Тред №1053874

Перефразируя классика: как в Китае обсуждают околовластных олигархов

Обсуждая, как потомки лидеров Компартии превращаются в олигархов, передающих состояния и привилегии по наследству, китайцы все активнее используют выражение «люди семьи Чжао». Фраза, взятая из рассказа столетней давности, стала символом коррупции и непотизма в Китае XXI века

Накануне наступления нового года многие синологи пополнили свой запас китайских политических жаргонизмов еще одним выражением. Термин «Чжао цзя жэнь» (赵家人), дословно означающий «люди из клана Чжао», внезапно стал сверхпопулярен в китайских соцсетях и электронных СМИ. «Люди из клана Чжао» – политический интернет-мем, обозначающий «их», то есть всех тех, кто в современном Китае ассоциируется с властью и привилегиями. Появилась информация, что власти запретили использование этого слова, а также всех производных от него слов и выражений. Однако власть цензуры в современной КНР не всегда эффективна, а выпущенного на волю воробья поймать трудно.


«Китайский Горький» на службе девелоперов
Как часто бывает, образ был взят из текстов классиков, в данном случае из самого знаменитого рассказа Лу Синя (1881–1936; 鲁迅) «Жизнеописание А-Кью» (阿Q正传). В тексте опубликованного в 1921 году рассказа А-Кью представитель социальных низов старой китайской деревни услышал, что его односельчанин и однофамилец из богатой и знатной семьи Чжао успешно выдержал экзамен на получение ученой степени (огромный успех для всего рода). Выпив в харчевне пару рюмок дешевого вина, А-Кью сообщает всем присутствующим, что триумф семьи почтенного Чжао – это и его триумф, так как он тоже носитель этой фамилии. На другой день в присутствии деревенского милиционера А-Кью вынужден объясниться с главой клана Чжао, который возмущен тем, что убогий голодранец пытался примазаться к славе их семейства. «С какого бока ты вообще имеешь право называться Чжао?» – вопрошает в гневе почтенный старец. Получив оплеуху от главы клана Чжао, А-Кью вынужден извиниться и, суетливо улыбаясь, ретироваться, а выйдя из усадьбы семейства Чжао, еще и откупиться от представителя закона двумя сотнями медяков.
Тексты Лу Синя («китайский Горький») давно уже стали каноническими, а обращение к образу А-Кью превратилось в клише современной китайской культуры (например, способность одновременно глотать обиды, заискивать перед сильными мира сего и отыгрываться на слабых называется «акьюизмом» (阿Q主义). Тем не менее эпизод с «кланом Чжао» как символом принадлежности к знати сегодня перетолковали совсем иначе, чем привыкли китайские школьники.
Поводом стала громкая история, связанная с корпоративным конфликтом двух девелоперских компаний: Vanke (万科; крупнейший девелопер КНР) и Baoneng (宝能). Как водится в Китае, стороны в своей борьбе, помимо разного рода подковерных приемов, не забывали и о силе общественного мнения, поэтому периодически обвиняли друг друга в прессе в разного рода прегрешениях. В один из моментов президент Vanke Ван Ши (王石) написал об «осаде города и варварах у ворот».Так он описал ситуацию, когда оппоненты тайком скупали акции компании на Шэньчжэньской бирже, чтобы собрать контрольный пакет. Через некоторое время в интернете появилась анонимная статья под названием «Размышляя подробно о борьбе компаний Vanke и Baoneng: варвары у ворот, а за кулисами семья Чжао» (细思极恐的万科宝能之争：门口的野蛮人，背后的赵家人). В статье утверждалось, что в современном Китае рынки капиталов структурированы, как иерархическая система из четырех уровней: индивидуальные инвесторы (散), дилеры (庄), финансовые олигархи (财阀) и «люди семейства Чжао». Благодаря этой статье и возник новый жаргонизм, а термин «Чжао цзя жэнь», подобно вирусу, мгновенно распространился по сети, мутируя и обрастая дополнительными смыслами.

Красные принцы на марше
Поставив на верхушке пирамиды «людей семейства Чжао», неизвестный автор статьи придумал способ, как обыграть всем известный в Китае факт, когда дети высокопоставленных деятелей Компартии занимают руководящие позиции во многих крупных государственных и негосударственных компаниях. Спецификой современного Китая (в отличие, допустим, от СССР и стран Восточной Европы) стал широко распространенный феномен «наследственных привилегий» новой коммунистической знати, когда представители так называемого хун эрдай («красного второго поколения»; 红二代) играют важную роль во многих сферах общественной жизни, особенно в бизнесе. Вот почему блогеры в Китае так любят разбирать, какой закулисный туз стоит за этой компанией, а кто – за той.
Точно такой же случай наблюдается и в конфликте вокруг Vanke. Роль белого рыцаря, который спасает компанию от недружественного поглощения варварами, играет один из крупнейших китайских страховщиков компания Anbang Insurance (安邦保险), недавно купившая почти за $2 млрд легендарную сеть отелей Waldorf Astoria. Президент компании У Сяохуэй (吴小晖) женат на внучке Дэн Сяопина. С Anbang также связаны потомки других бывших руководителей КНР, включая инвестбанкира Левина Чжу (朱云来), сына экс-премьера Чжу Жунцзи. Именно эту компанию анонимный автор и сравнил с семьей Чжао.
Собирательный образ удачно обобщил все то, что критикуется многими китайскими интеллектуалами как проявление «кумовского капитализма» – обратная сторона успехов нынешней китайской модели, восхваляемой на официальном уровне. Как полагают китайские наблюдатели, многие люди в стране видят, что становление институтов рыночной экономики происходило и происходит в условиях, когда определенным людям позволено больше, чем другим. Термин «Чжао цзя жэнь» в условиях цензуры стал наиболее удачным описанием этого процесса, получив особенное распространение среди китайской молодежи, многие из которых не имеют таких блестящих перспектив, как «люди семьи Чжао». Само выражение стало «иконоборческой деконструкцией официального языка в условиях тотального распространения интернета» в Китае, цитирует New York Times профессора Пекинского педагогического университета Цяо Му (乔木).

Партия наносит ответный удар
Термин «Чжао цзя жэнь» уже породил множество смысловых вариаций и деривативов. Например, «Чжао цзя го» (赵家国; «страна семьи Чжао») описывает Китай, который как бы является собственностью нескольких десятков семей. А новое сочетание «цзин Чжао» (精赵; «духовно близкие к семье Чжао») намекает на тех пользователей интернета в Китае, кто в спорах занимает проправительственную позицию, причем нередко за вознаграждение. Неудивительно, что власти реагируют на все эти процессы новыми цензурными ограничениями – поиск по сочетанию «люди семьи Чжао» в сети микроблогов Sina Weibo был заблокирован.
Впрочем, одними блокировками Пекин не ограничился – на сей раз подход властей оказался более изощренным. Заграничные китаеязычные СМИ, которые ориентируются на Пекин, попытались убедить общественность, что при нынешнем руководстве феномен хун эрдай уходит в прошлое. В качестве причин называется развернутая в стране антикоррупционная кампания, а также то, что председатель Си Цзиньпин (сам сын одного из высших экс-руководителей КНР) якобы дал негласное указание ограничить возможности «красной аристократии» в занятии руководящих постов.
Серия знаковых отставок конца 2015 года подана как признак этой новой кампании, во главе которой стоит товарищ Си. Так, Ли Сяолинь (李小琳; дочь экс-премьера Ли Пэна) ушла с должности гендиректора госкомпании China Power International Development; генерал-полковник Лю Юань (刘源; сын экс-председателя КНР Лю Шаоци – 刘少奇) покинул пост политкомиссара Главного управления тыла китайской армии, а Чан Сяобин (常小兵; сын известного деятеля Компартии дореволюционного периода Чан Чжэнъина – 常正英) был снят с должности главы China Telecom. Также, по данным СМИ, Си Цзиньпин ввел негласный запрет на проводившиеся раньше регулярные предновогодние встречи родственников видных деятелей партии.
Если для западных СМИ ажиотаж по поводу «людей семьи Чжао» в китайском интернете свидетельствует о растущем отчуждении гражданского общества и особенно молодежи от власти, то с противоположной стороны убеждают, что новый эвфемизм лишь доказывает востребованность и актуальность усилий руководства КНР по сокращению разрыва между гражданами и правительством. В любом случае Лу Синь, бытописатель «старого общества» и одна из самых мифологизированных фигур в истории китайской литературы ХХ века, снова оказался востребован в новом контексте. Возможно, не в последний раз.


Ссылка