Обвинять Учителя в том,
что он либерал или прозападный – невозможно. Вопрос на самом деле идёт о том, чтобы утвердить идею анти-модернизации в России. Николая II делают символом этой анти-модернизации. И любая информация о том, что Николай II был не только не идеален, а вообще просто на уровне того общества (доведшего Россию до краха), естественно, вызывает бешенство.
ЦитатаА как человека я его полюбил при следующих обстоятельствах. На заре «десятых» годов, подразочаровавшись в либерельной интеллигенции и ее способности к диалогу, я написал программный текст «Письмо товарищу Сталину», который наделал жуткого шума.
По поводу этого текста то ли уже бывший, то ли еще действующий министр культуры Михаил Швыдкой отказал мне в праве называться русским писателем, вся прогрессивная общественность дружно (с той же степенью ярости и небывалого единения как ныне противники «Матильды») обвинила меня в сталинизме и ксенофобии, писатель Быков назвал моё письмо «глупым», Вероника Долина обратилась к своим товарищам и слушателем с просьбой мне «набить морду», Игорь Иртеньев пообещал это, хм, сделать, Матвей Ганапольский сказал, что любое приличное издание должно отказать мне в сотрудничестве, и журнал «Огонек» с Лошаком во главе — отказал мне, а я там трудился уже несколько лет, ну и так далее: все на свете пархоменки вскрикивали и размахивали крылами. Кстати, тогда мне впервые дали от ворот поворот мои зарубежные партнёры: немецкие агенты, зазывавшие меня на очередные презентации, отписались, что дела со мной больше иметь не будут.
Жуть что творилось, в день выходило по десять статей и по сто постов с общим посылом, что я ничтожество рода человеческого.
Я тогда уехал в керженскую свою деревню, и сидел там, молча глядя на воду в реке.
Из всех моих многочисленных именитых знакомых поддержали меня, кажется, два или три человека: Никита Сергеевич Михалков позвонил, и ещё Михаил Леонтьев (да, кстати, это именно он звонит мне в том знаменитом ролике с Навальным, и поздравляет).
Велико же было моё удивление, когда третий звонок раздался от Алексея Учителя. В своей очаровательной неспешной манере он пригласил меня… выступить с завершающим словом на очередном, проводимым Учителем, фестивале в Санкт-Петербурге.
С пол минуты я молчал.
Потом спросил:
— Алексей Ефимович, такой шум стоит, вас… ничего не смущает?
— Захар, перестаньте, — сказал Учитель, — Приезжайте, я вас жду.
Я приехал и выступил; завершающее мое слово, кстати, было о чувстве Родины, о моём неприятии космополитизма.
Несколько человек вышло из зала в знак протеста, одна дама после моего выступления нашла меня и, стоя рядом, куда-то в пустоту громко говорила всякие гадости; публика в основном косилась и пугливо обходила меня стороной.
Алексей Ефимович меня нашел, обнял и сказал, что выступление было отличным.
Короче, он безусловно симпатичен мне — и по этой причине, и по многим другим, здесь не указанным.