Воспоминания о студенческой практике в КНДР / Из Мордокниги

Не знаю, уместно ли в группе писать воспоминания о Корее, но мне кажется истории проживания бывших советских студентов в Пхеньяне 35 лет назад могут показаться интересными и с точки зрения страноведения.
Итак студенты корейской группы Института стран Азии и Африки в 1982 году стали первыми кто поехал на стажировку за рубеж после 3 курса - в Пхеньянский университет Ким Ир Сена по обмену, организованному министерством высшего образования СССР. Обычно в изучаемые страны посылали после 4 курса, а мы были "первыми ласточками". Срок стажировки - полгода. Как полагали, что после возвращения мы не потеряем год и будем продолжать учебу. Но все-таки год потеряли и перешли на курс младше после возвращения.
Перед поездкой, как и всем отъезжающим за рубеж, надо было получить не только визу страны пребывания, но и разрешение на выезд из СССР - в ЦК КПСС, если не изменяет память. В паспорте ставилась печать о том, что выезд разрешен до такого-то числа, скажем в течение месяца, а раз не успел, то уже всё.
Получив заветное разрешение, нас собрали в министерстве высшего образования, раздали авиабилеты и провели инструктаж, цель которого я так и не понял. Сотрудник, как бы информированный о том, как проходят стажировки студентов в КНДР, сразу сказал: "Видеться вы друг с другом не будете. Вас расселят в разные места общежития. В корейцами также общаться не сможете. Фотографировать в КНДР строго запрещено, женщинам носить брюки воспрещается, джинсы одевать даже не подумайте". 
В общем после такого наставления ехать резко расхотелось. Но делать нечего, собрались и полетели. 
Посадка Ил-62 в аэропорту Пхеньяна была невероятно сложная. Самолет кружил много раз в облаках, время от времени в окнах просматривались какие-то хижины, которые мы едва не задевали крыльями при маневрах. Когда самолет сел, погода оказалась солнечной и ясной. В сентябре стояла невыносимая жара. 
В зале прилета, нас встретил Женя Ивлеев из Владивостока, который какое-то время еще жил с нами в общежитии университета и ввел нас в курс дела. Оказалось, что все, о чем нас инструктировали в министерстве высшего образования, оказалось не соответствующим действительности. Еще когда мы ехали из аэропорта в Пхеньян на автобусе за окном видели корейских женщин, которые почти поголовно были в брюках. Сам Женя был в джинсах и удивился, когда мы рассказали про полученное в Москве указание джинсы не носить. Хочу напомнить, что человек без джинсов в то время был просто не человек в социальном отношении. 
Поселили нас всех вместе рядом, многих вместе с корейцами в комнатах общежития, фотографировать можно было свободно, во всяком случае, неудобств с этим я не испытывал. 
Нас было пятеро из ИСАА МГУ и две девушки из ЛГУ. Потом подъехали один немец и три немки из Берлина, в том числе известная ныне профессор Соня Хойслер. В общежитии также проживали человек 10-15 из полпотовской Кампучии, выглядели они странновато и вели себя замкнуто, с нами не вступали ни в какие контакты. Китайские студенты были более контактные, хотя дружбы между СССР и КНР тогда пока не было. Можно сказать мы стояли у ее истоков!
Корейцам это явно не нравилось, и поскольку мы по вечерам собирались с китайцами дегустировать крепкие напитки и обменивались впечатлениями о корейцах, выяснилось, что корейские тонсуксэны (руммейты) говорили нам с китайцами примерно одно и тоже, пытаясь вбить клин. 
"Не водитесь с китайцами! Вы что? Это же китайцы!", - тревожно говорили нам корейцы. 
"Вы что общаетесь с советскими? Нельзя с ними общаться!", - говорили корейцы китайским студентам про нас. Более того, китайцы признавались нам, что их руководители из преподавательского состава отчитывали их за попойки с нами, но это никого не останавливало. Что касается консульства СССР, то главное требование состояло в том, чтобы у нас не было драк. К счастью драк не было. Все остальное дозволялось. 
Само общежитие для иностранных студентов было отдельным от общежития для корейцев. Те, кто были нашими руммейтами, подселялись к иностранцам, чтобы практиковать язык и наблюдать за нами, что нас особо не волновало. Корейцы "стреляли" у нас сигареты и не отказывались выпить. Язык им давался сложно, особенно нас забавляли попытки произнести слово "зажигалка" - получалось "чжачжыгалька". 
Каждую пятницу к нам по очереди приходил наш старший учитель Ли Бён Му, к приходу которого мы готовили печенья и бутылку водки "Пхёнъян суль". Разговор был об успехах в учебе, наших пожеланиях, о Корее в целом. Чаще всего учитель говорил: "Какой вы лентяйка!". 
 В общежитии имелась большая столовая, где сначала был китайский виртуозный повар, а когда большая часть китайских студентов уехала, то появились корейские поварихи. Из 360 вон стипендии, 75 уходило на питание, можно всегда было просить добавки, остальное тратили на развлечения и откладывали на чеки "Внешпосылторга". Это - сертификаты, на которые можно было потом отовариться в магазине "Березка" в Москве, куда поставлялись товары, отсутствовавшие в обычной продаже. Курс был 1 вона - 60 копеек, как и американский доллар. Но долларов никто из нас даже тогда не видел. 
Кстати, если министерство высшего образования не забыло дать нам странный инструктаж, оно напрочь забыло нам выдать командировочный лист, по которому бы в посольстве нам выплатили стипендию. Когда мы пришли за деньгами, прибыв в Пхеньян, были удивлены, когда денег нам не дали и потом долго ждали соответствующих финансовых документов из Москвы. 
Так же в общежитии был магазин, в котором продавали какие-то импортные товары, в том числе фляжки коньяка "Наполеон" и виски "Белая лошадь" с этикетками на японском языке. То есть поставлялись они с японского рынка корейскими соотечественниками, выходцами из КНДР. 
 Деньги у нас были "народные" воны, других тогда еще не было придумано. Мы могли свободно покупать на них в магазинах для обычных корейцев, было бы что. В принципе, в основном мы брали яблоки в овощной лавке за общежитием. Яблоки отличные - 3 воны за целый таз. Ради интереса брали выпивку, разнообразие которой не знало границ. Была даже коричневая водка из каких-то древесных грибов, как оказалось со вкусом и запахом дуста, которую не смог пить даже мой всеядный тонсуксэн Понхёк. 
В остальном мы особо не нуждались, не считая мороженого, соков и кока-колы, которая пока в СССР тогда не появилась. 
В рестораны иногда выбирались поесть холодной пхеньянской лапши куксу, которая под пиво шла прекрасно, особенно в жару. Но жара длилась недолго, наступила зима и Пхеньян укрыло снегом и льдом на дорогах. При минус 7-10 и местных ветрах ощущение мороза было на все -25 градусов. Перебоев в отоплении тогда еще не наблюдалось и в общежитии было довольно тепло. 
 Передвигались мы на метро. Покупали билетик в кассе на 10 чон и перед эскалатором отдавали девушке контролеру в синей униформе сотрудников метрополитена. Она механически протягивала руку и принимала билетики от пассажиров. Однажды, я видел как школьники старших классов схватили ее за руку и поволокли за собой на эскалатор. Смущенная девушка отбрыкалась, а проказники ребята убежали. 
 Учили нас в университете отдельно тех, кто приехал из СССР, отдельно - из ГДР. Никакой идеологии, только язык. 
Корейцы возили нас время от времени по стране, в порт Нампхо, на остров Ваудо, в горы Мёхянсан, в Вонсан и Кэсон с посещением военно-демаркационной линии в Пханмунджоме. Год спустя после этого советский студент Матузок при таком посещении бежал в Южную Корею. 
Еще в посольстве СССР была кое-какая музыкальная аппаратура и мы сколотили рок-группу с каким-то идиотским названием "Вертикальная улыбка" и играли на вечерах, на которые стекались и дипломаты других стран. Для того, чтобы мы отыграли на вечере по случаю 8 марта в 1983 году, нас даже задержали на неделю в Пхеньяне перед возвращением в Москву.

Ссылка