Тред №114544

Артем Акопян:

Долгие и тяжелые девяностые годы, которые, как казалось тогда, пришли навечно, внезапно закончились.
Как будто после ядерной войны из компьютерной игрушки граждане стали потихоньку выбираться на свет из своих убежищ, разгребать завалы и искать, что осталось от цивилизации, истреблять расплодившихся за это время мутантов,
восстанавливать по мере возможностей старые порядки.
Боль, безумие и ужас, которые охватили 1/6 часть суши,
постепенно отступали, и мы с удивлением обнаруживали, что в целом ещё не все потеряно.
Империя, Советский Союз, ельцинское государство, все это выдало необычайный коктейль,
в котором каждый был волен найти себе свое место.
Свое сословие, национальность, менталитет и политические пристрастия.
Казалось бы, если есть власть, то есть и те,
кто всегда с ней не согласен, такова уж природа нашего общества.
Интеллигенция вновь решила, что должна принять участие в судьбе страны.
«Свободу слова сюда, независимость судов туда, этого отпустить, тех сурово наказать, перед этими извиниться, тех люстрировать».
В общем, к середине нулевых таки образовался «рост протестных настроений»,
которые должны были во что-то вылиться.
Но диссиденты вызывали лишь легкую ностальгию по СССР,
а либеральные рассусоливания столетней давности уже как-то раз обернулись большевизмом,
о чем опасливо напоминали себе даже самые отмороженные.
Он принял в себя всю традицию своих предшественников, от Чаадаева до Сахарова, но и отбросил все ненужное.
Ему не важно, кто его союзники, а важно только идентифицировать противника,
и чем большую часть общества ему удается в эти противники записать,
тем ему проще, ведь никакой ценности в «этом» государстве он тоже не видит и мечтает о его гибели вместе со всем балластом в виде консервативных сограждан.
В принципе, он мог бы легко эмигрировать, но это слишком сложно,
а делать ничего наш несогласный, как правило, не умеет.
Повсюду звучат хлопки, это скинхеды и кадыровцы отстреливают адвокатов и журналистов.
В ресторанах сидят люди, это чиновники, которые получают взятки от бандитов, а честных бизнесменов кругом пытают силовики,
отбирая у них последние копейки и бизнесы.
Этого всего не замечает суетящееся офисное быдло,
нацепившее на свои кредитные автомобили георгиевские ленточки и не сочувствующее судьбе «самого честного олигарха»,
который создал «самую открытую кампанию».
Но КАТАСТРОФА не за горами.
Страна разваливается и гибнет.
Лучшие люди уезжают из неё, население деградирует, власть разлагается.
Он впервые улыбается и ему улыбаются в ответ.
Какие кругом открытые честные человеческие лица!
Вон раздает газету троцкист, седые волоски в его бороде сверкают на солнце.
Вот женщина средних лет в ярко-розовом плаще и с плакатом «Путин, верни нефть Ротшильду!».
Вот кучка геев с радужными знаменами, их сторонятся, но для численности пусть будут, ведь они тоже страдают от порядков в этой стране.
А вот и его друзья, небритые, но с ясными глазами,
единственные люди в этой совковой стране, которым «не всё равно».
На возвышении стоят вожди, храбрые люди,
которые не страшатся говорить то, о чем в этой стране принято молчать.
Писатель со скандальной репутацией, шахматист с безумными очами,
бывший независимый депутат и другие.
вальяжный владелец шикарной иномарки,
глазеющий на митинг с презрительным выражением на лице,
группа качков с омерзительными рожами, стоящие на обочине митинга и явно готовящие провокацию.
Но все равно Несогласному легче дышать здесь среди своих.
Быть может, сегодня они пойдут на прорыв и вернут себе на время конституционное право свободно ходить по улицам города.
А может, будет грандиозное побоище, и его, несопротивляющегося, будут тащить в свой автобус несколько дюжих милиционеров.
Все ещё может случиться, но главное — что он уже доказал себе и другим,
что он жив, он не овощ, он гражданин, а не подданный.
Потом будет унылое возвращение домой и опять заточение до следующего марша,
интернет-дискуссии, любимая радиостанция,
онанизм и растворимый кофе с сахаром.
Но пока он жив и вокруг него живые люди.
В нем причудливым образом соединилась социальная активность с экзистенциальным протестом.
И соединилась так, что стала уже чем-то третьим.
Дискутировать с ним бессмысленно, поскольку спор только на первый взгляд идет о политике,
на самом деле политика — это только внешняя оболочка глубоко иррациональной разрушительной энергии,
которая копилась в нем на протяжении очень долгих лет.
Такого человека можно вылечить только социализацией,
но как раз против этого и направлено его главное стремление.
Они не хотят и не способны влиться в общество и, потому, придумали себе свое собственное.
Кто-то убегает от них, как черт от ладана, в правления финансовых компаний, в заграничные либертарианские институты, в губернаторы,
а кто-то пытается и в мэры Сочи, потому что суеверен и убежден,
что «неудачник — это заразно».
Но и те, кто решает использовать эту темную силу, тоже часто ломаются.
Бывший премьер-министр,

богатейший человек, культурист, прожженный коррупционер,
когда увидел перед собой эту толпу, вдохнул её запах, почувствовал эту энергию вблизи, в метре от себя, был настолько ошеломлен,
что фактически отказался от своих планов поучаствовать в президентской гонке.
Он и простых-то людей давно не видел, но уже эти…
Всклокоченная «молодежь» под тридцать лет, у которой непонятно отчего так горят глаза, от безумия или алкоголя.
Кричащие во всю глотку неопрятные тетки.
Инвалиды, потрясающие костылями.
Полубомжи, сумасшедшие старухи, странные мужики с годовалыми детьми на плечах, немытые активисты радикальных политических партий.
Люди, готовые регулярно приходить и бросаться ради красивой картинки для ТВ, которое все равно ничего не покажет, на ограждения ОМОНа.
Испугался бывший премьер-министр, не захотел быть во главе такого люда.
Его можно понять.
Несогласные нужны и многим другим, а потому они всегда в центре внимания.
Они создают информационные поводы, они создают красивые фотографии и видеоролики.
Они стали одной из визитных карточек жизни России нулевых годов.
Но от этого их отчуждение от общества только растет.
А внутренняя болезнь все усиливается.
Если кризис продолжится и протестные настроения будут расти,
несогласные обречены раствориться в толпах обманутых вкладчиков,
их голоса утонут в стуке шахтерских касок об асфальт,
а флаги затеряются среди красных.
Если же всё образуется и цены на нефть взлетят,
у несогласных есть шанс ещё немного остаться на плаву.
Их протест опять будет востребован,
а экзистенциальный стон — многократно усилен через оппозиционные репродукторы,
и мы ещё некоторое время будем наблюдать за корчами этих несчастных людей, которые так и не смогли преодолеть великое отчуждение, которое мы пережили в девяностых годах.