В начале октября, подчеркиваю, еще до Октябрьской революции 1917 года, в беседе с H. H. Головиным главный полевой интендант дал следующие цифры по состоянию на 10 (23) октября 1917 г.: обеспеченность по мясу и рыбе составляла по Юго–Западному фронту (далее ЮЗФ) 0,5 дней, по Румынскому фронту (РФ) 1 день, по Северному фронту (СФ) — 3,5 дней, по Кавказскому фронту (КФ) — 4 дня, по Западному фронту (ЗФ) 6 дней, по жирам — ЮЗФ — 2 дня, РФ — 5 дней, по живому скоту от 2 до 12 дней, по муке — ЮЗФ 9 дней, РФ 8,5 дней, по ЗФ 10,5 дней, по сухарям — ЮЗФ и РФ по 2,5 дня, СФ — 6 дней, ЗФ 10 дней, по овсу от 0,66 (ЮЗФ) до 9 дней (КФ). К этим данным интендант добавил, что на дальнейшее регулярное пополнение указанных запасов, многие из которых приближаются к исчерпанию, он рассчитывать не может. На вопрос Головина, что же будет дальше, главный полевой интендант развел руками и сказал: «Голодные бунты».
А далее все интереснее, ибо после отречения Николая Романова от престола 2(15) марта 1917 года, Петроградским Советом 1(14 марта) марта 1917 г. был издан «Приказ №1», а 5 (19 марта) марта телеграммой князя Львова (Председатель Временного правительства) распускалась полиция и отрешались от должности все губернаторы и вице–губернаторы с передачей их обязанностей председателям губернских земских управ. Приказом Керенского отменялась смертная казнь, он же как военный министр 9 (22) мая подписал «Декларацию прав солдата».
На возражения Верцинского «об ужасных последствиях, которые будет иметь приказ N 1, и о том, как неумно разрушать все гражданское управление страны, сменяя огульно всех губернаторов… мне отвечали, что влияние приказа № 1 я крайне преувеличиваю, что он относится только до города Петрограда, а что касается увольнения губернаторов, то так полагается по теории всех революций. Подобная теоретичность взглядов была широко распространена».
Вот так спешила новая власть разрушить властную царскую вертикаль.
А где были большевики в это время? Молотов вспоминал:
"В феврале 1917 года я жил в Питере на нелегальном положении и хоть был членом Русского бюро ЦК, не все знал – где там, прячешься, уцелеть бы. Трое нас было тогда в бюро ЦК – Шляпников, Залуцкий и я.
Залуцкий был мой друг одно время, рабочий. Мы с ним перед февральской революцией в Русском бюро ЦК были. Тройка, члены бюро ЦК. Это февральская буржуазная революция. Конец 1916-го – начало 1917 года. Никого не было. Ленин за границей, Сталин в Сибири, Свердлов тоже где-то в Сибири, одним словом, никого не было, вот мы, так сказать, на безрыбьи были, значит, бюро ЦК – русское. Орган, замещающий ЦК партии в России. В Петрограде сидели.
Когда разыгрались события 26 февраля, мы с Залуцким – у меня с ним более тесная личная связь была – пошли на нашу явку на Выборгской стороне узнать, как все-таки обстоит дело. А третьего нашего компаньона, Шляпникова, нет. Сказали, что он, вероятно, у Горького. «В Таврическом дворце. Шляпников может быть сейчас там. Приходил ко мне и ушел».
. .. …
Ну мы пришли в Таврический, вызвали Керенского, он был председателем Совета – представились ему: «Мы от ЦК большевиков, хотим участвовать в заседании».
Он провел нас в президиум…
27 февраля 1917 года Керенский ввел меня в Петроградский Совет, когда он только создавался. Там большевиков было мало-мало.
Я был непосредственным участником этих событий. Ленина не было, и нам пришлось руководить самим. Указаний от него не было, да и не могло быть, когда не только для Ленина день революции был неожиданным, но и для нас, находящихся в Питере."
Ну а дальше вот такая картина маслом:
26 марта 1917 года в дневнике С. Л. Маркова был отмечен отказ солдат 2–й Кавказской гренадерской дивизии заступить на позицию. 29 марта командующий 5–й армией А. М. Драгомиров пишет главнокомандующему армиями Северного фронта Н. В. Рузскому: «Три дня ко мне подряд приходили полки, стоявшие в резерве, с изъявлением своей готовности вести войну до конца, выражали готовность идти куда угодно и сложить головы за родину, а наряду с этим крайне неохотно отзываются на каждый приказ идти в окопы, а на какое-либо боевое предприятие, даже на самый простой поиск, охотников не находится, и нет никакой возможности заставить кого-либо выйти из окопов… Настроение падает неудержимо до такой степени, что простая смена одной частью другою на позиции составляет уже рискованную операцию, ибо никто неуверен, что заступающая часть в последнюю минуту не откажется становиться на позицию, как то было 28 марта с [70–м] Ряжским [пехотным] полком (который после уговоров на позицию встал)».
Ленин в это время еще был в Швейцарии, несколько большевиков заседало в Петросовете, но они погоду не делали, ибо остальные еще не прибыли из ссылок и тюрьм и из за границы.
А уже Верховный главнокомандующий М. В. Алексеев 16 апреля писал военному министру А. И. Гучкову о 7688 дезертирах Западного и Северного фронтов только с 1 по 7 апреля, причем эта цифра признавалась явно и значительно преуменьшенной. По оценке H. H. Головина, к осени 1917 г., т. е, численность дезертиров достигла 2 млн человек, т. е. на каждых трех солдат действующей армии приходился один дезертир. «Этот повальный уход в тыл нельзя назвать иначе, как стихийно начавшейся демобилизацией».
Ленин выехал 9 апреля и приехал в Питер только 16 апреля 1917 года, но уже дотянулся из пломбированого вагона, ибо Алексеев пишет Гучкову письмо о начале повального ухода русских солдат в тыл с боевых позиций.
Так кто реально приложил руку к так называемому «пораженчеству» в русской армии? Большевики?
Отнюдь.
Первый и решающий шаг сделали те, кто во время войны свершил дворцовый переворот 2 марта 1917 года, те кто разрушил, подчеркиваю, во время первой мировой войны, властную вертикаль, лишив страну управляемости. А далее начало все скатываться к анархии и безвластии.
И это свершили не точно большевики.
А вот большевики собрали в единый организм разваливающиеся части этого организма — ВОТ это факт, против которого аргументов нет. Кроме лжи конечно и поклёпов.