osankin ( Слушатель ) | |
05 июн 2016 02:33:58 |
Цитата: ЦитатаКак жилось населению России в период нацистской оккупации? Где проходит граница между сотрудничеством и предательством, если будущее неопределенно, а немецкие солдаты уже выплачивают алименты русским женщинам? На эти вопросы пытается ответить книга историка Бориса Ковалева, выдвинутая на премию «Просветитель».
Три года, с 1941-го по 1944-й, огромная часть территории СССР — Украина, Белоруссия и значительная по площади и числу населения европейская часть России — была оккупирована германским войсками. Срок немалый, но не будет преувеличением сказать, что следующие шесть десятков лет этот эпизод нашей истории был, так сказать, оккупирован повторно.
На этот раз избирательной амнезией отечественной истории, проявлявшей интерес исключительно к одному аспекту нацистской оккупации — партизанскому движению и антифашистскому подполью.
Цитата: ЦитатаКнига подготовлена сотрудниками Международного центра истории и социологии Второй мировой войны и ее последствий.
Вышла из печати новая книга, подготовленная сотрудниками Международного центра истории и социологии Второй мировой войны и ее последствий – «Одесса: жизнь в оккупации. 1941–1944 / сост., отв. ред. и автор вступ. статьи О. В. Будницкий ; подгот. текстов, примеч. Т. Л. Ворониной ; примеч. К. Р. Галеева. — М. : Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2013. Это уже вторая книга серии «История коллаборационизма», выпускаемой Международным центром истории и социологии Второй мировой войны и ее последствий.
По словам Александра Верта, автора знаменитой «России в войне 1941–1945», многие одесситы «чувствовали себя как рыба в воде во внешне беспечной Одессе, какой она была при Антонеску, — с ее ресторанами и “черным рынком”, ее домами терпимости и игорными притонами, клубами для игры в лото, кабаре и всеми другими атрибутами “европейской культуры”, в том числе с оперой, балетом и симфоническими оркестрами». Период оккупации стал для одесситов временем жесточайшего террора. И в то же время это был период свободы предпринимательства, своеобразного неонэпа, резко отличавшего Одессу от других оккупированных городов СССР.
В книгу включены воспоминания об Одессе в период оккупации, извлеченные из Бахметевского архива Колумбийского университета (Нью-Йорк) и эмигрантских изданий.
Цитата: ЦитатаОт одесситов намного постарше я слышал такой анекдот:
После той войны встречаются 2 друга. Один провел войну впроголодь на "трудовом фронте" в эвакуации в средней Азии, другой прожил всю войну в Одессе.
Возвратившийся из эвакуации спрашивает:
-Ну и как тебе было при румынах?
-Ты понимаешь,.. с одной стороны война, убить могут, с другой, в магазинах всё было, театры и кинотеатры работали, мне денег хватало - как никогда в СССР,...
Но самое главное,- с третьей стороны. Морально так тяжело было....
Вот сижу после театра в ресторане , слушаю Лещенко, и страдаю морально... Думаю- как ты там, в Ташкенте? Когда меня от всего этого освободишь?
Шоб вот так, как сейчас,- гранчак, поллитра, килька в томате, черный хлеб. И всё это на одолженные 5 рублей до зарплаты.
Оккупанты расстреливали % "чужого" для них населения.
А сколько % своего населения уморили голодом в 32-33 году расстреляли в 37-39 году в ССССР?
В те же годы остальная часть населения СССР радостно смотрела фильмы "Чапаев", "Весёлые ребята", "Волга-Волга", гуляла в ресторанах, ходила в театры. И не сильно переживали, наборот - радовались, что "Черный Ворон" приехал не за ними а за соседом.
Одессит Александр Черкасов, представляя свою новую книгу "Одесса 1941", рассказывает о Одессе во время румынской оккупации.
Ведущий передачи - член партии Регионов Леонид Сущенко.
https://www.youtube.…1r-Xmv2qoU
Цитата: ЦитатаИгорь Михайлович Безчастнов Мой добрый знакомый – архитектор академик Игорь Михайлович Безчастнов остался с семьей в оккупации, когда ему было шестнадцать лет. И он поведал о жизни в оккупированном городе – семье пришлось остаться с дедом Михаилом Федоровичем Безчастновым, городским архитектором, потерявшим подвижность в результате автомобильной катастрофы накануне войны.
Игорь Безчастнов :
Время оккупации, с моей точки зрения, можно условно разделить на несколько периодов:
1- – первые месяцы пребывания оккупантов в Одессе – конец 1941-го - начало 1942-го года – период жестоких карательных мер, расправы с еврейским населением, пора жестокие морозы, лишения и голод.
2– переходный, когда отступили холода и с появлением рынка , началась относительная нормализация жизни – начало марта 1942 – го года.
3 - наибольшее оживление и подъем торговли, культуры, образования, повышения уровня жизни - вторая половина 1942 и 1943 год.
4 - заключительный этап оккупации - первые месяцы 1944 года.
AndreyK-AV ( Практикант ) | |
05 июн 2016 15:43:43 |
Цитата: osankin от 05.06.2016 00:33:58
osankin ( Слушатель ) | |
05 июн 2016 23:34:46 |
Цитата: ЦитатаГЛАВА I. БЕЛОРУССИЯ
Б. Ф. Колубович Оккупация Белоруссии немецкой армией и коллаборация местного населения[3]
Подготовительный период на территории оккупированной Польши
Хотя подготовка к войне против Советского Союза держалась немцами в строжайшей тайне, однако для всех было ясным, что немецко-советский флирт рано или поздно окончится. Чтобы скрыть свои действительные планы, немцы в продолжение всего 1940 года усиленно поддерживали даже среди своего населения и армии иллюзию о добрососедских отношениях с большевиками[4].
Только в начале 1941 года мало-помалу настроение стало меняться, и в немецкой прессе все чаще и чаще проскальзывали нотки, критикующие в очень сдержанной форме коммунистическую систему как таковую. Официально поддерживалось мнение о самых дружественных отношениях с Советским Союзом. Однако одновременно с такой официальной позицией немецкой прессы уже в конце 1940 года по линии немецкой разведки (Абвера) среди белорусской и украинской эмиграции прощупывались настроения по отношению к большевикам. Акция эта проводилась, конечно, под всякими предлогами и очень осторожно[5].
В начале 1941 года положение резко изменилось. С запада на восток стали перебрасываться немецкие войска беспрестанной вереницей. Переходы обычно совершались ночью. Это не могло не обратить [на себя] внимания опытного глаза. Всем стало очевидным, что приближается момент схватки. Такое передвижение войск, однако, маскировалось тем, что «это измученные воинские части с западного фронта направляются на восток для переформирования и отдыха». Параллельно, однако, с этим представители Абвера в лице майоров Герулиса[6] и Козловского[7] проводили среди белорусов и украинцев, находящихся на оккупированной немцами польской территории, вербовку людей (добровольцев) в разведывательные группы с целью переброски их на территорию, занятую войсками Советского Союза. Все это делалось, безусловно, в большом секрете, при помощи вполне проверенных антикоммунистов — представителей белорусских и украинских организаций. Завербованные добровольцы направлялись в район города Остроленка, недалеко от Ломжи, где была устроена немцами специальная школа разведки.
Среди белорусов были набраны три такие группы численностью по 10–12 человек каждая, которые в ночь с 20 на 21 июня 1941 года и были переправлены через так называемую «зеленую границу»[8] в район города Белостока. Насколько мне известно, первые две группы были сейчас же обнаружены советской пограничной охраной и уничтожены, третья же спаслась, потеряв убитыми лишь одного человека. Фактически и эта группа впоследствии попала в руки советского НКВД к вечеру 21 июня, но была освобождена 23 июня из белостокской тюрьмы уже немецкой армией, занявшей город Белосток. Здесь надо, кстати, отметить, что вся эта акция проводилась немцами весьма неумело, но передать ее в руки самих украинцев и белорусов для самостоятельного проведения немцы не соглашались. В результате погибли лучшие люди, а армия не получила желательной пользы.
Во время этого подготовительного периода на немецкой стороне очутились те белорусы, которые бежали в самом начале войны перед наступлением Красной армии, так как не верили в возможность внутренней перемены большевиков, о которой в то время очень много говорилось и о которой, к сожалению, некоторые политики мечтают еще и сегодня. Позже присоединились к ним и те, которые вскоре после оккупации большевиками Западной Белоруссии, убедившись воочию в лживости советской пропаганды, бежали через «зеленую границу» на сторону немцев, испытав частично «прелести» советской действительности на своей собственной шкуре[9].
Политика немцев в то время [по отношению] ко всем неполякам, находившимся на оккупированной польской территории, была вполне корректна. Русские, украинцы, белорусы, а также и другие угнетаемые большевиками (а ранее и поляками) национальные меньшинства имели возможность организовать свои национальные комитеты, с которыми официальные оккупационные немецкие власти вполне считались и всячески их поддерживали. Например, при выдаче продовольственных карточек все национальные меньшинства, имеющие удостоверения своих национальных комитетов, получали рацион точно такой же, как и все немцы. Поляки получали продовольственный паек значительно меньший и получали его значительно позже.
Таким образом, у русских, украинцев и белорусов не было никаких оснований жаловаться на свое положение. Оно было несравненно лучше, чем положение поляков, не говоря уже о евреях.
Белорусы, находившиеся на территории Польши, оккупированной немцами, вынуждены были из-за большевиков оставить свою родину, многие из них потеряли при этом свои семьи, которые были арестованы большевистским НКВД сейчас же по «освобождении» Западной Белоруссии «доблестной» Красной армией[10]. Кроме того, все время через разного рода перебежчиков наплывали сведения из Белоруссии о непрекращающемся там терроре, непрестанных депортациях в Сибирь не только интеллигенции, но и зажиточного крестьянства. Антибольшевистское, стало быть, настроение у этих людей было вполне обоснованным, определенным и принципиальным. Немцы в скором времени убедились, что в этих людях они могут иметь себе верных союзников в борьбе против Советского Союза, в чем фактически и не ошиблись.
Еще большее доверие к себе со стороны всех антикоммунистических элементов немцы сыскали своей политикой по отношению к военнопленным белорусам и украинцам, попавшим в плен вместе с солдатами польской армии. Они стали, как известно, освобождать этих военнопленных из лагерей и направлять их на всевозможные работы, приравняв их почти полностью в правах до немецких рабочих. Для этой, однако, акции необходима была помощь со стороны национальных организаций, которые могли бы установить безошибочно принадлежность военнопленного к той или иной национальной группе. В связи с этим в Берлине были организованы национальные представительства, или так называемые «фертрауэнсштелле»[11], — белорусское, украинское, грузинское и другие, в обязанности которых входила и проверка освобождаемых военнопленных. Эти «фертрауэнсштелле» хотя и были по своей внутренней структуре учреждениями чисто национальными, но в связи с той функцией, которую они исполняли, они являлись по существу вспомогательными органами немецкой службы государственной безопасности и потому находились всецело на бюджете Гестапо.
Одновременно с этим понадобилась, конечно, и пресса для обслуживания, с одной стороны, освобождаемых военнопленных, а с другой — для пропаганды среди тех, кто еще продолжал оставаться в плену. Для этой цели, по настоянию белорусского представительства, в конце 1939 года была организована белорусская газета «Раница»[12]. Весь расход по печатанию этой газеты приняло на себя «Немецкое издательство» («Дойче ферлаг»), но на оплату редактора и хотя бы одного сотрудника газеты средств не было. Только после долгих усилий профессору Г. Менде[13], работавшему в то время в Восточном министерстве, удалось откуда-то добыть средства на оплату жалованья работникам газеты.
Таковы, в основном, некоторые мероприятия, которые были проведены немцами среди белорусов, находившихся на территории Польши, оккупированной немецкой армией.
Оккупация немецкой армией Западной Белоруссии и настроение местного населения по отношению к оккупантам в первой фазе оккупации.
Испытав на себе весь гнет двадцатилетней польской оккупации, широкие белорусские массы с известного рода облегчением встречали «освобождающую» их в сентябре 1939 года советскую армию; более же левые элементы и молодежь проявляли даже неподдельный энтузиазм, надеясь на более свободную жизнь и широкие возможности для созидательной национально-государственной работы. Однако в скором времени все они горько разочаровались: вместе с освобождающей от поляков Красной армией пришло освобождающее от всего, вплоть до самой жизни, советское НКВД. Начались беспрестанные аресты не только всех так называемых врагов народа и разного рода «контрреволюционеров», но одновременно и всего сознательного белорусского актива, не исключая вполне просоветски настроенных элементов. За первой волной арестов наступали следующие — от «буржуев» и «капиталистов» НКВД постепенно переходило вниз к так называемый «кулакам», т. е. просто зажиточным крестьянам, затем к «подкулачникам» и, наконец, к «середнякам». Все эти жертвы бесцеремонным образом, без суда и следствия, грузились целыми эшелонами в товарные вагоны и вывозились в неизвестном направлении, о дальнейшей судьбе которых больше никто ничего не слышал и не знал.
После присоединения Западной Белоруссии к БССР, которое наступило уже в декабре 1939 года, советизация оккупированной территории начала проводиться ускоренным темпом. На собраниях и митингах стали все чаще и чаще подниматься вопросы о коллективизации крестьянских индивидуальных хозяйств[14], а всякая оппозиция вызывала немедленную реакцию со стороны органов НКВД, «черные вороны» которого забирали оппозиционеров в застенки, откуда уже они не возвращались. Всюду царил полный произвол, а то, что называлось «революционным правосудием», похоже было на самый грубый бандитизм.
Все это вместе взятое, конечно, вызвало колоссальное недовольство в широких белорусских массах, и потому во время объявления германско-советской войны 22 июня 1941 года все симпатии населения Белоруссии были на стороне немцев, которых народ помнил еще с Первой мировой войны 1918 года.
Первая фаза оккупации
Пережив весь кошмар советской действительности, население Западной Белоруссии желало за всякую цену освободиться от власти ненавистного НКВД и потому с нетерпением ждало немцев. Однако действительность после занятия немцами территории Западной Белоруссии оказалась несколько иной. Фактически во многих местах на смену большевикам пришли не немцы, а вновь поляки, которым удалось удержаться на этой территории при советской власти. Немецким военным властям нужны были люди, знающие местные условия для самоуправленческого аппарата. Поляки эти условия знали и, кроме того, имели почти весь административный аппарат готовым. Большинство из них при этом происходило из Галиции, где в свое время [они] оканчивали австрийские школы и потому в совершенстве владели немецким языком. Среди немецких передовых воинских частей было очень мало людей, знающих славянские языки и разбирающихся в местных национальных соотношениях, а потому они при налаживании местного административного аппарата воспользовались поляками, которые предложили им свои услуги. Воспользовавшись своим положением, поляки, в первую очередь, приступили к сведению счетов с белорусской интеллигенцией и сознательным деревенским активом, в которых они видели своих политических врагов. Начались систематические доносы и обвинения всех белорусов в коммунизме. Расправа была очень короткой: все они либо расстреливались самой же польской полицией якобы за принадлежность к коммунистическим подпольным группировкам или за попытку к побегу, или же уничтожались немецким СД на основании ложных обвинений, состряпанных польской полицией и администрацией. Таким образом, за первые два месяца оккупации немцами Западной Белоруссии погибли сотни [представителей] белорусской интеллигенции и тысячи [представителей] деревенского актива.
Положение было спасено лишь спустя два месяца приехавшими вместе с немецкой армией белорусами, ушедшими в свое время на Запад. Они заняли все административные посты в столице Белоруссии — городе Минске, власть комендатуры которого распространялась частично и на территорию Западной Белоруссии. Столкнувшись с таким печальным явлением, они приложили все усилия к тому, чтобы разъяснить немцам истинное положение вещей и прекратить польскую провокацию. Давалось это, однако, нелегко, так как за это время местные немецкие коменданты уже успели обзавестись симпатиями среди местных полек, которые и продолжали свое подлое дело. В конце концов, однако, высшее немецкое командование поняло тактику поляков и во многих местах дало возможность белорусам заменить польскую полицию и польский самоуправленческий аппарат своим, белорусским. Конечно, в таких случаях обычно происходили перегибы в другую сторону и не менее дикая расправа с поляками, среди которых [по]падали[сь] и невинные жертвы. Но это была совершенно натуральная реакция на все безобразия, чинимые поляками над невиновным белорусским населением.
Надо не забывать при этом, что бежавшие в свое время на Запад польские помещики, имея поддержку со стороны польского самоуправленческого аппарата, стали массово возвращаться обратно и, конечно, восстанавливать свои разрушенные большевиками поместья, сваливая всецело вину за разграбление на белорусских крестьян.
Дабы окончательно ликвидировать польскую провокационную деятельность, белорусский актив обратился с воззванием ко всему белорусскому населению [насколько это] возможно теснее включиться в работу с немцами, чтобы этим путем уберечься от польской и большевистской провокации.
Таким образом, на некоторое время положение было стабилизировано, и повседневная жизнь вошла в нормальнее русло.
Вторая фаза оккупации
Население было довольно, что наконец освободилось и от поляков и от большевиков, а управление перешло, хотя и не целиком, в свои белорусские руки. В скором времени весь административный и самоуправленческий аппарат был налажен, а немцы не чинили препятствий в развитии белорусской национальной культуры и искусства. Начали постепенно организовываться белорусские школы и всевозможные специальные курсы, амбулатории и больницы, стала работать кооперация, было восстановлено социальное страхование, пущены в ход некоторые промышленные предприятия.
Все это относится к тому короткому периоду времени, когда территория Белоруссии находилась под управлением 7-го отдела военных фельдкомендатур. Продолжалось это, однако, недолго. Через неполных три месяца военное управление вместе со своими комендатурами должно было продвигаться далее на Восток, а на его место прибыл так называемый «цивильфервальтунг»[15] во главе с генеральным комиссаром Белоруссии, гауляйтером Кубе[16], который в сопровождении своего многочисленного аппарата в сентябре 1941 года прибыл в столицу Белоруссии — Минск.
С этого момента вся территория Белоруссии была административно разделена на так называемые «гебиты» (округа)[17], общим количеством 42 или 43, причем в это число вошли и некоторые районы Смоленской области. «Цивильфервальтунг», однако, занял только часть территории Белоруссии, а именно западную — до р. Березина. Далее на восток была уже прифронтовая полоса, которая осталась под управлением полевых комендатур. Однако такое деление Белоруссии было в скором времени нарушено. В связи с одновременной организацией генерального комиссариата[18] «Украина» и назначением туда гауляйтера Коха[19] произошло новое административное деление Белоруссии. Дело в том, что этому сумасброду Коху хотелось, видите ли, ездить из Кенигсберга в Киев «своей территорией», и потому он потребовал, чтобы вся полоса [территории] Белоруссии вдоль железной дороги Граево — Белосток — Брест и далее на Киев была включена в границы, подведомственные генеральному комиссариату «Украина». Это сумасбродное желание Коха было Берлином удовлетворено, и таким образом весь Белостокский округ вместе с городом Гродно был включен в состав Восточной Пруссии, а часть Брестского и Пинского округов — в состав генерального комиссариата «Украина». Таким образом, белорусская территория очутилась под административным управлением 4-х совершенно различных административных структур: гражданского управления генерального комиссариата «Белоруссия»; генерального комиссариата «Украина», возглавляемого Кохом; государственного аппарата Восточной Пруссии и военного управления, находящегося под верховным командованием обербефельсгабер геересгебит «Митте»[20].
Перед белорусским активом стояла очень трудная задача, так как все эти административно-оккупационные аппараты, хотя и были официально подчинены Берлину, практически, на местах, пользовались неограниченными полномочиями по отношению к местному населению. Во главе гражданского управления Белоруссии и Украины, кроме того, стояли люди совершенно случайные, не знакомые не только с восточной проблемой, но и не имеющие за собой административного опыта, окруженные такими же случайными людьми из своего административного аппарата. Наибольшим, однако, злом было то, что люди эти (вчерашние кельнеры и портьеры) были заражены манией величия, они усвоили только одну аксиому из гитлеровского «талмуда», а именно ту, которая признавала их «юберменшами». Все не-немцы были, по их мнению, чем-то низшим, «унтерменшами»[21], не достойными часто даже их внимания.
Во главе округов («гебитов») были поставлены часто полуграмотные вчерашние фурманы и кельнеры, а то и просто обычные немецкие мужики («бауэры»[22]) — это относится к Слуцку и Барановичам, — у которых от полноты власти буквально закружилась голова.
Наладить работу с такой публикой было очень трудно. Все они были слишком напыщенны и самоуверенны для того, чтобы прислушиваться к голосу местного самоуправленческого аппарата. Всякие замечания или протесты по адресу их бестолковых и преступных действий, которые делались бюргермайерами[23], начальниками районов принимались как выражение нелояльности к немцам вообще. Таких людей обычно устраняли, а на их место часто выдвигались люди бесхребетные, но умевшие потворствовать всяким несуразностям гебитскомиссаров, а одновременно беспокоящиеся за свое личное благополучие и обогащающиеся за счет местного населения. Все это, конечно, способствовало нарастанию недовольства среди местного населения, которое очень умело использовалось большевистской агентурой.
Удивительно было то, что гебитскомиссары, будучи официально подчинены генеральному комиссариату, в большинстве случаев совершенно не считались с его мнением, а действовали на местах совершенно самостоятельно. Возможно, здесь была двойная игра: с одной стороны, генеральный комиссариат соглашался с логическими доводами представителей белорусских организаций и делал вид, что отдает соответствующие распоряжения своим подчиненным, а с другой стороны, молчаливо поддерживал политику своих комиссаров, видя в ней корысть или для себя лично, или для немецких интересов. Таково было положение на хозяйственном, так сказать, отрезке. Еще хуже обстояло дело в политическом секторе. Здесь действовали совершенно независимо [друг от друга] такие факторы, как: гебитскомиссар, отдел 1с фельдкомендантуры, СД, ГФП и жандармерия. Все эти институции хотели, в первую очередь, выслужиться перед начальством и добыть наиболее выгодное положение для себя лично, конкурируя зачастую со своими же институциями.
Таким образом, часто создавалось прямо невыносимое положение: трудно было работать и нельзя было уйти, так как пример с поляками был памятен всем. Надо было очень искусно лавировать, чтобы не впасть в немилость одному из вышеперечисленных немецких органов, так как в этом последнем случае все они уже действовали согласованно для поддержания немецкого престижа.
На совещании белорусского актива в Минске в сентябре 1941 года было постановлено всю территорию Белоруссии разделить на округа и послать в каждый округ своих представителей, которые бы были активно и тесно связаны с администрацией этого округа. Для западных областей республики не представлялось это трудным, так как здесь жизнь была уже относительно налажена, а пушечного гула и бомбежки не было слышно. В самом Минске было оставлено более всего работников во главе с доктором Ермаченко[24] как председателем Белорусского комитета самопомощи, ксендзом Годлевским[25] как руководителем народного образования и проф[ессором] Ивановским[26], бюргермайстером города Минска.
Барановическая область была в ведении бывшего посла польского Сейма Юрия Соболевского[27]; Новогрудская — в ведении бывш[его] сенатора польского Сената Василия Рагуля[28]; в Лидский округ был послан инж[енер] Климович; на территорию, отошедшую к Восточной Пруссии, были посланы Ф. Ильяшевич[29] и Лукашин как бюргермайстер города Белостока; в Пинском округе был М. Василевский; в Слуцком округе — Бахман и Хихлуша.
На выезд в восточные области охотников было мало, так как там фактически шли еще бои. В Борисовский округ были сперва направлены Маркевич и Вишневский, но они вскоре оттуда бежали, так как не смогли справиться с возложенной на них задачей. Затем были посланы туда С. Станкевич[30], Наронский[31] и Б. Щорс, которым и удалось организовать весь Борисовский округ. В Витебск были отправлены В[севолод] Родзько[32] и Михаил Рагуля, в Смоленск — Островский[33], Витушко[34] и Касмович[35]. Наибольшую роль в организации административного аппарата на территории генерального комиссариата сыграл доктор Ермаченко. На востоке наибольшую организационную деятельность проявил проф[ессор] Островский, который постепенно организовал Смоленскую, Брянскую и Могилевскую области, находящиеся в сфере военного управления обербефельсгабер геересгебит «Митте».
С началом деятельности «Белорусской самопомощи»[36] положение на местах стало мало-помалу налаживаться, и настроение на местах (среди местного населения) было всецело на стороне немцев. Однако уже в конце 1941 года, а в некоторых местах несколько позже, оно сильно изменилось не в пользу немцев. Этому способствовали многие факторы, важнейшими из которых [являются] следующие:
1. Оставшиеся в тылу немецкой армии военнопленные красноармейцы частично разбрелись по деревням и пристроились там одни как «зятья», другие — как рабочие-«приписники». Они, естественно, были довольны тем, что война для них уже окончилась и воевать за советский режим никто их не заставит. Но вот вдруг кому-то из немецких сумасбродов пришло в голову, что этот элемент может быть со временем опасен для немцев, и потому [они] решили всех находящихся в деревнях красноармейцев (военнопленных), не связанных с данной местностью, изъять из деревень и заключить в лагеря военнопленных. Конечно, в результате этой необдуманной акции удалось забрать очень немногих, остальные ушли в леса и положили начало столь прославившейся впоследствии партизанщине.
2. Нечеловеческое обращение немцев с советскими военнопленными, которых часто на глазах населения пристреливали по дороге[37], как это имело место повсюду, где только проходили толпы конвоируемых немцами военнопленных.
3. Дикая, бесчеловечная расправа над евреями[38], которые, спасая свою жизнь, также уходили в леса, где уже их ждали прятавшиеся от местного населения, не успевшие эвакуироваться коммунистические партийные работники.
4. Дикая расправа частей СС над мирным населением вплоть до сжигания деревень вместе с находящимися там жителями — стариками, женщинами и детьми — во время так называемых очисток местности от партизан[39].
5. Грубое и бестактное отношение разных «крайсляндвиртов»[40] и жандармерии к местному населению.
Все эти акции происходили в Белоруссии не одновременно. В одной местности они уже имели место в конце 1941 года, в других местностях — в начале 1942 года, а в некоторых значительно позднее, но все они имели место повсюду в Белоруссии и послужили главным фактором, способствовавшим развитию партизанщины и озлоблению мирного населения. Здесь надо объективно констатировать: партизанщину в Белоруссии создали не большевики и не НКВД[41], а только и исключительно немцы.
Отношение немцев к колхозам и колхозникам
Уходящая на восток Красная армия имела задание — сжигать и взрывать фабрики, склады с запасами продовольствия, имущество колхозов и т. п. Местное же население — крестьянство, не желавшее эвакуироваться, — всячески старалось сохранить от уничтожения колхозное добро, что ему в значительной степени и удавалось.
По приходе немецкой армии крестьяне сразу же приступили к распределению сбереженного ими колхозного имущества между собой. В результате все, что было в колхозах, в кратчайший срок очутилось на крестьянских усадьбах. Немцы же посчитали колхозное имущество за военные трофеи и потому приказали колхозникам все забранное ими с колхоза возвратить на колхозный двор, чтобы впоследствии самим воспользоваться всем этим добром. Колхозники это распоряжение или исполняли неохотно, или вовсе не сочли нужным его исполнять. В ответ на это со стороны немцев последовали обыски и реквизиции, при которых вместе с колхозным добром зачастую забиралось и личное имущество колхозников. Одновременно с этим в удостоверениях, выдаваемых немецкими властями местному населению деревень (быв[шим] колхозникам), делалась отметка (напечатанная на русском и немецком языках): «Покидать пределы колхоза строго воспрещается!» Таким образом, крестьянин и здесь почувствовал, что его насильно заставляют пребывать в этом ненавистном ему колхозе, от которого он так жаждал избавиться. Желая сохранить колхозную организацию, немцы преследовали в данном случае ту же самую цель, что и большевики: держать деревню в своих руках и организованным порядком выкачивать сельскохозяйственные продукты для нужд немецкого рейха.
AndreyK-AV ( Практикант ) | |
05 июн 2016 23:57:30 |
Цитата: osankin от 05.06.2016 21:34:46
Цитата: ЦитатаОт одесситов намного постарше я слышал такой анекдот:
После той войны встречаются 2 друга. Один провел войну впроголодь на "трудовом фронте" в эвакуации в средней Азии, другой прожил всю войну в Одессе.
Возвратившийся из эвакуации спрашивает:
-Ну и как тебе было при румынах?
-Ты понимаешь,.. с одной стороны война, убить могут, с другой, в магазинах всё было, театры и кинотеатры работали, мне денег хватало - как никогда в СССР,...
Но самое главное,- с третьей стороны. Морально так тяжело было....
Вот сижу после театра в ресторане , слушаю Лещенко, и страдаю морально... Думаю- как ты там, в Ташкенте? Когда меня от всего этого освободишь?
Шоб вот так, как сейчас,- гранчак, поллитра, килька в томате, черный хлеб. И всё это на одолженные 5 рублей до зарплаты.
Оккупанты расстреливали % "чужого" для них населения.
А сколько % своего населения уморили голодом в 32-33 году расстреляли в 37-39 году в ССССР?
В те же годы остальная часть населения СССР радостно смотрела фильмы "Чапаев", "Весёлые ребята", "Волга-Волга", гуляла в ресторанах, ходила в театры. И не сильно переживали, наборот - радовались, что "Черный Ворон" приехал не за ними а за соседом.
osankin ( Слушатель ) | |
06 июн 2016 01:01:14 |