Воспоминания о коммунистах. ШефКоммунисты – советские – уходят, и скоро их не останется никого. И именно их сегодня всех скопом часто записывают если не сразу в людоеды, то в «совки».
Я в партии не состоял, причём сознательно. Тем не менее, огульное и потому недостойное отношение к старшему поколению меня сильно коробит. Ведь вопреки бытующему мнению, по моим воспоминаниям, большинство этих нынешних стариков ни нахрапистостью молодых идеалистов не обладают, ни их навыком хаять без стыда без совести. Постоять за себя, просто отбрехаться от самых пошлых своих хулителей большинство из них, скорее всего, сами уже не смогут.
А я стольких знал лично. И мне перед ними стыдно за эту вакханалию. Попробую поэтому вспомнить о них, какими они были.
Мой беспартийный папа прочил меня на филфак МГУ и потом в палеографы. Воспитывал меня соответственно в античном беспартийном духе. Но сложилось иначе, поступить пришлось на переводческий ф-т МГПИИЯ. Потом ещё окончил Курсы переводчиков ООН и уехал синхронистом на пять лет в Нью-Йорк. Всё, вроде, шло не по-папиному, а по-тестеву (первый тесть был коммунист и полковник КГБ, но занимался в личной команде Андропова разработкой теории грядущей perestroika). А потом мне стукнуло 27, и в нашем представительстве в Нью-Йорке озаботились моим вступлением в Партию (в 28 лет заканчивался срок, отведённый на пребывание в комсомоле). И тут я без особых колебаний написал заявление по собственному желанию и, недоработав два года из положенных пяти, уехал обратно в Москву, долой со службы в МИДе, вперёд в полную неизвестность.
Когда вернулся в Москву и кочевал по городу с одним чемоданом, не имея больше ни семьи, ни жилья, ни работы, подняли все «наши» (синхронисты; и коммунисты, и беспартийные) большой телефонный перезвон. В результате первый мой учитель синхронного перевода и просто чудесный мужик Лев Ляпин (коммунист) мобилизовал своего большого друга Сашу Некрасова (из вернувшихся эмигрантов; естественно, НЕ коммунист) — и Саша, «похлопотав», как тогда ещё выражались, пристроил меня письменным переводчиком к себе во французскую редакцию ТАСС.
В той редакции Саша был ведущий и главный переводчик. А ещё -- прямой наследник славной княжеской фамилии, в 1947 вернулся из Франции с волной «обратных» эмигрантов. Красавец был, обаятельный до невозможности, умница и неисчерпаемый кладезь жизнелюбия. Женщины — все — сходили от него с ума и вообще со всех мыслимых катушек, хотя он и изменял им всем с завидными постоянством и стремительностью; а они ему всё прощали; всё. Ну и начальником у нас был жизнерадостный добряк, он же самый заурядный рядовой функционер идеологического и партийного фронта, жизненный лозунг которого можно, не боясь соврать, сформулировать: «Ребята! Давайте жить дружно!». В редакции у него было самое будничное прозвище — Шеф. К Саше Некрасову Шеф относился с каким-то прямо-таки отеческим уважительным восхищением.
Недели через две после зачисления на службу, когда ещё даже испытательный срок не истёк, пригласил меня Шеф в свой отгороженный от общего зала закуток и сообщил доброжелательно и заботливо: «Надо нам Вас, Саша, на выборную комсольскую должность пристроить.» В ответ на мой недоумённый взгляд добавил: «Ну, чтобы через годик-два уже можно было Вас в кандидаты (Партии) выдвигать.» (По тогдашним правилам, находясь на выборной должности, можно было оставаться членом комсомола и после 28 лет; а вот выбыв из комсомола просто «по возрасту», вступить потом в Партию — не рабочему, не крестьянину и не военному — было практически невозможно.) Что точно я Шефу ответил — не помню, но разговор тот у нас остался незаконченным, тема повисла в воздухе.
Через неделю Шеф меня опять в коридоре остановил: «Ну что — надумали?». Я — побежал к Саше Некрасову и насел на него: «Саша, что делать? Я в Партию вступать не собираюсь, ты же знаешь.» Саша «почесал в затылке» (на практике он, конечно, этого никогда не делал) и отвечал: «Ну-у... я подумаю... Завтра мы давай с Шефом вместе поговорим...».
Не завтра, конечно, поскольку у Саши это понятие было немного расплывчатое, а через какое-то время, но все втроём мы у начальского стола в закутке собрались. Саша к Шефу обратился аж с целой маленькой речью: вот, мол, он (я то есть) тут со мной советовался, и этап ведь у него и правда сейчас переломный, много новых решений в жизни надо принять... осмысление такое необходимо, и без него брать на себя ответственность безответственно... И далее в том же духе, и, судя по всем этим неблагозвучным «брать на себя ответственность безответственно», так Саша как следует и не придумал достойной фразы, которая позволила бы Шефу выполнить какой-то там его партийно-бюрократический долг, а мне — вздохнуть с облегчением и с восстановленным чувством внутренней свободы.
Что Шеф и подметил вполне конкретно: «Это да; конечно; но ведь это же не сформулируешь...». И обвёл нас с Сашей взглядом, в котором читалось хоть и озабоченное, но вполне сочувственное: ну, ребята, что же делать-то будем?
Потом мы какое-то время крутили носами, ковырялись в ухе и закатывали глаза в потолок — думали.
А потом Саша вдруг встрепенулся. «Послушайте, Саша,» (это он ко мне обратился) - «а Вы же разводитесь, верно?» Я кивнул. «Ну так, значит, у Вас сейчас нет морального облика? Ведь так?» Я даже ответить не успел. Шеф изобразил в глазах большой восклицательный знак, подвинул к себе листок бумаги, схватил ручку и принялся писать, приговаривая: «Вот! Вот! Очень хорошо... Я так и напишу: «нет пока морального облика»... Мы с Сашей подождали, пока Шеф допишет себе на память свою записочку. А дальше Шеф встал, выкатился из-за своего стола и очень довольный пожал нам обоим руки, улыбаясь от души и со словами: «Ну вот как всё, оказывается, просто! Очень хорошо. А теперь давайте, давайте — обратно за работу!». И так это руками широким жестом очень по-отечески как бы вымел нас из своего закутка. А Саша мне на ходу уже совершенно беззаботно и с сознанием выполненного долга добавил: «Видишь, всё и уладилось.»
Всё, действительно, на том и уладилось. Благодаря тому, что всё необходимое для взаимопонимания мы все трое понимали одинаково, и все нужные вторые уровни мироощущенческих контекстов знали. То есть все мы были из одной «партии», и Шеф в том числе, коли он Партии, коей числился официально членом, сознательно соврал, чтобы мне пособить (ведь через несколько месяцев так же легко ДОСРОЧНО написал и подписал мою восторженную характеристику на присвоение следующей профессиональной категории). Так что всё Шеф прекрасно понимал. И если он ещё жив, то дай ему Бог ещё чуток счастья напоследок, а если нет — то пусть земля ему будет пухом.