Связной и посредник между главами супердержав

О роли военного разведчика Георгия Большакова в урегулировании Карибского кризиса
 

Пропуск Георгия Никитича Большакова в Белый дом. Фото с сайта www.mil.ru

Все мы восхищаемся подвигами Рихарда Зорге, который знал все секреты японского императорского двора и многие секреты германского Генштаба. Сделал он для Советского Союза много. Но в должной мере его не оценили. Даже награда нашла разведчика, когда его уже давно не было в живых.
Впрочем, в 1950–1960-е годы действовал еще один военный разведчик, сделавший для страны, наверное, не меньше, чем Зорге. Он тоже был вхож в самые высокие «инстанции». И был он необычайно симпатичен и порядочен в такой степени, что его любили даже те, кто знал о его истинной профессии. Так бы и забыли его, но академик Александр Фурсенко в ряде книг и публикаций рассказал об этом человеке, очистив его имя от наветов и клеветы.

КТО ВЫ, МИСТЕР ДЖОРДЖИ?
Георгий Никитич Большаков родился в 1922 году в Москве в семье железнодорожных служащих. После окончания школы в 1941 году поступил на курсы военных переводчиков при военном факультете Московского института иностранных языков. Когда началась Великая Отечественная война, Большакова направили в действующую армию, где он сначала был полковым переводчиком, а потом помощником начальника разведотдела дивизии. Здесь на перспективного офицера обратили внимание и отправили на учебу: 1943 год – разведкурсы усовершенствования офицерского состава, 1943–1946 годы – Высшая разведшкола Генштаба, 1946–1950 годы – Военно-дипломатическая академия (ВДА).
После окончания ВДА Большакова зачислили в штат Главного разведуправления (ГРУ), присвоили оперативный псевдоним Марк, и с 1951 по 1955 год он работал в США под «крышей» редактора отделения ТАСС в Нью-Йорке и Вашингтоне. Он жил и работал в Нью-Йорке, причем смог подружиться с некоторыми американскими журналистами, включая репортера газеты Daily News Фрэнка Хоулмена.
После возвращения в Союз его назначили офицером для особых поручений при министре обороны СССР маршале Г.К. Жукове. «Маршал к нему относился благосклонно, – отмечает Фурсенко, – и, как рассказывают очевидцы, с высшими армейскими чинами он держался запросто… Работа с Жуковым, несомненно, наложила отпечаток на его дальнейшее поведение…» Эта служба, по-видимому, обусловила способность Большакова в случае необходимости принимать самостоятельные решения. Кроме этого, он наладил весьма обширные связи в высших эшелонах власти, в частности, завязал дружеские отношения с зятем Хрущева Алексеем Аджубеем. Это знакомство, как полагают, дало Большакову новый шанс поработать в США, куда он был направлен в командировку в 1959–1962 годы, а также предопределило его роль посредника между Никитой Хрущевым и Джоном Кеннеди.
В период второй командировки Большаков занимал пост атташе по культуре и числился 40-м по рангу в списке 67 сотрудников советского посольства в Вашингтоне. Его прикрытием был выпуск журнала Soviet Life. Большаков был уверен в себе и легко общался с информаторами. Это выделяло его из советской колонии Вашингтона, он не был похож, по его собственному выражению, «на некоторых наших дипломатов, которые сидят за закрытыми дверями и интервьюируют друг друга».
В то время отношения между США и СССР были весьма сложными. Несмотря на наметившийся прорыв во взаимоотношениях, феерический визит Хрущева в США в сентябре 1959 года и ожидавшийся визит Дуайта Эйзенхауэра в СССР, все надежды на разрядку моментально рухнули после того, как в мае 1960 года над Свердловском был сбит американский самолет-шпион U-2. Поэтому, как пишет Фурсенко, перед Большаковым была поставлена задача «добывания достоверной военно-политической и военно-экономической информации и данных о подготовке США к внезапному нападению на СССР и страны социалистического лагеря». Большакову предписывалось возобновить свои отношения с рядом ведущих журналистов, а также «заводить широкий круг новых знакомств, путем всестороннего изучения которых выбирать перспективных лиц». Задание было выполнено блестяще.
В ноябре 1960 года президентом США был избран Джон Кеннеди. Он объявил о политике «новых рубежей», политике сильной Америки с экономикой, способной соответствовать новым амбициозным планам. Кеннеди назвал полет U-2 над территорией СССР провокацией и заявил, что если бы он был президентом, то «не допустил бы возможного инцидента и не разрешил бы такой полет». В Москве на эти заявления обратили внимание.
В качестве наследства Кеннеди от Эйзенхауэра достались размещенные в 1958–1961 годы в Великобритании, Италии и Турции ракеты средней дальности «Юпитер» и «Тор», нацеленные на советские города, а также планы по свержению Фиделя Кастро на Кубе.

БРАТ ВЫХОДИТ НА СВЯЗЬ
В Вашингтоне Большаков встретил своего старого знакомого по первой командировке Фрэнка Хоулмена. Это была уже далеко не первая их встреча. В июне–августе 1959 года они тесно взаимодействовали в ходе визита вице-президента США Ричарда Никсона в СССР, а затем – во время визита Хрущева в США.
В воспоминаниях, опубликованных в начале 1989 года, за несколько месяцев до смерти, Большаков писал, что они с Хоулменом «дружили семьями, часто ходили друг к другу в гости» и обсуждали «самые острые проблемы» в советско-американских отношениях. Хоулмен рассказывал, что и тогда, и впоследствии ему приходилось иметь дело со многими советскими репортерами и дипломатами, но ни один из них не был «таким обаятельным, как Джорджи».
Эдвин Гатман, пресс-секретарь Роберта Кеннеди, был одним из друзей Хоулмена в новой администрации. Тот, очевидно, рассказал Гатману о своих связях в советском посольстве и, в частности, о своих контактах с Большаковым. Хоулмен, возможно, по намекам Гатмана или самого Роберта Кеннеди почувствовал, что последний, по-видимому, хочет лично встретиться с Джорджи.
29 апреля 1961 года Хоулмен встретил Большакова в Национальном пресс-клубе и предложил организовать такую встречу. Это было неожиданно. Никто ни в Кремле, ни в ГРУ не давал Большакову санкцию на это. «Но разве начальство не будет довольно, – добавил Хоулмен, – если ты сможешь передавать в Москву соображения брата президента?» Большакова это предложение явно заинтересовало, но необходимо было получить на это разрешение своего начальства – резидента ГРУ в Вашингтоне. Однако тот категорически запретил Большакову эту встречу. На следующий день, 30 апреля, Большаков сообщил Хоулмену, что не сможет встретиться с братом президента.
Тем не менее 9 мая 1961 года Хоулмен позвонил Большакову и пригласил его в ресторан. Там он сказал ему, что сейчас они поедут на встречу с Робертом Кеннеди. Естественно, идти на это было весьма опасно. Ведь встреча не была санкционирована ни резидентом, ни Москвой. Георгий Никитич постарался отказаться под тем предлогом, что он не был подходящим образом одет и потому не готов к встрече. «Ты всегда готов, Джорджи», – сказал Хоулмен. И Большаков, человек смелый и решительный, согласился.
Встреча с братом президента продолжалась более четырех часов. В заключение тот попросил «подумать, посоветоваться с друзьями и сообщить ему мнение относительно вопросов, решение которых могло бы способствовать урегулированию взаимоотношений между СССР и США».

НЕОФИЦИАЛЬНЫЙ КАНАЛ СВЯЗИ
О беседе с братом президента Большаков немедленно доложил резиденту, а тот – в Москву. В Москве подробный отчет о встрече Большакова с Робертом Кеннеди был сразу же отправлен в президиум ЦК КПСС. В Кремле решили, что необходимо использовать обращение Р. Кеннеди для установления через Большакова канала особой связи с американским руководством. Президиум ЦК КПСС принял постановление ответить положительно на предложение Р. Кеннеди, использовав контакт Большакова с ним как «неофициальный канал обмена информацией». В связи с этим в Вашингтон были отправлены подробные инструкции.
С этого момента и до своего отъезда из США в декабре 1962 года Большаков выполнял функции «неофициального канала связи» между Кремлем и Белым домом. Достаточно сказать, что только с сентября 1961 по сентябрь 1962 года Большаков встречался с Р. Кеннеди более 40 раз, не считая бесед по телефону. Р. Кеннеди вспоминал позднее, что встречался с Большаковым регулярно в среднем один раз в две недели. Иногда эти встречи происходили по инициативе министра юстиции, иногда по просьбе Большакова.
Чем руководствовался Кеннеди во взаимоотношениях с так понравившимся ему разведчиком, до сих пор не совсем ясно. Можно предположить, что поиск неофициальных контактов с советским руководством объяснялся сложным положением молодого американского президента в его администрации.

Хрущев и Кеннеди с трудом, но все же нашли общий язык и не дали скатиться миру в новую масштабную войну.  Фото с сайта www.jfklibrary.org

Когда операция в заливе Кочинос находилась в стадии разработки и «ставки были сделаны», как писал Аллен Даллес, он был уверен, что Кеннеди будет вынужден поступить «правильно» и отправит военную мощь США на спасение вторжения. Это были обычные игры ЦРУ: оно дурачило Белый дом и играло на его беспокойствах, и президент начинал играть по его правилам. Но на этот раз президент, несмотря на свою молодость, и на то, что его стращали седовласые помощники по нацбезопасности, занял твердую позицию. Кеннеди сказал «нет» расширению операции, которую с самого начала считал «грязной». В ответ на это председатель Комитета начальников штабов генерал Лимэн Лемнитцер обвинил Кеннеди в том, что «выбросить белый флаг – немыслимо… возмутительно и почти что преступно». Но Кеннеди был непоколебим: «Я не позволю вовлечь нас в цепь безответственных действий только потому, что кучка фанатиков в наших рядах ставит национальную гордость выше национальных интересов».
В этих условиях братья Кеннеди, в частности Роберт, который занял пост министра юстиции, поняли, что правительству необходимо наладить неофициальную и быструю связь с Кремлем. Как правило, для таких целей подходят офицеры спецслужб. Кеннеди, конечно, знал, кого представляет в США Большаков. От ФБР ему было известно, что он на самом деле является офицером ГРУ и хорошо знаком с зятем Хрущева Алексеем Аджубеем. Однажды в разговоре с Хоулменом он назвал его майором военной разведки. Он ошибся, ведь Большаков был полковником.
С другой стороны, Кеннеди проникся к советскому разведчику глубокой симпатией. Между ним и Большаковым установились доверие и даже дружеские отношения. Об этом он писал в служебной записке в 1962 году, в которой отмечалось, что за время знакомства удалось перейти «от чисто деловых отношений с Р. Кеннеди к чисто личным».
Большие надежды американская сторона возлагала на контакты с Большаковым для доведения до советского руководства своих соображений относительно проблем международной безопасности накануне встречи на высшем уровне в Вене 4 июня 1961 года. Однако во время венской встречи Кеннеди и Хрущев не нашли общего языка. Хотя по некоторым пунктам и было достигнуто взаимопонимание, в целом конструктивного выхода найдено не было. Хрущев применял прессинг, угрожая, что до декабря найдет способ отторжения Западного Берлина и заключит мирный договор с ГДР.
Сейчас трудно понять, на что рассчитывал советский лидер. Ведь он встречался с руководителем супердержавы, только что избранным на пост президента. Причем тогда мало кто сомневался, что Кеннеди пробудет в Белом доме два срока, то есть восемь лет. Вероятно, у Хрущева сложилось впечатление, что американский президент слишком молод и мягок и легко поддается давлению.
Воинственная непримиримость Хрущева «совершенно потрясла» Кеннеди. Впервые в своей практике он, по свидетельству Роберта Кеннеди, «встретил человека, с которым оказалось невозможным в ходе переговоров найти разумное решение». По мнению некоторых исследователей, после венской встречи у Кеннеди образовался своеобразный «защитный механизм», и он стремился на все действия Хрущева реагировать в стиле ответного удара и максимально жестко.
Конечно, братья Кеннеди далеко не были «голубями». Достаточно сказать, что ответственность за значительную часть тайных операций молодой президент возложил на брата Роберта и именно под его контролем, как пишут Оливер Стоун и Питер Кузик в книге «Нерассказанная история США», ЦРУ начало за три года 163 тайные операции, в том числе пресловутую операцию «Мангуст» по свержению Фиделя Кастро на Кубе. За все восемь лет правления Эйзенхауэра их было 170.
Но и у Хрущева образовался определенный «комплекс превосходства», поскольку он считал Кеннеди слишком неопытным, чтобы соревноваться с ним в политических играх. По мнению Хрущева, в отношениях с американцами «наша тактика должна быть такой – то прижмем, то отпустим», то есть необходимо было постоянно поддерживать напряженность, сковывая силы соперника и ограничивая его возможности маневрировать.

ОТ БЕРЛИНСКОГО КРИЗИСА К ОПЕРАЦИИ «МАНГУСТ»
В августе 1961 года разразился берлинский кризис, когда была выстроена стена, разделившая Берлин. США перебросили 1,5 тыс. солдат из Западной Германии в Западный Берлин. Многие в окружении президента, как, например, Дин Ачесон, считали ядерную войну допустимым риском. По-видимому, такого же мнения придерживалось и советское руководство. В сентябре 1961 года после почти трехлетнего перерыва СССР возобновил ядерные испытания, причем они периодически проводились в мегатонном формате с использованием термоядерных зарядов.
26–27 октября наступила кульминация берлинского кризиса, когда американские и советские танки стояли у КПП «Чарли», направив пушки друг на друга. Президент Кеннеди просил брата встретиться с Большаковым, чтобы тот передал Хрущеву, что положение может выйти из-под контроля. Во избежание столкновения Кеннеди считал необходимым отвести танки от контрольно-пропускного пункта в течение ближайших 24 часов. Эта просьба была выполнена. 27 октября советские танки отошли, а следом отступили американские. После этого Кеннеди признался своим советникам: «Это не самое лучшее решение, но стена – это в сто раз лучше, чем война».
30 октября на полигоне Новая Земля СССР взорвал «царь-бомбу» мощностью 58 Мт. А 4 ноября американская администрация приняла решение о начале операции «Мангуст».
Однако обе стороны продолжали контакты по неофициальной линии через Большакова. Белый дом просил Кремль проявлять терпение и не обострять ситуацию, обещая в случае положительного исхода переговоров о Западном Берлине решить ряд «других вопросов советско-американских отношений». В то же время от Большакова в Москве знали, что Кеннеди дал указание американским войскам «твердо» стоять на позициях в Берлине, не допуская «каких-либо провокационных действий». Москва ответила на это перерывом в ядерных испытаниях с ноября 1961 по февраль 1962 года, после чего испытания возобновились, в том числе в мегатонном формате...

По ссылке на полную статью


Ссылка