Социальные лифты работали в СССР весьма неплохо:

 «никто» действительно мог, как поётся в известной песне, стать «всем». После 1917 года «бывшие» почти в полном составе были выметены из власти, освободилась масса руководящих должностей. Страшный кадровый голод способствовал быстрому, зачастую даже слишком быстрому карьерному росту.

Дальше была сильно проредившая ряды Гражданская война, потом ковровые чистки тридцатых годов, потом Великая отечественная. Начальство, особенно высокое начальство, находилось в постоянном напряжении, в постоянном ожидании отставки, расстрела или тюремного заключения.

Про Анастаса Микояна, любимого наркома Сталина, шутили: «от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича». Не так-то легко было продержаться с двадцатых до шестидесятых на ответственных должностях, сохранив при этом и свободу, и относительное здоровье.

Непрерывная жёсткая прополка советской аристократии не была здоровым и безболезненным процессом, однако у неё был очевидный плюс: высвобождающиеся кресла создавали мощную тягу, как пылесосом засасывающую наверх молодых карьеристов с горящими глазами.

Вскоре после смерти Сталина эта суровая карусель остановилась. К власти пришёл Никита Хрущёв, которому совсем не хотелось разделить судьбу, например, расстрелянного в 1953 году Лаврентия Берии. И товарищ Хрущёв, и остальная элита тех лет дружно проголосовала за спокойствие. Был заключён негласный договор — с расстрелами и посадками пора заканчивать.

Советская номенклатура, каста партийных чиновников, стала несменяемой. Проштрафившихся, заваливших важные задачи, проигравших аппартную борьбу товарищей перестали даже увольнять. В случае чего их просто перемещали с одной руководящей должности на другую — немного менее ответственную. Расстрелы, тюремные сроки стали почти экзотикой. Сев в должность директора завода в 40 лет можно было смело рассчитывать выйти на пенсию в 70 — если не директором завода, то директором театра или каким-нибудь ещё большим начальником.

Социальные лифты закономерным образом остановились. Характерный анекдот тех лет: «Почему сын полковника не может стать генералом? Потому что у генерала есть свой сын». При Леониде Брежневе сословность советского общества закрепилась, карьерный рост стал сильно затруднён.

Возможно, остановка социальных лифтов и не привела бы к столь печальным последствиям для государства, если бы представители номенклатуры были настоящими дворянами, с наследственными титулами и земельными владениями. Проблема была в том, что по факту они были вполне себе графами с маркизами, но формально оставались, как в известном советском фильме, «голодранцами». Конечно же, директорам заводов хотелось стать полноправными собственниками своих владений, по тем же причинам, по которым любовницы этих директоров мечтали получить статус официальных жён.

Когда Михаил Горбачёв начал закончившуюся катастрофой Перестройку, номенклатура отнеслась к его плану с дружным одобрением. Весь идеологический запал к этому моменту из советских элит уже выветрился, с чисто шкурной же точки зрения им хотелось и официально оформить свои заводы в собственность, и начать жить красивой капиталистической жизнью, со всеми этими спортивными кабриолетами и регулярными полётами в Париж. Сдержанное одобрение Перестройки сверху сопровождалось также и сдержанным одобрением снизу — амбициозные советские граждане понимали, что стремительная карьера им не светит, ибо сверху плотно окопались начальники, которые никуда не собираются уходить со своих мест.

Возможно, если бы «красные директора» узнали, во что реально выльются для них девяностые, они бы и попытались направить энергию Михаила Сергеевича в более конструктивное русло, однако история сослагательного наклонения не знает. Произошло то, что произошло.
https://fritzmorgen.…82057.html