Запрос на экономические реформы очевиден. Ученые, экономисты, предприниматели обсуждают различные варианты развития событий и предлагают свои стратегии. Что из предложенного экспертным сообществом войдет в «дорожную карту», мы узнали у советника президента по экономическим вопросам, академика РАН Сергея Глазьева.
Все ощущают приближающееся время выбора, каким путем дальше будет идти развитие нашей экономики. Будущее целиком зависит от тех решений, которые будут приниматься сейчас. Мы, как специалисты в экономической науке, не видим перспектив для продолжения нынешней макроэкономической политики, их просто нет. Даже того, что удалось сбить инфляцию путем замораживания спроса и за счет снижения доходов населения — всем специалистам понятно, что это нельзя назвать успехом, поскольку от этого не происходит ни роста инвестиций, ни роста спроса.
Мы можем находиться в стагнационном депрессивном состоянии до очередного шока, который неизбежно последует, потому что платой за столь грубое и примитивное сжатие конечного спроса и ограничение количества денег, высасывание денег из экономики, напомню, что Центральный банк забрал практически все деньги, которые были эмитированы предыдущим руководством ЦБ, 8 трлн рублей изъяты из экономики. И в ближайшие три года Центральный банк заявил о том, что и дальше будет изымать деньги из экономики посредством двух инструментов: это депозиты, где коммерческие банки смогут хранить свои деньги под достаточно высокий процент, близкий к ключевой ставке, и облигации, тоже достаточно высокодоходные.
То есть Центральный банк создает таким образом искусственный барьер, который мешает перетоку денег из финансового сектора в реальный. Зачем брать на себя риски, если можно просто положить свободные деньги в Центральный банк, и за счет печатного станка он вам выдаст проценты.
Платой за такую примитивную политику является резкое падение инвестиционной активности, которую мы наблюдаем уже четыре года подряд. В этой ситуации неизбежно нарастание технологического отставания, мы и так отстаём технологически от передовых государств. Даже уже и от соседних стран. Технологическое отставание влечет за собой падение конкурентоспособности, падение конкурентоспособности ведет к девальвации рубля, девальвация рубля вызывает новую инфляционную волну. Мы на эти валютные грабли наступали уже много раз, расшибли большую часть нашего научно-технического потенциала, огромное количество людей уехало с идеями, которые реализуют в других странах, по банальной причине — потому что нет денег.
Как говорил премьер, держитесь. Но бизнес держаться не желает, умы держаться не желают без денег, они покидают страну. Мы видим сегодня выпускников Московского университета по ключевым факультетам — в информационных технологиях, в биоинженерии, — практически поголовный отъезд за границу из-за того, что наша финансово-экономическая система не предоставляет молодым специалистам, инженерам, ученым, предпринимателям доступа к кредитным ресурсам. А без кредита не может быть экономического роста, потому что кредит — это механизм авансирования роста в современной экономике, а процент за кредит — это налог на инновации. В ситуации, когда наш Центральный банк искусственно создал кредитный голод и остановил практически трансмиссионный механизм банковской системы, в том числе государственные банки сегодня не инвестируют особенно в экономику, доля инвестиций в реальный сектор не превышает 5% активов наших коммерческих банков
Но при этом они еще говорят о прибыли.
Это вторая проблема. В рамках проводимой политики мы не видим перспектив экономического роста. И те цели, которые поставил президент, обеспечить повышение объема экономической активности в 1,5 раза в течение шести лет, в рамках макроэкономической деятельности, денежно-кредитной политики, которая сегодня проводится, реализовать невозможно. Что, собственно говоря, признает правительство, признают апологеты этого экономического курса, доказывая, что мы будем развиваться на 1-2% в год. Но возможности для рывка, о котором говорит президент, есть. Они очевидны.
Можно их обозначить?
Конечно, мы предлагаем реализовать смешанную стратегию развития из нескольких составляющих. Первая составляющая — это опережающий рост нового технологического уклада и модернизация экономики на его основе. Базовые направления этого нового технологического уклада, который формирует современную технологическую революцию, сегодня хорошо понятны. Они растут с темпом от 20 до 80% в год, в среднем этот уклад растет с темпом 35% в год, становясь мощнейшим локомотивом экономического роста. Это нано-технологии, биоинженерные технологии, информационно-коммуникационные технологии, аддитивные технологии.
Благодаря внедрению этих технологий, идет резкое повышение эффективности производства, снижаются издержки, расширяются возможности производства новой качественной продукции. И если мы вкладываем деньги в этот новый комплекс технологии, которые обеспечат модернизацию всей экономики, то мы автоматически обеспечим экономический рост. Причем в этом ядре двузначные темпы, от 20 до 80% по разным направлениям ежегодного увеличения продукции и снижение инфляции, потому что внедрение этих новых технологий влечет снижение издержек. Скажем, переход на светодиоды означает экономию на электричестве в 10 раз, наноматериалы позволяют экономить металлы.
Наши зрители, когда слышат слово «нано», вспоминают одно акционерное общество, которое в этом году вроде как собирается впервые за 10 лет выплатить дивиденды своему единственному собственнику — государству.
Не будем говорить о том, как в нынешней системе управления принимаются решения. Главная проблема — никто не отвечает за результаты работы. Мы видим сравнительные примеры. «Роснано» вложило деньги в завод по изготовлению поликристаллического кремния, в модернизацию этого завода. Завод сегодня лежит, почти миллиард долларов потрачен, американские партнеры поставили негодное оборудование, металлом, по данным Счетной палаты, но такой же завод в городе Запорожье на Украине за счет частных денег в 5 раз меньшего объема процветает, дает гигантские прибыли. Поэтому то, что в нашей системе управления нет механизма ответственности, не означает, что нельзя проводить политику развития.
Да, если мы хотим, чтобы политика развития была эффективной и действенной, надо чтобы люди, которым доверяются государственные деньги, полномочия, отвечали за результаты своей работы. Если провальные результаты, это не значит, что провальное направление. Нанотехнологии сегодня совершают революцию в инженерии, в конструкционных материалах, в электротехнике. И объем применения нанотехнологий в среднем расширяется в передовых странах на 35% в год. А мы как производили светодиоды в лабораторных условиях, так сегодня и продолжаем их импортировать, занимаясь только упаковкой.
Это, конечно, неэффективное управление, для преодоления этой неэффективности необходимо вводить механизмы жесткой персональной ответственности за результаты работы. А для этого необходимо стратегическое планирование, которое будет охватывать и целевую программу модернизации экономики на базе нового технологического уклада. Это первая стратегия.
Вторая стратегия, мы ее называем динамическое наверстывание. Она менее концентрирована, она касается тех производств, где мы близки к передовому техническому уровню, где нам необходимы просто деньги, долгосрочные кредиты для того, чтобы профинансировать активизацию нашего научно-технического потенциала, выведя соответствующие отрасли экономики на передовой уровень конкуренции. Например, авиационная промышленность. Мы за последние 20 лет забросили эту отрасль, гражданское самолетостроение. Имея всю линейку самолетов, всех типоразмеров, классов, мы сегодня летаем на иностранных. Чем они лучше?
Могу сказать, что 20 лет назад они ничем не были лучше. Наши Ту-204, Ил-96, на котором летают правительственные чиновники, и по безопасности, и по эффективности, по шумам, по всем показателям не уступают зарубежным. Нам не удалось выйти на правильный масштаб производства. Почему? Потому что та же самая политика денежных властей не позволила создать механизмы долгосрочного кредита для покупки самолета. Во всем мире самолеты покупаются банками. Для банка это инвестиции. Банк покупает самолет и передает в лизинг авиакомпании. Очень редко мы можем видеть ситуацию, когда авиакомпания напрямую покупает самолет, потому что авиакомпания работает на издержках по эксплуатации самолетов. А инвесторами является крупный капитал, банки.
Довольно странным образом получается так, что наши банки, российские, государственные банки в том числе, вместо того, чтобы покупать отечественные самолеты и организовывать лизинг этих самолетов для российских авиакомпаний, покупают импортные и отдают тем же компаниям, которые банкротятся, скажем «Трансаэро», несмотря на государственную поддержку, образом, и мы еще несем убытки. Плюс к этому Евразийская комиссия с подачи российского члена совета этой комиссии принимает решение о предоставлении льгот по ввозу иностранных самолетов, которые освобождены и от НДС, и от импортных пошлин. И объем субсидий, которые мы предоставляем за счет государства под импорт самолетов, достиг уже 5 млрд долларов.
Поэтому при такой политике, когда мы своим самолетостроителям кредиты не даем, и российские госбанки их не покупают, а вся мощь государства в лице банковского сектора плюс еще льготы по ввозу импортной техники идут в ущерб отечественному авиастроению. То есть это пример политики не просто провальной, а вредительской, я считаю. Если бы мы соориентировали финансовые потоки, которыми государство управляет, на поддержку своей авиатехники, я вас уверяю, мы бы летали уже давно на российских самолетах.
А что такое самолетостроение? Это отрасль с рекордным мультипликационным эффектом. 1 рубль, который мы тратим в производстве самолетов, десятикратно расширяется по всем технологическим цепочкам. Это кооперация тысяч предприятий. Это конструкционные материалы, и двигатели, и авионика и так далее.
Динамическое наверстывание — это вторая стратегия. Таких отраслей, как самолетостроение, может быть не так много, но они все с огромным мультипликационным эффектом, где мы близки к передовому мировому уровню. Наконец, третье направление, чем правительство у нас пытается заниматься, это догоняющее развитие. Скажем, промышленная сборка иностранных автомобилей. Считается, что мы сами уже не в состоянии производить качественные, мирового уровня автомобили, поэтому мы приглашаем иностранные корпорации, которым даем определенные преференции, и они за нас собирают с какой-то локализацией самолеты, которые продаются в России. Наконец, четвертое направление, о котором бесконечно говорят, — это импортозамещение и повышение добавленной стоимости на базе нашего сырья. Ни для кого не секрет, чем продавать нефть, лучше заниматься нефтехимией, мы на 1 тонну нефти будем получать выручки в 10 раз больше за счет нефтехимии, чем продавая сырую нефть. То же самое касается газа, дерева и так далее. По всем сырьевым товарам, большую часть которых мы экспортируем, выгоднее производить продукцию с высокой добавленной стоимостью, сбыт которой не упирается в квоты ОПЕК, и который, в принципе, не ограничен. Почему это не делается?
Потому что очень мощные силы сформировались в нашей экономике, в России и за рубежом, которые лоббируют сохранение нынешней макроэкономической политики. Эта политика примитивна, она архаична, она не соответствует мировому опыту. Потому что мир уже 100 лет работает на фиатных деньгах, никто в мире не занимается сокращением денежной массы ради подавления инфляции, это считается абсурдом. Наоборот, во всех ведущих странах мира задачей властей является расширение денежного предложения в целях стимулирования экономической активности, роста инвестиций, повышения занятости и так далее.
Посмотрите политику ФРС США или Народного банка Китая, методы разные, но цели одинаковые. Деньги — это инструмент. Но у нас наши горе-монетаристы из денег сделали фетиш. То, что у нас вытворяют денежные власти с деньгами, это фетишизация денег, которая становится самоцелью. У нас самоцель всей экономической политики — повысить цену денег. Что такое снижение инфляции? Это повышение цены денег. И политика очень примитивная в этой связи. Они к деньгам относятся как к товару, как к некоему аналогу золота, и считают, что чем меньше мы этого товара выбрасываем на рынок, тем он будет дороже. То есть чем меньше будет денег, тем больше будет их покупательная способность и ниже инфляция. Кажется, так примитивно просто. Но дьявол кроется в деталях. И простота здесь хуже воровства. Это очевидно.
Еще раз подчеркну, деньги — это инструмент, а не золотые слитки в современной экономике. Во-вторых, главным фактором снижения инфляции является не сокращение количества денег, а повышение эффективности производства, снижение издержек, создание новых технологических возможностей, и научно-технический прогресс в современном мире одновременно и главный фактор роста экономики, и главный фактор снижения инфляции. Поэтому если мы правильно вкладываем деньги для того, чтобы добиться внедрения новых технологий, нужно провести инвестиции, нужно профинансировать инновации, провести НИОКРы, и только спустя некоторое время, вы получите отдачу, если пройдете сквозь долину смерти, где гибнет 90 с лишним процентов всех научно-технических идей.
Так вот, все это прохождение по жизненному циклу продукции приносит прибыль уже только на фазе масштабного коммерческого производства. А до этого необходимо тратить деньги. Выводить товар сначала на опытные образцы, совершенствовать его в зависимости от требований рынка, создавать опытные производства и за это время приходится тратить довольно большие деньги, которые в совокупности составляют инициирующий импульс, необходимый для вывода любого нового товара на рынок. Все это делается за счет кредита. Нигде в современном мире новые технологии не создаются за счет собственных денег бизнесменов, они всегда берут кредиты, делят риски с банками, банки делят риски с государством, поэтому в любой успешно развивающейся стране мира идет целевое управление денежными потоками. И кредитная эмиссия является важнейшим инструментом авансирования экономического роста. ..... окончание следом
Я уже упомянул, что этой политике противодействуют те, кто заинтересован в сохранении нынешнего статус-кво. Кто заинтересован в этом денежном фетишизме, кто получает сверхприбыль на дорогих деньгах? Оглянитесь вокруг. Эксперты говорят о том, что снижается прибыль. Но она же не везде снижается, у спекулянтов она растет. Первый бенефициар, как сейчас модно говорить, этой политики — спекулянты на Московской бирже. Они ничего не делают, кроме как манипулируют курсом рубля и движением ценных бумаг. Центральный банк ими не занимается, он бросил рубль в свободное плавание. А если что-то свободно плавает в рынке, движением этих денег управляют те, кто формирует течение. А течение на денежном рынке формируют крупные спекулянты, которые имеют доступ и к инсайдерской информации, и влияют на саму политику Московской биржи. И плюс Центральный банк для того, чтобы этих спекулянтов удержать на рынке, чтобы они не ушли и не обрушили рубль, обеспечивает им сверхвысокую доходность по российским инструментам, включая облигации самого Банка России.
Получается, что мы для того, чтобы ублажать спекулянтов, которые могут раскачать рынок и снова обрушить рубль, гарантируем доходность 20-40%, так называемый «кэрри трейд». То есть мы искусственно удерживаем спекулянтов на рынке за счет гарантированно сверх высокого дохода. Что является источником этого дохода? Тот самый национальный доход страны, который должен был идти на инвестиции. Вместо этого он идет в карманы спекулянтов. Пикантность еще заключается в том, что среди этих спекулянтов 70% иностранцы. В основном те самые американцы, которые против нас вводят санкции и продолжают вести гибридную войну на уничтожение. Вот первая группа бенефициаров, она видна невооруженным взглядом.
Вторая группа тоже не прячется. Посмотрите рапорты российских государственных банков. Сбербанк получил сумасшедшие прибыли. Почти триллион рублей. За счет чего? Это же выкачка денег из реального сектора экономики. Когда банк дает деньги в кредит предприятию за процент, который превышает рентабельность, это означает, что он высасывает из предприятия оборотные средства. Через проценты за кредит уходят и заработные платы, которые не растут. Чтобы удержаться на плаву, приходиться экономить на всем.
Поэтому с одной стороны, банки отсасывают деньги из реального сектора экономики, дестимулируют экономическую активность и угнетают экономический рост, делают его невозможным, потому что ни один здравомыслящий бизнесмен не станет брать деньги в банке за процент, который превышает ожидаемую норму прибыли. Поэтому сначала схлопываются инвестиции, потом сокращается оборотный капитал, и предприятия садятся на мель.
А дальше начинается банкротство и перераспределение собственности. В принципе здоровые предприятия оказываются жертвами этой денежной политики сверхвысоких процентных ставок. Поэтому банкиры всегда заинтересованы в дорогих деньгах. Потому что банковская маржа позволяет им, в сущности, из воздуха, точнее, за счет оборотных средств производственной сферы получать сверхприбыли. И абсурдность ситуации заключается в том, что наши государственные банки сегодня являются абсолютными лидерами в мире по величине банковской маржи.
Банковская маржа в Японии, Европе и Америке отрицательная сегодня. Японские банки субсидируют промышленность, также и в Европе. А Центральные банки поддерживают эти коммерческие банки, которые иначе просто бы лопнули. Я вас уверяю, что если бы руководство Банка России переместить в Японию, японская экономика бы моментально остановилась. Она просто бы рухнула. То же самое в Европе.
Весь мир в ситуации структурной перестройки, внедрения нового технологического уклада снижает цену денег. И банковская система работает как инструмент поддержки экономического роста, действуя в соответствии с элементарными понятиями здравого смысла и рекомендациями науки. Потому что наука об экономическом развитии, не путайте с экономическим равновесием, как раз у денежных фетишистов в голове экономическое равновесие, они вокруг денег танцуют, и равновесие происходит тогда, видимо, когда все деньги будут в руках небольшой группы финансовой олигархии, которая сидит, паразитирует на государственной банковской системе.
В других странах мира деньги используются как инструмент финансирования инвестиций через долгосрочные кредиты. И целью денежной политики, если мы вспомним классика, является создание условий и обеспечение роста инвестиций. Сегодня какую страну ни возьмете — Китай, Корею, Японию, Европу — все озабочены одним — ростом инвестиций в принципиально новые технологии, которые совершают технологическую эволюцию и обеспечивают тот самый прорыв к новому технологическому укладу на новую волну экономического роста. Мы видим эту волну Кондратьева, которая сейчас уже набирает силу. Об этом говорит и президент. Научное сообщество и бизнес понимают, как эти цели достигнуть.
Я сказал четыре стратегии, по каждой из этих стратегий двузначные темпы роста. Рост нового технологического уклада 30% в год в среднем. Динамическое наверстывание, скажем, переход на отечественные самолеты, это увеличение выпуска продукции в разы в этой отрасли, которая потянет за собой другие. Повышение степени переработки сырья — тоже в разы увеличение объема продукции. То есть у нас сегодня нет ограничений в экономике ни по сырью, ни по научно-производственному потенциалу, ни по мощностям, половина из которых стоит из-за того, что нет денег на оборотный капитал, нет кредитов, ни по интеллектуальному потенциалу, который уезжает за границу.
Нет самого главного — здравой политики.
Потому что эти силы, которые заинтересованы в дороговизне денег, в том, чтобы не было никакой ответственности, они блокируют все цели, которые ставит президент. Например, они дружными рядами добились блокирования закона о стратегическом планировании. Ведь для того, чтобы реализовать политику развития, необходимо внедрять механизм ответственности. Каждый субъект управления должен четко понимать, что он должен делать и отвечать за достижение результатов.
Например, государственные банки, о которых мы говорили. У них задача прибыль получать? Нет. У них задача обеспечивать кредитование развития экономики. Для этого их государство и держит. А что происходит? Трансмиссионный механизм, который определяет смысл банков в экономике, которые обеспечивают превращение сбережений в инвестиции, у нас политикой Центрального банка просто полностью отключен и заблокирован. Банки превратились в конторы по отсасыванию денег из реального сектора, перекачиванию их в спекулятивный сектор и вывод за границу. Поэтому мы теряем по 100 млрд долларов каждый год, и считается, что это плата за макроэкономическую стабильность, которая кончится очередным наступлением на грабли, о которых мы говорили.
Они дружными рядами добились того, что закон, который был принят по инициативе президента четыре года назад, о стратегическом планировании перенесен на этот год. Но в этом году пока никто не говорит, что его нужно запускать, по нему нужно учиться жить, нужно эти стратегические планы принимать и отвечать за их исполнение. Специнвестконтракты, о которых говорил президент, очень перспективный инструмент макроэкономического развития этого же стратегического планирования. Потому что планирование в современных условиях — это не директивные планы, которые раньше формировались в Госплане, это результат переговоров между государством и бизнесом с участием науки, чтобы наука помогала определять эти стратегические приоритетные направления экономического развития, где можно получить колоссальную отдачу с двузначными цифрами роста.
Научное сообщество вместе с бизнесом и под руководством государства формирует индикативные планы, которые оформляются специнвестконтрактами, к которым президент призывал перейти еще 4 года назад. В этих специнвестконтрактах бизнес берет на себя обязательства внедрять новые технологии, создавать рабочие места, расширять выпуск продукции, поднимать эффективность, а государство берет на себя обязательство предоставлять для этого соответствующие макроэкономические и местные региональные условия, включая и кредитование этих проектов. И все несут свою долю ответственности. Бизнес будет обязан вернуть все льготы, если планы нарушены. А государство обязано компенсировать убытки, если не будет делать то, за что взялось. Эта ткань специнвестконтрактов как раз должна определять механизм индикативного планирования.
Это тоже заблокировано?
Этого сейчас практически нет. Более того, инструментом поддержки этих специнвестконтрактов будет так называемый специальный инструмент рефинансирования. Это льготные кредиты, которые Центральный банк должен был создавать и через специальный канал рефинансирования коммерческих банков под гарантии правительства доводить до реального сектора. Согласно документу основных направлений денежно-кредитной политики, этот канал объявлен ненужным, он ликвидируется, и вместо него будут депозиты и облигации Центрального банка, которые будут, как я уже говорил, отсасывать деньги из экономики, а не вливать их.
То есть эта группа таких паразитических элементов, которые не хотят ничего делать, не хотят брать на себя никаких рисков, никакой ответственности, но хотят получать деньги из ничего. Что значит из ничего? Они их вытаскивают из реального сектора. Вытаскивают оборотные средства предприятий через завышенные процентные ставки, перераспределяют национальный доход из инвестиций себе в сверхприбыли, и, в конечном счете, залезают в карманы всех граждан, потому что платой за сокращение экономической активности является снижение доходов населения. Доходы падают, потому что у предприятия нет возможности расширяться.
Можете доступным языком нашим зрителям объяснить, как можно нивелировать эту проблему с падением доходов?
Я считаю, что инструментом сборки новой экономической политики должен стать тот самый закон о стратегическом планировании, который был принят по инициативе президента, и для которого необходимо нам сегодня с помощью Академии наук завершить разработку научно-технологического прогноза. Опять же с помощью Академии наук сформировать пространственную схему размещения производительных сил на перспективный период, определить приоритетные направления. И дальше, вовлекая в совместную работу бизнес-ассоциации и крупные корпорации, опираясь на госкорпорации, развернуть механизм реализации этих приоритетов в целевых программах, специнвестконтрактах, системах государственных закупок.
То есть весь инструментарий экономической политики сориентировать на рост инвестиций в перспективных направлениях научно-технического прогресса. Необходимо привести денежную политику в соответствие с современностью, исходя из того, что деньги — это инструмент кредитования, а не фетиш в виде золотых монет, над которыми Кащей чахнет. Надо у Кащея отобрать эту функцию денежной политики и подчинить денежную политику задачам финансирования экономического развития, прежде всего, того технологического прорыва, о котором говорил президент.
Есть одна сложность принципиальная, это механизм ответственности. Люди, которые в этой системе управления придут на смену нынешним чахнущим Кащеям, должны быть компетентными, должны разбираться в закономерностях современного экономического развития, должны обладать опытом управленческой работы и должны быть готовы взять на себя личную персональную ответственность за то, что целевые деньги, которые будут направлены на финансирование инноваций и инвестиций, в модернизацию, не будут украдены, не исчезнут, а будут потрачены в соответствии с теми целями и задачами, которые зафиксированы в стратегических планах и поддержаны специнвестконтрактами и индикативными планами.
В действительности все не так сложно. Что касается научно-технического прогноза, считайте, что он есть у Академии наук. Мы над ним работаем все эти годы. Вопрос только в его актуализации. Юридические формы для этого есть. Это специнструмент рефинансирования, это Закон о стратегическом планировании, специнвестконтракты, то есть формы тоже отработаны. Вопрос упирается в самую легкую задачу — организовать денежный поток. Потому что вырастить новое предприятие, создать или разработать новую технологию — это дело сложное, и не всякую технологию мы сможем сегодня разработать, и не каждый это может сделать.
Как говорил Владимир Ильич, мы дожили до ситуации, когда любая кухарка может управлять Центральным банком. Это люди, которые не разбираются в законах экономического развития, за душой у которых нет никаких научных достижений, нет авторитета в научном сообществе, а есть только примитивные догматические представления, за которыми они прячутся от ответственности. Ответственность — это главный элемент, которого нам не достает в системе управления, и внедрение которого будет сопряжено с политической волей.
Для того чтобы выполнить президентскую установку прорыва на передовой уровень экономического развития, нужны люди, которые возьмут на себя личную ответственность именно за реализацию этого прорыва. Не просто за макроэкономические индикаторы, какая будет инфляция, а за достижение конкретных целей развития экономики. Для этого требуется сочетание компетентности, профессионализма и ответственности. Если такую новую управленческую команду удастся собрать, то я вас уверяю, что мы выйдем на темпы экономического роста не менее 8% в год уже через год. Правительство Примакова и Геращенко показало, как это можно делать. Они фактически за три месяца вывели экономику из штопора, и она росла с темпом 1% в месяц. Это значит, 15% в год.
То есть прецедент в истории страны уже был.
Мы участвовали в этой работе. Академия наук напрямую не то, что подставила плечо правительству Примакова и Геращенко, а она была востребована, и мы вместе формировали планы, мы обсуждали механизмы, страховали, если что-то пойдет не так. Для этого и нужна ответственность.
Борьба будет жесткой в эти дни, недели до определения нового вектора развития страны, потому что те, о ком вы говорили, им есть что терять.
Война в наших условиях — это больше, к сожалению, не выяснение смыслов. То, что сегодня в общественном сознании происходит, это некая мистификация. Они делают спектакль, где есть одни герои с одной точкой зрения и другие герои с другой точкой зрения. Они с одной стороны пытаются создать условия для экономического роста, мы — с другой. То есть две точки зрения. Может, три. И каждая из них имеет право на существование.
Создается впечатление, что нет такого понятия «экономическая наука», нет вообще знания о том, как развивать экономику, нет мирового опыта, а есть какие-то философы в одном лагере, философы в другом лагере, они спорят о том, как добиться лучшего результата в целях общего блага, и вопрос упирается в выбор между идеями. На самом деле, нет. Это вопрос выбора интересов. В чьих интересах проводится экономическая политика.
Если она должна проводиться, как декларирует президент Путин в интересах развития экономики, в целях совершения экономического рывка, нам нужны знания. Нам нужны и Академия наук, и бизнес, и технологии, и управление развитием. А если нас все устраивает, и партия статус-кво побеждает, которая говорит: все эти ваши рассуждения по поводу развития и рывка — это некое оторванное от реальности пожелание, мы тут на месте будем делать то, что умеем. А что они умеют? Они умеют выкачивать деньги из реального сектора и рассовывать через спекуляции по своим карманам.
Если эта публика и дальше будет находиться при управлении, то никакого управления не будет, потому что никакого управления им не надо. Они не хотят брать на себя ответственности, даже с задачами, которые ставит глава государства, не соглашаются, их саботируют. То есть вместо реальной работы, вместо выяснения путей управления экономическим развитием, создания путей управления экономическим развитием идет демагогия.
То есть это осмысленно делается?
Да! Демагогия, которая пытается представить все дело так, что есть разные точки зрения. Два юриста — три точки зрения. В экономике на самом деле все легко считается. Особенно, если мы имеем дело уже со сложившимися траекториями развития, с международным опытом, и помним свой собственный опыт. Экономика любит счет, и мы можем на цифрах показать, что те задачи, которые поставил президент Путин, абсолютно реальны. Мы можем добиться даже более высоких темпов роста, если будем опираться на понимание закономерностей экономического развития и механизмов стимулирования и поддержки экономического роста через создание эффективной и ответственной системы управления.