«Центральное статистическое управление СССР, куда я пришел на работу в сентябре 1972 года, занималось сбором и обработкой экономической информации по всем отраслям народного хозяйства. Сведения, которые отражали положительные сдвиги в развитии страны, ежегодно публиковались в сборнике «Народное хозяйство СССР». Иначе было со сведениями о неблагополучных тенденциях в обществе и экономике. Они, как правило, засекречивались или, если это было невозможно, фальсифицировались. Последнее особенно касалось показателей роста валового национального продукта, национального дохода, зарплаты и реальных доходов населения. В составе ЦСУ существовало специальное управление межотраслевого баланса, возглавляемое М. Р. Эйдельманом, которое непосредственно отвечало за проведение этих фальсификаций.
ЦСУ выпускало три типа статистических сборников — открытые (для всего народа — с полным набором умолчаний и фальсификаций), для служебного пользования (тираж около 1000 экземпляров — с меньшим набором умолчаний и фальсификаций, с некоторыми международными сопоставлениями), секретные (20–30 экземпляров, для высшего политического руководства, почти без умолчания и фальсификации, читать его запрещалось даже работникам ЦСУ). Такая трехэтажная статистика наводила на печальные размышления — в стране неблагополучно, правду об этом могут знать только три десятка человек. Охранять информацию в ЦСУ был призван спецотдел, состоявший из кагэбэшников, имевших стукачей по всей организации.
Моя работа в отделе капиталистических стран сводилась к изучению иностранных экономических и статистических сборников и журналов, сбору информации и приведению ее в сопоставимый с советскими данными вид. Я отвечал за сбор информации по труду, заработной плате и доходам в капиталистических странах. Подготовленные мной данные шли в сборник международных сопоставлений СССР с другими странами мира. Собранные мною сведения по зарплате и доходам, если они сравнивались с данными по СССР, я был обязан представлять в Управление межотраслевого баланса, где мои сведения пересчитывались (а точнее «корректировались») с помощью фальсифицированных индексов и коэффициентов, чтобы придать данным по капиталистическим странам менее благополучный вид.
Самое интересное, что эти фальсификации по показателям зарплаты и доходов применялись и в том случае, если данные шли в секретные сборники для высшего руководства страны. Удивленный этим фактом, я как-то раз спросил у начальника нашего отдела Льва Марковича Цирлина: «Для чего это делается, ведь наверху следует знать правду?» На что он мне довольно цинично ответил: «Они сами так хотят. Они искренно верят, что советские люди живут не хуже, чем американские. Они недовольны, когда их лишают иллюзий». Цирлин был по-настоящему интересной личностью, в немецком рейхе ему непременно бы дали звание «ценный еврей». Во время войны Цирлин возглавлял статистическое ведомство оккупированной Германии, а после войны подготовил целую школу таких же, как он, циничных статистиков-профессионалов. Он не был стяжателем, жил достаточно скромно среди старых статистических сборников, которые знал досконально. Цирлину, конечно, докладывали о моём критическом взгляде на «еврейское избранничество», и тем не менее ко мне он относился с симпатией. Рассказывал о встречах с Берией, маршалом Жуковым, Косыгиным (о двух последних очень положительно). Однажды я подготавливал данные для секретной записки в Политбюро по труду и зарплате в капиталистических странах. Собрал материал страниц на 30. Увидев мой труд, Цирлин сказал: «Сократи до четырех страниц! Большие и обстоятельные доклады они не любят, предпочитают маленькие записки». Слово «они» Цирлин произносил с особой интонацией, разумея, конечно, членов Политбюро. Помню также, как в одну из записок, которая шла в Политбюро, я должен был вставить две своих цифры, но, прочитав ее, счел халтурой, о чем откровенно сказал Цирлину. «А! — С ленивой досадой заявил Цирлин, — Они все примут!»
В ЦСУ я впервые столкнулся с мощной и влиятельной, даже не еврейской, а настоящей сионистской «партией», от которой зависела вся внутренняя жизнь нашего учреждения. Большую часть самых заметных должностей занимали евреи. «Сионистская партия» была структурирована в партийную организацию КПСС. Формальным лидером «сионистской партии» был Лев Маркович (Лейба Мордкович) Володарский, родной брат известного еврейского большевика. Володарский занимал пост первого заместителя начальника ЦСУ СССР В. Старовского, но из-за болезней начальника фактически исполнял его обязанности. Негласным лидером «сионистской партии» была зав. библиотекой Ниса Александровна Елисаветская, дочь старого еврейского большевика, чекиста. Она люто ненавидела всякое проявление русского чувства, что даже проявлялось в подборе фондов библиотеки.
В ней невозможно было найти классические сочинения русских статистиков, зато в огромном количестве присутствовала западная литература. Крупный русский статистик профессор Введенский заметил эту особенность библиотеки ЦСУ и после своей смерти завещал в ее фонды свою личную библиотеку в несколько тысяч томов, где исчерпывающим образом были представлены русские статистики. Елисаветская и Володарский приказали уничтожить подаренную библиотеку Введенского и пустили ее под нож специальной машины. Несколько сотрудников (в том числе и я) сумели вытащить отдельные тома этой библиотеки из контейнера машины. Это — редчайшие сочинения первой половины XIX века. Этот величайший акт варварства по отношению к русской культуре осуществлялся не в 1918 году, а в 1974-м — на глазах у сотен сотрудников ЦСУ.
Пользуясь редкими возможностями ЦСУ СССР, я стал собирать статистические материалы о движении населения России с начала XIX века до нашего времени. В моем распоряжении были закрытые статистические сборники и консультации ведущих статистиков. Сначала я произвел подсчеты общей численности населения, его естественный прирост и естественную убыль, а затем предпринял подсчет числа человеческих потерь, понесенных страной в результате социально-экономических экспериментов еврейских большевиков последних шестидесяти лет. Год за годом, начиная с 1917-го до середины 70-х годов, я исчислил прирост и естественную убыль населения, исходя из нормальных условий развития. Получились внушительные ряды цифр, итоги которых упрямо и намного не сходились с публикуемыми в отдельные годы официальными данными численности и естественного прироста населения страны. Суммированное по всем годам расхождение и составляло общую сумму человеческих потерь.
По моему подсчету, общее число лиц, умерших не своей смертью от массовых репрессий, голода, эпидемий, войн, [не считая узаконенных большевиками
абортов] составило за 1918–1955 годы более 87 млн. человек. Из них я вычел число лиц, умерших от голода, эпидемий и в результате военных действий. Оставшиеся 48 млн. человек, выходит, погибли в результате репрессий в местах заключения и ссылках. Причем сегодня уже понятно, что погибла не просто часть населения, а лучшая его часть — самые активные и трудолюбивые представители коренного крестьянства, а также потомственная интеллигенция — главные носители накапливаемой веками материальной и духовной культуры страны. Подробнее, как я определил людские потери среди крестьянства в довоенный период. По официальным источникам известно, что численность сельского населения страны в 1917 году равнялась 118 млн. человек, а в 1939 году составила 114 млн. Но за период с 1917 по 1939 год в деревне родилось еще 94 млн. человек, то есть к 118 млн., жившим в 1917 году, я добавил эти 94 млн. человек. А из полученного итога вычел число умерших по естественным причинам (50 млн.) и количество уехавших в город (20 млн.). После этих вычетов и получается гигантская цифра — 28 млн. человек, умерших не своей смертью. Это и есть людские потери крестьянства в годы Гражданской войны, насаждения колхозов и раскулачивания, погибших в ссылках и лагерях, при подавлении восстаний, в пересыльных пунктах, умерших от голода и эпидемий. Итак, за 1918–1955-е годы не своей смертью умерло около 87 млн. человек (в 12 раз больше, чем в дореволюционной России за такой же период времени), или каждый пятый человек, когда-либо живший в нашей стране после революции. Для сравнения скажем, что за 1861–1917 годы удельный вес лиц, умерших не своей смертью, был менее двух процентов, а во Франции, Италии, Великобритании, США в 1928–1960-е годы — менее одного процента.
Однако кроме умерших не своей смертью в убыль страны пошло 5 млн. жителей, покинувших Россию после 1917 года. Но и это еще не полная сумма человеческих потерь. Ведь насильно выведенные из жизни люди могли иметь детей и внуков и продолжать человеческий род. Самые заниженные подсчеты подсказывают, что «недобор» рождений и «эхо» недобора рождений составит 64 млн. человек. А всего, если сплюсовать число лиц, умерших не своей смертью, покинувших родину, а также число детей, которые могли бы родиться у этих людей, то общий людской ущерб страны составит 156 млн. человек (нынешняя численность населения Англии, Франции, ФРГ, вместе взятых). Таким образом, при ином стечении исторических событий в нашей стране к середине 70-х годов могло бы жить не 290 млн. человек, как это было фактически, а не менее 400–430 млн. человек.
Летом 1977 года я несколько раз приходил на Волхонку, в дом Института экономики, напротив того места, где раньше стоял храм Христа Спасителя, консультировался с видным демографом Борисом Цезаревичем Урланисом. Надо отметить, что он не очень-то удивился моим расчетам, а при расставании уронил: «Кому это сейчас нужно? Спрячьте подальше и никому не показывайте, в нашем веке они не пригодятся»...»
Платонов.
Источник