Конец «самой демократической китайской деревни»?

13 сентября 2016 г. начались новые массовые беспорядки в деревне Укань (пров. Гуандун) на юге Китая. Масштабы насилия заставили обратить внимание на эти события не только китайские СМИ, но и ряд ведущих международных информационных агентств. Кадры с места событий напоминали чуть ли не войсковую операцию, при этом специальные отряды полиции применяли слезоточивый газ и резиновые пули, а деревенские жители бросали камни и куски кирпичей. В результате полиция арестовала около 70 жителей деревни. Западные информационные издания говорят о «самом кровавом» за последние годы инциденте в связи с крестьянскими протестами в Китае.
Деревня Укань получила широкую известность еще пять лет назад, когда в сентябре 2011 г. здесь произошлистолкновения крестьян с властями по поводу земли. Как и во многих других подобных случаях, причина конфликта была очень типичной для сегодняшнего сельского Китая —продажа местными чиновниками деревенской земли девелоперским компаниям без консультаций с народом и несопоставимые суммы компенсации за потерянную крестьянами землю. По оценкам экспертов, земли продавались бизнесменам за сумму, в сорок раз большую, чем получаемые крестьянами компенсационные выплаты.
Тогда в результате длительного противостояния с властями в стране, и в частности, в провинции Гуандун жители деревни добились возможности самостоятельно избирать свое руководство и попытаться вернуть потерянные земли. Конфликт тянется с тех пор, периодически давая о себе знать новыми вспышками противостояния, митингами и громкими заявлениями.
В какой-то степени деревня Укань еще до прихода к власти Си Цзиньпина стала символом демократических процессов на низовом уровне, так как деревенскому сообществу в этой части Южного Китая удалось выстоять в условиях серьезного давления властей, желавших (вероятно, из страха разоблачения каких-то проявлений финансовой заинтересованности) замять скандал с распроданными землями и избрать независимое руководство деревни из своей среды.
Наблюдатели говорят о том, что место действия «демократических процессов» — не случайное. Гуандунцам, особенно из приморских уездов этой провинции, всегда были свойственны повышенная степень независимости и готовность к протестной активности. Достаточно вспомнить отца китайской революции Сунь Ятсена и многих его земляков, основателя движения тайпинов Хун Сюцюаня. Уезд Луфэн, где находится деревня Укань, хорошо известен всем, кто хотя бы поверхностно знаком с историей китайской революции — первые крестьянские союзы и организаторы крестьянской жакерии типа Пэн Бая начинали свою деятельность именно здесь.
Нужно учитывать и несколько другую обстановку в стране в то время, когда Укань прогремела на всю страну: провинциальный партсекретарь Ван Ян (ныне — вице-премьер Госсовета КНР) проводил достаточно либеральный курс, включавший, помимо прочего, поддержку среднего и мелкого предпринимательства, раскрепощение частной инициативы, углубление «внешней открытости», в то время как одной из тенденций общекитайского развития были эксперименты по обкатке разного рода моделей «правительства обслуживающего типа», конкурентных выборов сельских администраций, «внутрипартийной демократии» и т.д. Популярными тогда были публикации, сравнивавшие «красную» модель Бо Силая в Чунцине и реформистскую модель «счастливого Гуандуна» Ван Яна.
Сейчас ситуация в стране несколько иная. По крайней мере, аналитики отмечают заметно меньшую степень терпимости к разного рода инакомыслию и протестной активности на фоне продолжающейся антикоррупционной кампании и борьбы за восстановление «цвета нашего знамени». В то же время действия секретаря провинциальной партийной организации Ху Чуньхуа отличаются в сторону преобладания более жестких, преимущественно репрессивных мер. А ведь еще несколько лет назад, во время 18-го съезда КПК, говорили, что Ху Чуньхуа — основной кандидат на замену в 2022 г. Си Цзиньпина в качестве сердцевины «шестого поколения» китайских руководителей. С учетом сложившихся в Китае особенностей политической культуры для официального «наследника», разного рода громкие скандалы и неблагоприятные происшествия во вверенной территории противопоказаны. Впрочем, слухи о том, что Ху уже давно не кандидат в наследники, ходят давно, и события вокруг деревни Укань, скорее, служат дополнительным подтверждением этого.
Вспышка конфронтации с властями связана с фигурой избранного жителями деревни Укань (население составляет около 12 тыс.) председателя сельской администрации Линь Цзулуаня. В июне 2016 г. Линь был арестован по обвинению в том, что он «допускал злоупотребления властью и брал взятки». Вскоре после ареста Линь выступил по телевидению (CCTV), признавшись во взяточничестве. Важно, что эти выступления были организованы несколько раз. Эти показательные выступления также подлили масла в огонь, так как, видимо, значительная часть деревни не поверила телесюжетам, посчитав эти выступления вынужденными — в прессу попала версия о том, что полиция шантажировала Линя угрозой репрессий в отношении членов его семьи, в частности внука. То, что правоохранительные органы в Китае достаточно широко применяют технологию вынужденных признаний по телевизору, продемонстрировала еще одна громкая история этого года — «дело о пропавших гонконгских книжниках». Так или иначе, сентябрьская вспышка конфронтации была связана с продолжающимся протестом крестьян против репрессий в отношении их лидера, а также с требованиями вернуть проданные пять лет назад земли.
Реакция международных СМИ на события в Укане в основном связана с констатацией перехода китайского правительства к мерам более жесткого характера в отношении протестантов. Если начиная с 2011 г. «демократический эксперимент» с самостоятельно выбранным руководством в одной отдельно взятой деревне был не в последнюю очередь связан с довольно терпимой политикой как провинциального, так и центрального руководства при Ху Цзиньтао, то сложившаяся ситуация свидетельствует, по мнению наблюдателей, об отказе от всякого рода возможности независимой инициативы в формировании низовых органов власти, применении более жестких ограничительных мер. Примечательно, что власти, заявляющие о том, что кампания против коррупционеров и взяточников («бить и тигров, и мух», согласно лозунгу Си Цзиньпина) будет продолжаться «бесконечно», в случае с инцидентом в д. Укань не готовы поддержать требования крестьян, обвиняющих местное начальство в коррупции и сговоре с компаниями-застройщиками.
Означает ли все это конец «самой демократической китайской деревни», или «демократические процессы» в Укане могут повториться в других частях Китая? У наблюдателей нет убедительного ответа на такой вопрос. Реакция властей, очевидно, говорит о серьезных опасениях, что «демократические процессы» уканьского типа способны вызвать серьезные трудности. Ведь одна из особенностей крестьянского протеста в Укане — это (помимо сплоченности односельчан и способности выдвинуть грамотного лидера) широкое применение современных информационных технологий, Интернета и соцсетей, тесная связь с пролиберальными СМИ Гонконга и китайского зарубежья. В эпоху, когда в приоритеты китайского правительства входит обеспечение «информационной безопасности», протестантов в Укане, по всей видимости, подозревают в том, что они стали удобным инструментов разного рода «враждебных сил», пытающихся расшатать внутриполитическую стабильность в КНР. Примечательна и в целом враждебная позиция, которую занимают к протестам в Укане сторонники левых и информационные ресурсы. Вслед за официальными изданиями, эти структуры, такие как «Утопия», «Сеть красных песен» и проч., постоянно критикующие «кумовской капитализм» китайского типа (权贵资本主义) и небезразличные к судьбам «униженных и оскорбленных», обвинили в событиях провокаторов, распространителей ложных слухов и вмешательство зарубежных средств массовой информации.
Впрочем, в этом деле есть и еще один непростой момент: кто может с доказать, что земля, ставшая источником конфликта, принадлежит крестьянам деревни Укань? По Конституции КНР, земля — это общенародная собственность (за это КПК проливала свою и чужую кровь в гражданской войне), и право распоряжаться в интересах населения землей и доходами с нее принадлежит правительствам разных уровней. После отмены в 2007 г. всех сельскохозяйственных налогов у местных правительств осталось не слишком много источников доходов — поэтому продажа земли разного рода коммерческим структурам стала одним из основных средств пополнения местных бюджетов.
Другое дело, что в Китае есть немало так называемых «публичных интеллектуалов» (гунчжи), предлагающих теперь поскорее перейти к приватизации земли, в том числе, сельскохозяйственного назначения. Китайские либералы уже рассуждают, что бы было, если бы отношения собственности на землю были бы более четко прояснены. Впрочем, как говорится, это уже совсем другая история.

Ссылка