Смерть экспертизы

Я — эксперт. По крайней мере, я так считаю. Не во всем конечно, а а в отдельной области человеческих знаний — в государственной политике и общественной науке. Когда я высказываюсь на эти темы, я ожидаю, что мое мнение будет иметь больший вес, чем таковое большинства других людей. 
Я никогда не считал, что это является чем-то спорным, но сейчас, оказывается, это не так. Сегодня любое утверждение эксперта провоцирует взрыв гнева отдельной группы граждан США, которые немедленно начинают жаловаться на то, что такие утверждения — ничто иное, как «обращение к авторитету», гарантированный признак жуткого «элитизма» и очевидная попытка использовать звание с целью задушить диалог требуемый «настоящей» демократией. 
Но демократия означает систему правления, но не состояние всеобщего равенства. Это значит, что у нас равные права с правительством и другими гражданами. Обладание равными правами не эквивалентно обладанию одинаковыми талантами, способностями или знаниями. И уж точно это не подразумевает, что «мнение любого человека о любом вопросе также важно как и мнение других людей». Это — очевидная ерунда, но, тем не менее, значительное количество людей стойко придерживаются именно такой позиции.

Что же происходит?

Меня пугает, что мы, возможно, наблюдаем смерть экспертизы: взращенное Google и Wikipedia, удобренное блогосферой исчезновение разницы между профессионалами и дилетантами, студентами и учителями, знающими и любопытствующими, другими словами, между людьми с достижениями и людьми без таковых. Говоря это, я не имею ввиду смерть классической экспертизы как знания в различных областях, которые отличают людей разных профессий друг от друга. Доктора, юристы, инженеры и другие специалисты будут всегда. Скорее, я переживаю, что умерло восприятие экспертизы как чего-то, что должно менять наши убеждения или то, как мы живем. 
Это очень плохо. Да, эксперты тоже могут ошибаться: примеры со взрывом Челленджера или Талидомидовая трагедия печально напоминают нам об этом. Но в общем случае, эксперты все же лучше некомпетентных людей: доктора, несмотря на все их ошибки, справляются с лечением большинства болезней лучше, чем духовные целители или ваша бабушка с ее особенной припаркой из куриных кишок. Отвергнуть понятие экспертного знания и заменить его ханжеским требованием защиты права каждого на свое собственное мнение — глупо. 
Более того, это опасно. Смерть экспертизы — это не только отказ от знаний, но и от самого метода получения этих знаний и изучения вещей. В своей основе, это отказ от науки и рационального мышления, которые являются основной Западной цивилизации. Да, я сказал «Западной цивилизации»: с ее покровительственным, расистским и этноцентрическим подходом к знаниям, который создал атомную бомбу, Edsel, и Новую Кока-Колу, но который также дает жизнь диабетикам, и приземляет гигантские самолеты во тьме, и пишет такие документы, как Устав ООН. 
И я не только о политике, хоть и этого уже было бы достаточно. Нет, все гораздо хуже: изощренный эффект от смерти экспертизы в том, что без настоящих экспертов, любой человек — эксперт во всем. Вот один ужасающий пример: мы живем сегодня в продвинутой пост-индустриальной стране, которая сейчас сражается с возрождением коклюша — заболевания, практически искорененного столетие назад — просто потому, что интеллектуальные в других вопросах люди, ставили под сомнение решения своих докторов и отказывались вакцинировать своих детей начитавшись статей, написанных людьми не знающими в медицине абсолютно ничего. 
В политике масштаб проблемы тоже ужасает. Люди в политических дискуссиях не различают разницу между утверждениями «ты не прав» и «ты — идиот». Не согласиться — это оскорбление. Поправить другого — стать «ненавистником». И отказ от согласия с альтернативными взглядами, неважно насколько они фантастичны или глупы — это быть «узко мыслящим»

Как беседа стала изнуряющей

Критики могут возразить, что каждый должен иметь право участвовать в общественных дискуссиях. Это правда. Но любая дискуссия должна вестись в определенных пределах и подразумевать базовый уровень компетенции участников. И именно компетентности жутко не хватает в публичной сфере. Люди, твердо уверенные в необходимости войны в других странах с трудом могут отыскать свою нацию на карте, люди которые хотят наказать Конгресс за тот или иной закон не могут даже назвать собственных членов Палаты. 
Но это невежество не мешает людям спорить так, как будто они ученые-исследователи. Попытайтесь обсудить сложную политическую проблему с обывателем и вы сразу же столкнетесь с язвительными и софистическими требованиям предъявить все больше и больше «доказательств» или «свидетельств» подтверждающих ваши аргументы, даже не смотря на то что средний собеседник в таких дебатах вряд ли способен понять, что вообще является «доказательством» или увидеть его, когда оно представлено. Использование доказательств — это особая форма знаний, для изучения которой требуется время, и именно поэтому статьи и книги подвергаются рецензии учеными а не рецензии всеми-подряд. Но не вздумайте сказать это кому-нибудь, кто запугивает вас рассказами о том, как на самом деле все устроено в Москве, Пекине или Вашингтоне. 
Это убивает всякую надежду на диалог, просто потому что это очень утомительно — по крайней мере для меня, как политического эксперта — начинать любой аргумент каждый раз с самого начала и устанавливать хоть какую-нибудь базовую линию, и возвращаться то и дело к обсуждению основных правил дискуссии. (Большинство людей, которых я встречаю, к примеру, не понимают разницы между обобщением и стереотипом) Многие люди обижены и оскорблены еще до начала обсуждения главного вопроса дискуссии. 
Когда-то давным давно, в темные века до 2000-х, люди, казалось, понимали разницу между экспертами и обывателями. В политических дебатах была проведена грань, и эксперты критиковались своими рецензентами — людьми, вооруженными таким же набором знаний, в то время как публика была, по большей степени, простыми наблюдателями. 
Это было и хорошо и плохо одновременно. Такое положение вещей уменьшало количество психов в дискуссиях (редакторы фильтровали «письма в редакцию», что сейчас бы назвали «модерацией»), но иногда беседу могли понять только посвященные, и она велась не столько для просвещения публики, сколько для словесных дуэлей экспертов на профессиональном жаргоне. 
Никто — и даже я — не хотел бы вернутся в это время. Я люблю 21-ый век, демократизацию знаний и то, что люди участвуют в решении большего количества вопросов. Но это участие тем не менее, поставлено под угрозу в высшей степени нелогичным убеждением, что мнение всех людей имеет одинаковый вес, поскольку люди как я, в конечном итоге, будут вынуждены просто не обращать внимания на тех, кто утверждает, что мы все «интеллектуально равны» (Спойлер: мы не равны). Если это случится, эксперты будут вынуждены обсуждать вопросы только друг с другом. А это плохо для демократии.

Недостатки отсутствия надзирателей

Как же все таки возникла эта раздражительность по отношению к экспертам, и как она смогла стать приобрести такие угрожающие размеры?
В некоторой степени это произошло благодаря глобализации средств коммуникации. Нет больше никаких надзирателей: журналы и статьи на обратной стороне передовиц, строго редактируемые когда-то, утонули под весом самостоятельно публикуемых блогов. Когда-то было время, когда для участия в публичных дебатах, пусть даже на страницах местных газет, надо было написать письмо или статью, и это сочинение должно быть написано грамотно, пройти проверку редактора, и в итоге быть напечатанным и подписаным именем автора. Даже тогда это было большим достижением — быть опубликованным в серьезной газете. 
Сейчас же любой может ворваться в комментарии любой интернет-публикации. Иногда такой аттракцион способствует мышлению. Но в большинстве же случаев это значит, что любой может написать все что захочет, скрывая свое имя под ником, без какой-либо обязанности защищать свое мнение или быть призванным к ответу за ложные высказывания.
Другая причина в том, что политические кампании в США становятся все более эмоциональны. Было такое время, когда президент, одержав победу на выборах, прочесывал университеты с целью организации мозговых трестов; именно так Генри Киссинджер, Сэмюэль Хантингтон, Збигнев Бжезинский и другие оказались на государственной службе, перемещаясь при этом между такими местами как Гарвард и Колумбия. 
Эти дни прошли. Без сомнений, часть вины лежит на все более не относящихся делу узконаправленных исследованиях в общественных науках. Но также и на том, что ответ на вопрос «Что ты делал во время избирательной компании?» стал главным требованием успешности в политическом мире. Это — кодекс самурая, но не интеллектуала, и он возвышает приверженца кампании над экспертом.
Мне, к примеру, тяжело представить, чтобы меня вдруг пригласили сейчас в Вашингтон, как это сделали в 1990-м году, когда старший сенатор от штата Пенсильвания спросил бывшего представителя США в ООН, кого бы она могла порекомендовать ему в советники по вопросам внешней политики, и она назвала мое имя. Не смотря на то, что я никак не был связан с Пенсильванией и не работал с ним во время его кампаний, он навестил меня в университете, в котором я преподавал и позже пригласил присоединится к его команде. 
Университеты, вне всякого сомнения, отчасти виноваты во всем этом. Сама идея о том, чтобы назвать профессоров умудренными опытом управляющими кажется студентам эдакой дерзостью от прислуги, и поэтому много преподавателей этого не делают. (Один из лучших учителей, которые у меня были, Джеймс Шал много лет тому назад написал, что у «студентов есть обязанности перед учителями», в частности, «доверие, покорность, усердие и обдумывание», утверждение, которое бы вызвало вопли негодования от нынешних студентов, ведущих себя так, как будто им все должны. В результате, много академических отделов — это эдакие магазины, где роль профессора сходни роли продавца интеллектуальной «одежды». Ничего, кроме опасного заблуждения об интеллектуальной полноценности детей это не приносит. Дети должны быть обучены, а не обслужены.

Уверенность глупца

Также есть неизменная проблема человеческой природы: чем глупее человек, тем более он уверен, что он не глуп. А когда глупый человек еще и агрессивен, последнее на что бы он хотел наткнутся — это на экспертов с противоположным мнением, поэтому он старается не обращать на них внимание, чтобы поддержать свое неоправданно высокое мнение о себе. (Таковых особенно много в социальных медиа)
Все это симптомы одного и того же заболевания: маниакальное представление демократии, как чего-то, где каждый обязан высказаться и где мнение каждого надо уважать. Эта жажда уважения и равенства, даже если (а скорее, особенно если) они незаслуженны, настолько сильна, что не терпит никаких возражений. Она демонстрирует расцвет культуры, где самопочитание — высшая ценность человека, но не его достижения, и это делает нас глупее с каждым днем.
Таким образом, по крайней мере некоторые люди, отрицающие экспертизу, не показывают, как они считают, свою независимость. Вместо этого они отрицают все, что может продемонстрировать истинную ценность их мнения.

Эксперты: слуги демократии, а не хозяева

Что же мы можем сделать? К сожалению, немногое, так как это проблема культуры и целого поколения, на исправление которой требуется время. Лично я не считаю, что интеллектуалы и технократы должны править миром: все-таки, помимо интеллектуализма для эффективного управления нужен политический здравый смысл. Во истину, в идеальном мире, эксперты — это слуги, а не хозяева.
Но если люди не хотят выполнять свою базовую обязанность — быть достаточно умными чтобы сдержано себя вести, и вместо этого упрямо остаются узниками своего хрупкого эго и чувства собственной избранности, эксперты будут вести дела как знают. И это ужасный исход для всех. 
Экспертиза необходима, и она никуда не денется. До тех пор, пока мы не вернем ее на заслуженное место в общественной политике, с каждым днем у нас будут все более глупые и непродуктивные споры. Так что вот вам некоторые тезисы, представленные без лишней скромности и политкорректности, о которых стоит задуматься, вступая в спор с экспертом в области его компетенции:

1. Мы можем договорится сразу: эксперт не всегда прав
   


2. Но эксперт имеет гораздо больше шансов быть правым, чем вы. В вопросах объяснения или оценки чего-либо вас не должна удивлять или беспокоить мысль, что мнение эксперта скорее всего более взвешено чем ваше. (Потому что так оно и есть)
   


3. Эксперты бывают разные. Образования уже достаточно, но практикующие эксперты также получают знания через опыт. Обычно комбинация того и другого — признак настоящего эксперта. Если же у вас нет ни опыта, ни соответствующего образования, вы можете задуматься о том, что вы вообще можете привнести в дискуссию
   


4. В любой дискуссии, у вас есть прямая обязанность обладать хотя бы базовыми знаниями, чтобы сделать ее возможной в принципе. Университет Гугла не считается. Помните: иметь твердое мнение по какому-либо вопросу это не означает обладать знаниями
   


5. И да, ваше политическое мнение имеет значение: если вы член демократического общества, то, что хотите вы — также важно как и то, что хочет другой избиратель. Однако ваш непрофессиональный политический анализ, скорее всего, гораздо менее ценен, так как он, скорее всего (да что там, почти наверняка), не настолько хорош, как вам кажется. 
   

И откуда же я все это знаю, спросите вы? Кто я вообще такой?

Конечно же, я — эксперт.

Ссылка

Прошу прощения, но очень хорошая статья. Можно сказать крик души. Конечно не по теме, но, думаю, что всем читающим эту ветку эта статья будет небезынтересна...
Статья переведена с сокращениями. С полной версией на английском языке можно ознакомиться здесь.