая верит в ящера Иллюминатов.
«Ведущая и влиятельная газета» все больше и больше становится газетой тех, кто живет в далекой галактике, газетой заботы которой совершенно удалены от жизни большинства людей. Это — галактика, в которой, если выбрать всего несколько недавних примеров, советскую космическую программу хвалят за ее «разнообразие»; оправдывают осуждение подростков во имя правосудия; а в число худших кастовых систем в истории человечества наряду с нацистской Германией включают США.
Даже сейчас я уверен, что большинство людей в Times не придерживаются этих взглядов. И все же они запуганы теми, кто их придерживается. Почему? Возможно, потому что они верят, что конечная цель праведна. Возможно, потому что они верят, что им будет предоставлена защита, если они поддакнут, поскольку монета нашего королевства — язык — деградирована ради услужения постоянно меняющемуся списку правых дел. Возможно, потому что в этой стране миллионы безработных, а им повезло, что они нашли работу в одной из подрядных отраслей.
Или, может быть, это потому, что они знают, что в наше время отстаивание того или иного принципа в этой газете не вызывает похвал. Это превращает вашу спину в мишень. Будучи слишком мудрыми, чтобы писать в Slack, они пишут мне в частном порядке о «новом маккартизме», который укоренился в «ведущей и влиятельной газете».
Все это предвещает беду, особенно для независимо мыслящих авторов и редакторов, которые уделяют пристальное внимание тому, что им нужно сделать, чтобы продвинуться по карьерной лестнице. Правило первое: высказывайте свое мнение на свой страх и риск. Правило второе: никогда не рискуйте заказывать историю, которая противоречит нарративу. Правило третье: никогда не верьте редактору или издателю, который призывает вас идти «против ветра». В конце концов, издатель прогнется перед толпой, редактор будет уволен или переназначен, а вас вывесят, чтобы вы просохли.
Для этих молодых авторов и редакторов есть одно утешение. По мере того, как такие места, как Times и другие некогда великие журналистские учреждения, предают свои стандарты и теряют из виду свои принципы, американцы все еще жаждут точных новостей, жизненно важных мнений и искренних споров. Я это слышу от этих людей каждый день. «Независимая пресса не является либеральным идеалом или прогрессивным идеалом, или демократическим идеалом. Это — американский идеал», — сказали вы сколько-то лет назад. Я с этим согласна как нельзя больше. Америка — великая страна, которая заслуживает великой газеты.
Ничто из этого не означает, что некоторые из самых талантливых журналистов в мире до сих пор не работают на эту газету. Они работают, что делает нелиберальную среду особенно душераздирающей. Я буду, как всегда, преданной читательницей их работ. Но я больше не могу выполнять ту работу, на которую вы меня сюда привели, — работу, которую Адольф Окс**** описал в этом знаменитом заявлении 1896 года: «сделать из колонок New York Times форум для рассмотрения всех вопросов, имеющих общественное значение», и с этой целью побудить разумную дискуссию со всех точек зрения".
Идея Окса — одна из лучших, с которыми я сталкивалась. И я всегда утешала себя тем, что выигрывают лучшие идеи. Но идеи не могут победить сами по себе. Им нужен голос. Им нужен слух. И, превыше всего, они должны быть поддержаны людьми, желающими жить ими.
Искренне,
Бари".
Страна, в которой нет свободных и честных СМИ, где честность является высшей ценностью, не может выжить. У США таких СМИ нет. Вот почему у Соединенных Штатов нет шансов на выживание.