Специальная военная операция по демилитаризации и денацификации Украины

Когда мы приехали в Донецк, попали как раз на базу «Востока», меня спрашивают: «Как тебя зовут?»

Я: «Рафи» (ударение на последний слог).

Они: «Рафик?»

Я: «Да нет, Рафи!»

Они: «Аа, Равиль!»

Я: «Да нет же, Ра-фи!»

Они: «А, мы поняли! Рафит!»

Я тогда: «Говорите – Абдулла».

Они: «А-а, ну Абдулла так Абдулла».

Сначала мне было неудобно «Абдулла, Абдулла», но в связи со стрессовыми ситуациями, с тяготами войны, все воспринимается теперь немножко по-другому. Здесь меня знают как Абдуллу, и это имя ближе мне, чем родное в связи с тем, что я столько прошел вместе с этим народом. Если дословно перевести, то это имя означает «Раб Божий». Я именно так себя и вел, зная, что в любой момент могу погибнуть, и старался соответствовать своему имени.

– Тогда так и будем говорить. Абдулла, расскажите, пожалуйста, подробнее, как приехали на Донбасс и почему.

– Я здесь увидел много схожего. Афганистан – боль сердца моего. Мой отец в свое время принял сторону НДПА (Народная демократическая партия Афганистана). Она была за интеграцию, за работу с Советским Союзом, с русскими людьми. Отец погиб в той войне, и какое-то количество сирот забрали в Советский Союз, чтобы мы здесь прошли обучение, закончили школу, пришли с багажом знаний. Здесь готовили учителей, инженеров, строителей, дипломатов. Мы проходили очень широкий спектр обучения.

Когда меня привезли сюда, я впервые увидел моторные лодки, реки, поля, леса, инфраструктуру…

Я понял, что Советский Союз – могучая, сильная держава. Я был очень рад, что попал сюда, старался учиться. Учителя у нас были русские и афганцы. В качестве иностранного языка мы изучали русский язык, а в качестве родного – дари и пушту. Кстати, при безбожном коммунистическом режиме нам преподавали Ислам. Преподаватель из Афганистана давал нам основы, чтобы мы пришли туда не атеистами, чтобы не сказали: «Бога нет, все в колхоз!» А чтобы понимали, в какую страну мы возвращаемся, и знали, что нам надо делать.

Когда Советский Союз развалился, мы оказались никому не нужны. Мы попали под жернова нового демократического ельцинского аппарата, и нас тупо депортировали под предлогом «не осилили программу», отчислив всех как бы «по неуспеваемости». И по закону, должны были депортировать обратно, хотя там к власти уже пришли те, против кого НДПА воевала, наши враги. Большинство тех, кого депортировали, убили.

Я всегда помнил, против кого готовился, я отдавал всего себя физической подготовке, новейшей военной доктрине. Я готовился к войне и знал, что рано или поздно попаду в Афганистан и эти навыки должен буду там применить.

Сейчас в Афганистане такая власть, как Порошенко, как Зеленский. Указания поступают из одних и тех же источников. Одной рукой они держат власть, другой рукой подготавливают оппозицию и этот баланс войны держат постоянно.

Я уже понимал, что куда бы я не попал в Афганистане, я бы служил не своей стране, а чужой. И в 2014 году я понял, что то, что было в Афганистане, через тридцать лет докатилось и сюда. И какой смысл ехать в Афганистан, когда все тоже самое происходит здесь, недалеко от Ростова.

И тут еще ремарочка, смотрите. Есть исторический момент. Было три англо-афганских войны. Ост-Индская компания захватила Индию. Российская империя в это время продвигалась вниз: Бухарское ханство и так далее. Английская агентура поработала так, что русских везде на азиатском направлении принимали с недоверием. Но прошло каких-то семь лет, и в местах, где было просто перекати-поле, колючки – появились водные каналы, города стали разрастаться, были построены школы, народ начал получать медицинскую помощь. И за семь лет знать русский язык – это стало шиком в Средней Азии. Любой бек, феодал мечтал, чтобы его сын был офицером царской армии.

В это время Афганистан был как бы буферной зоной между зонами влияния Ост-Индской компании и Российской империи.

В первый раз английские войска получили поражение именно в Афганистане. До этого они везде побеждали. Во второй раз они подготовились лучше. Подвели железную дорогу, привезли скорострельные пушки. В общем, использовали новейшие по тем временам технологии. Они не могли допустить потерю своего колониального влияния. Необходим был реванш.

Дети высших лиц, сэров, пэров старались принять участие в «победоносной войне», чтобы использовать это в дальнейшей политической карьере. Они взяли с собой на войну парикмахеров, опахала и прочее. Пошла воевать не армия, а цивилизованная толпа с индусами-носильщиками. Когда их разбили во второй раз, плач стоял по всей Англии. И это они до сих пор не могут простить Афганистану. 

После этого произошла третья англо-афганская война. Это было в 19 году XX столетия. Что такое 19 год? Это развал Российской империи, революция здесь, на Дону у нас казаки, Деникин, в Крыму у нас Врангель, в Сибири Колчак и везде английские советники. Образовалась РСФСР, которую никто не признавал, как и ДНР на данный момент.

В 1919 году английские войска снова были разбиты в Афганистане. Англичане подумали, что Российской империи нет – надо брать потому, что Афганистан – ключ к средней Азии. И снова не взяли.

Афганистан огляделся и увидел, что англичанам успешно противостоит молодая Федеративная Республика. И мы признали РСФСР. С того момента у нас пошли договоры о взаимопомощи, о поддержке. С 1922 года такие же заключили с СССР. В них говорилось и о том, что в случае вторжения мы обязуемся прекратить все дипломатические отношения с агрессором и по возможности помогаем в военной составляющей. Основываясь на этом, 22 июля 1941 года из Афганистана выдворили всех граждан Германии.

Во времена холодной войны горячая стадия была в Афганистане. Все страны – Англия, Франция, Турция, Иран, Китай, Пакистан включили всю свою мощь для дестабилизации ситуации в Афганистане. Мы не могли справляться с террором, который происходил у нас повсеместно. Основывался он, кстати, на религиозном экстремизме. Афганистан 27 раз просил о вводе войск, и так советские войска оказались в Афганистане. 

То есть мои предки договаривались о помощи с Советским Союзом, и эту помощь получали. А потом люди из Харькова, Запорожья сказали: помоги нам. Основываясь на этих договорах, я поехал в чем был. Мое присутствие на Донбассе – легитимно. Его основа – те договоры, которые заключали мои отцы с вашими отцами.

Вот боец везет меня, сейчас он за рулем. Скажи, ты был гражданином Украины? Был. Я помогал тебе? Помогал. Никаких норм международного права я не нарушил.

Я здесь жил, рос, ел в столовой так, что можно было прокормить пятерых, я был во всех детских лагерях. Этот долг я здесь вернул.

– Расскажите о вашем ранении, как это произошло?

– Смотрите, если набрать в интернете «Народное ополчение ДНл, всплывет много фото бойцов. И на каждой групповой фотографии солдат половина и больше – не в строю уже. Треть из них раненые, треть – погибшие. Это, к сожалению, факт. Учитывая, что я принимал в войне активное участие, через меня прошло большое количество солдат, многие из которых погибли.

Так как я за это время получил определенный опыт – я был старшим позиции – знаю, что основные наши потери – это сержанты. Как и в Великой Отечественной войне. Я не льстил себя надеждой, выживу – не выживу, знал, что буду честным солдатом и что моя задача – выполнить долг. Если я останусь живой – я пройду парадом Победы. Если погибну, никто не сможет сказать, что здесь был такой Абдулла, он был мародер или он был пиарщик, или он был трус.

Я сделал все, чтобы могли сказать, что здесь был афганец, Абдулла, мусульманин, он жил как воин, сражался как воин, он не был трусом и он помогал нам. В этом и был мой интерес: чтобы афганец помогал здесь так же, как Советский Союз помогал моему народу.

Я повидал много ранений и заботился о том, чтобы мои солдаты были живы. Предмет моей гордости – я не буду этого даже скрывать, простите «улыбку казака» – ни один солдат в моем подчинении не получил ранения и не погиб.

Я знал, что рано или поздно это случится, и был готов к этому. Тысячу раз в смертельной обстановке пуля может пронестись, а в тысячу первый нет. Это было ожидаемо. К моему глубокому сожалению, мы выполняли Минские соглашения, мы не развивали армию, мы не занимались резервистами, мы соблюдали все во вред себе. Мы – непризнанная Республика, у нас нет соцпакета, наши раненые бойцы зачастую оказываются вне зоны правового формата и не получают надлежащую помощь и поддержку. Сохранить каждого бойца – наша основная задача. Потеря даже одной лопаты – существенно.

Да, именно лопаты. Основа нашей победы – это лопата и кирка. Потому что чем лучше мы вроемся, чем лучше и надежнее наши оборонительные сооружения, тем больше шансов сохранить жизнь. Для сержанта просто даже потерять лишнюю лопату означает многое. Копать уже придется не четверым, а пятерым. Полгода копки – это пять минут боя. И надо начинать все заново. Вот такая вещь.

Знаете, в том, что я получил ранение – моя гордость. Когда я был на позиции, моей зоной было полтора-два километра, где я что-то решал. Получив ранение, я стал свободнее, я иду дальше, я занялся определенными вещами, иногда я говорю неудобные вещи, но никто не может мне сказать: слушай, если ты такой герой, почему ты не на позиции? Мне есть что ответить.

Моя позиция сейчас здесь, и я говорю о том, о чем так не хотят слышать.

– Чем вы сейчас будете заниматься в Донбассе?

– Я сейчас занимаюсь политическим воспитанием бойцов. Я общаюсь с солдатами. Меня обеспечила Республика, у меня все есть. У меня есть еда, одежда, зарплата. У меня есть мои братья. Они были гражданами Украины, сейчас они – граждане России. Это их конституционное право.

Мне недавно очень помог Захар Прилепин – его Фонд оплатил мне протезы. Новые ноги дают мне возможность гордо идти и помогать, быть рядом с нашими бойцами. Своим присутствием я пытаюсь не то чтобы подбадривать – показывать нашим солдатам, что мы – та составляющая, которая приняла на себя колоссальную нагрузку войны, копки, противостояния превосходящему в численности противнику – у них такие папы, как НАТО со всех их гребанными инструкторами – что мы должны показывать лицо и честь бойца Донецкой Народной Республики. Как мы должны вести себя в городе.

Даже если ты находишься в автобусе, ты должен каждую секунду проводить, как пиар-акцию, как бы грубо это не звучало. Ты должен увидеть, когда зайдет бабушка, ты должен молиться, чтобы зашла бабушка, и ты демонстративно встал, чтобы все увидели твой шеврон, военную форму, и ты сказал: «Присаживайтесь, это ваше место».

Чтобы боец Донецкой Народной Республики показал еще и нравственный пример: не только героической борьбы на фронте – извините, я говорю шаблонно – но и в городе.

Да, нам трудно. Люди заняты своими делами, прогулками по парку Щербакова, но ты не должен на них обижаться. У них нет тягот, они не видели наших погибших, оторванных костей, рук, ног, кишок – они этого не видят. Но нужно завоевывать их любовь еще и здесь. Именно этим я и занимаюсь.

У меня на завтра назначена встреча с Фондом Захара Прилепина. Я хочу показать их работу, рассказать людям, что есть такой Фонд, который помогает бойцам. Да, есть спецсредства, которые они привезти не могут, есть иные формы, в которых они работают. Я хочу съездить к ним, зафиксировать на камеру, например, один день из жизни Фонда Захара Прилепина.

Я и до этого здесь общался со многими волонтерами, которые занимались различными акциями, предлагали поучаствовать, но я им говорил: сначала Фонд Захара Прилепина. Потому что я знаю этого человека лично.

У нас знаете как? Мы как дети. Нам нужно разжевывать, показывать… Вот, говорят, в политику зашел. Да, он заходит в политику. Но нам же нужны наши трансляторы в политике! Этот человек – глыба. Этот человек – величина. И он непрестанно говорит:

«Донбасс, Донбасс, народное ополчение Донбасса, народ Донбасса, интеграция с Россией».

А в этой светской богеме не каждый человек говорит об этом, и вообще произносит слово «Донбасс». И получается, участвуя в нашей войне, он перекрыл для себя много благ. Он был рукопожатным. Ему не надо было ничего делать. Написал очерк – получил за это бабло.

Он получал бесчисленные гонорары. И он все это поменял на таких как мы. И моя задача – поддерживать таких людей, как Захар Прилепин, потому что я понимаю, что эти люди транслируют нашу повестку в такие места…

Вот смотрите, кто такой ополченец? Для мирового сообщества, для гребаного мирового сообщества он – сепаратист. Его имя, быт, кровь, потери там ничего не значат. Если скажем мы – нас услышат пять человек. И получается, что, будучи известным и говоря: «Донбасс», говоря о нашей боли, Захар Прилепин расскажет об этом тысячам и миллионам людей.

Со мной рядом сидит боец, позывной называть не буду, ему тоже помог Фонд Захара Прилепина.

– Вот скажи, получал ты помощь, получал?

– Так точно!

– Вот. Поэтому я любыми законными способами буду поддерживать Захара Прилепина и его партию.

– Абдулла, за все время, проведенное на Донбассе, если окинуть его внутренним взглядом, можно сказать, что было золотое время, время надежд и веры? Или оно еще впереди?

– Дело в том, что весь Донбасс слушал речь Владимира Владимировича Путина, абсолютно весь. Мы все ждали, что он скажет об интеграции Донбасса с Россией. И вот такое мы проживаем каждый день семь лет подряд.

Я приведу один пример.