Цитата: Danila96 от 13.01.2019 08:37:29Человек видимо путает с проблемой венгров под Смоленском.
Они там так знатно покуралесили, что именно в этих местах их принципиально не брали в плен.
Человек не путает. 2 Венгерская армия активно использовалась немцами в полицейских функциях. Охранники вот здесь были в основном венгры из 2 армии:
После неудач наших войск в мае 1942 года под Харьковом враг перешёл в наступление. 6-я немецкая армия устремилась от Старого Оскола на Острогожск. Поздно вечером 11 июля 1942 года плацдарм в Урыве был оставлен нашими войсками, и на следующий день без боя немцы вступили в Урыв. Жителей решили использовать в качестве заслона от обстрела их позиций нашей артиллерией, закрепившейся в Ново-Николаевке, Троицком, Данище.
Мадьяры (так называли венгров, которые воевали на стороне фашистов) хозяйничали в Урыве полгода, до 12 января 1943 года.
Как только оккупанты вошли в село, сразу стали сгонять всех жителей на Зазмайловскую площадь, располагавшуюся на месте современного школьного двора и здания школы. Они насильно выгоняли из подвалов, погребов и других укрытий скрывавшихся там женщин, стариков, детей. А бывало, просто забрасывали туда гранаты, уничтожая целые семьи.
Так погибли семья Павла Пархоменко, состоявшая из семи человек, семья Ивана Пархоменко, состоявшая из шести человек, семья Устиньи Мельниковой, в которой было тоже шесть человек, и много других.
Людям, которых фашисты выгоняли из своих домов, не разрешали брать с собой ни вещей, ни продуктов. Многие выходили в одних рубашках, платьях, босиком. Тех, кто пытался вернуться домой за продуктами и одеждой, расстреливали на месте без предупреждения.
Только на Горянке в своих укрытиях погибло 40 человек, в том числе семь детей до десяти лет.
Привели на площадь Николая Бойкова, он был инвалидом и в армию не годился. Здесь сидела его мать, сестра, жена с ребёнком. Николай пас коров у Дона под горой, там его и взяли мадьяры. И вот идёт он, опустив голову на болезненно искривлённой шее, а мадьяры подгоняют его криками, не дают ему подойти туда, где сидят его самые близкие люди. Отвели в сторону, и на их глазах расстреляли.
За что? Что сделал этот тихий, покалеченный болезнью человек? И не было в ответ на это зверство людского плача. Страх привёл людей в какое-то оцепенение. Мать его беззвучно раскрыла рот, зажав его руками, и рухнула на землю.
Вскоре здесь же расстреляли Григория Токарева, Никиту Гусева, Павла Даниловича. Так на глазах у сотен людей фашисты расстреляли восемь человек.
Мадьяры хозяйничали в селе: на Подоле, в Когиновом саду, на Талицкой, на Горянке, - везде стояли их машины, пушки, подводы, кухни, повозки с привязанными к ним лошадьми. А полураздетые фашисты разгуливали по селу, мародёрствовали, поливали себя холодной водой от жары, жевали сало, ели вишни.
Многие разлеглись на травке, перебрасываясь друг с другом словами, и смеялись над нашими людьми. В этот же день они полностью «очистили» село от живности.
Но вот из Кругляка (так называется местный лесок) выскочили три лёгких наших танка на полной скорости, промчались по Прогону, Подолу, Горянке. Трещали под их гусеницами машины, пушки, подводы, метались и дико ржали оторвавшиеся лошади. Мадьяры, не осознавая, что происходит, бросились в разные стороны. А танкисты давили всё, что попадалось на их пути, и вели непрерывный обстрел по скоплениям солдат и техники.
Сидящим на площади не видно было, что происходило на улицах села, слышали только рёв моторов, ржание лошадей, дикие вопли людей, усиливающуюся стрельбу. Хорошо разглядели они наши танки только на горе, у церкви. Красным заревом взрывов накрылся весь пустырь около церкви. Опомнившиеся захватчики ударили по нашим танкам, скрывшимся на Горянке.
Всё стихло. Вскоре показались подводы с ранеными гитлеровцами.
Зверства после этого только усилились. Фашисты отыгрались на мирных жителях.
Невольников подняли с площади, колонной направили к Покровской церкви, что стояла у обрыва Дона. Загнали в неё, набили до предела. Люди стояли вдоль стен, у колонн, теснили друг друга, освобождая для себя хоть крохотное местечко. Не оставалось ни сантиметра свободного пространства. А урывцы, подгоняемые плётками, всё заходили и заходили в церковь, набиваясь в неё до отказа.
Уже через час в церкви стало душно. Люди снимали с себя одежду, и это спасало их. Из церкви никого никуда не выпускали. Наполненные неприятными запахами испарения поднимались к верху. Хотелось пить. Жажда нарастала, а пить было нечего. Кричали дети.
Сквозь это разноголосье всюду слышалось: «Пить! Мамочка, я хочу пить!» Детская мольба тонула в гуле людских голосов. Вскоре по церкви сплошным душераздирающим эхом проносилось: «Пи-и-ить!» Когда не оставалось надежды на спасение, снаружи в разбитые окна стали подавать воду.
Крики, давка, стоны, плач, жажда, боль… всё смешалось в общий ужас.
Мадьяры хотели взорвать церковь вместе с людьми, находившимися внутри. Но вдруг появился какой-то немецкий офицер из Репьёвки и отменил приказ о взрыве (ходила молва, что это был наш разведчик).
Страшную ночь пережили урывцы. Утром следующего дня им разрешили выходить из церкви, но размещаться в пределах её ограды.
Однако зверств не убавилось. Теперь выискивали партийных, активистов, находили прятавшихся мужчин и тащили их в единую колонну. Немецкий офицер остановился рядом с Матвеем Портных. На нём была полинявшая гимнастёрка – в Урыв он вернулся из госпиталя после тяжёлого ранения. «Солдат русской армии?» - озлобленно спросил фашист. Матвей молчал. Немец резко толкнул его в сторону, а затем подвёл к яме, которую выкопали по приказу фашистов урывцы. Офицер что-то крикнул своим солдатам, и те столкнули Матвея в яму. И стали его закапывать. Заживо погребённый, он долго не умирал. Здесь же стояла мать, жена, жёны его братьев с детьми. Все видели, как волновалась земля над его могилой. То вздымалась, то резко проваливалась. И оттуда всё слышался слабый голос, просивший пощады.
Даже карателей напугал живой холм. И тогда они притащили убитую лошадь и навалили на могилу Матвея.
Возле церкви немецкие солдаты схватили учительницу, Эмилию Акимову, и зверски убили её. Всего здесь расстреляли 11 человек.
Вспоминает Анна Кошелева: «Когда нас выгнали на площадь у церкви, из толпы стали выбирать жён коммунистов, учителей и расстреливать. Помню, как убили одну учительницу – закололи её штыком в живот. Затем пригнали ребят 8-9-х классов, расстреляли и сбросили в яму. Из неё раздавались крики ещё не умерших мальчишек».
К полудню людей подняли, выгнали из ограды, разбили на три группы и колоннами погнали к трассе.
Не менее страшной и жестокой была дорога урывцев в изгнание. За малейшее нарушение – варварское избиение плёткой, а чаще – расстрел.
Приведу только один пример.
Когда колонна поднималась от центра Зазмайлы вверх, из неё выбежал Константин Пышнограев с раненым сынишкой на руках, забежал в свой двор. Положив на землю ребёнка, хотел взять хотя бы необходимое для сына. Но в это время к нему подбежал конвоир и стал избивать плёткой, загонять обратно в колонну, не давая взять отцу своего сына. Так и остался ребёнок лежать на земле у дома. Не дрогнуло сердце фашиста, когда долго ещё слышался надрывный плач малыша.
Строй урывцев постепенно растянулся. Отставали старики, больные. Их расстреливали тут же. Отставал от своей семьи и Яков Русиков, который вёл под руки своего немощного отца. Старик не мог идти, а сыну не хватало сил тащить его. В середине пути к трассе Яков Степанович догнал своих детей. Он был один. Опустив глаза, смог только выдавить одно слово: «Пристрелили».
Убили на глазах у сына отца, а его плеткой погнали вперёд за колонной. Старик так и остался лежать на дороге. Погиб в колонне и учитель Антон Акимов. Всего по дороге до Болдырёвки было убито девять человек.
Середина дня. Колонна подходила к трассе. Безжалостно палило солнце. Нестерпимо хотелось пить. Когда урывцы подходили к спуску на Болдырёвку, вдруг из ничего, из крохотной, чудом появившейся тучки пошёл короткий ливневый дождь. Люди подставляли ладони под струйки дождя, жадно ловили их ртом и слизывали текущие по лицу капельки воды.
Дождь внезапно оборвался, а люди набирали грязную воду из луж и пытались утолить ею невыносимую жажду. Впереди была речка. Как хотелось подойти к ней, напиться вдоволь, освежить прохладной водой лицо! Но никому не разрешили выйти из колонны, подгоняли людей плетками, торопили невольников вперёд. Куда? Зачем? Никто об этом ничего не знал. Колонну гнали в неизвестность.
Первой остановкой урывцев было село Солдатское. Пленников разместили в церкви и вокруг неё. Собирались вместе родственники, соседи. Разыскивали потерявшихся детей, радовались встречам, оплакивали потери. Но зверства не закончились.
Фашисты схватили жену председателя сельского Совета Наталью Акименко и повели её на допрос. Не могу забыть этого злодеяния.
Мне, мальчугану, удалось вылезти из ограды и подсмотреть за фашистами. Два коренастых фрица вывели Наталью из штаба и повели в сторону речки Потудань. Высокая, красивая, с длинными волосами, босая, в белой блузке нараспашку, шла она впереди, не оборачиваясь.
Фашисты подвели её к речке. Она повернулась к ним лицом, и тут же раздались выстрелы в грудь. Наталья упала затылком прямо в воду. Её длинные косы, словно цветок, распустились в воде и стали волнообразно метаться из стороны в сторону…
Издевательства продолжались. Офицеры выводили девчат и молодых женщин, забирали с собой и, поиздевавшись над ними, отпускали.
Чтобы избежать такой участи, девчата всякими ухищрениями придавали себе неприглядный вид, который спасал их от разборчивых фашистских насильников.
После «отдыха» урывцев вновь погнали на запад, подальше от линии фронта.
Часть пленников была отправлена в концлагерь близ Алексеевки, другая – 33 человека, отправлена в Германию. Сергей Курочкин рассказывал, что в лагере погибли 16 человек.
И всё-таки люди, возвращаясь к пепелищам родных домов, начинали жить сноваТолько весной 1943 года после освобождения села от фашистов стали возвращаться урывцы домой.
Из всех сёл Коротоякского района больше всех пострадал Урыв. 197 человек его жителей были расстреляны, в том числе 45 детей до 14 лет. 168 человек погибли при обстреле и подорвались на минах. 1164 дома было разрушено при бомбёжках, разобраны на блиндажи и сожжены – каждый пятый такой дом в районе был урывский. Колхоз и население потеряли более двух тысяч голов скота.
«Урыв – безлюдный, бездомный, стёртый с лица земли – был нами оставлен, чтобы наступать на запад», - так писал участник боёв за село Пётр Бородовцин.
«В селении Урыв нет ни одного дома, только стоит одиноко, в развалинах церковь без купола среди изредка сохранившихся печных труб от сгоревших домов. Слабый ветерок доносит до нас затхлый запах горелого тряпья и обожжённой земли. Нет здесь ничего живого. Даже кровожадный ворон не кружится в поисках добычи», - писал другой участник боёв, Пётр Нечитайло.
Это пример только одного села в Воронежской области. А вот пример обращения с военнопленными:
Цитата17 сентября 1942 года венгры совершили акт массового убийства советских военнопленных и мирных граждан возле хутора Северный (тогда — Малая Новая Мельница), где начиналась дорога.
Как рассказывает местный историк Виктор Васильевич Стрелкин, вначале на поле возле хутора был организован простой загон из колючей проволоки, где сперва просто под открытым небом содержались наши военнопленные.
Ближе к осени нашим солдатам разрешили построить из ивняка подобия бараков, которые хотя бы минимально защищали от непогоды. В бараки даже поставили бочки, которые использовались для обогрева и сушки одежды.
17 сентября, пока все люди находились на работах, нелюдь венгерского розлива заложила в бочки ручные гранаты. Когда пришедшие с каторжных работ уставшие и промокшие люди развели в бочках огонь, гранаты стали взрываться, убивая и калеча людей. Естественно, заключенные стали выбегать из загоревшихся бараков. Венгры открыли огонь из ручного оружия и пулеметов.
Местные жители пытались помочь пленным, но венгры стреляли и в тех, кто пытался приблизиться к горящим баракам. Не щадили никого.
Итогом этого дня стала гибель по приблизительным подсчетам около 450 человек. Хотя в реальности цифра, скорее всего, больше, так как люди умирали позже от ран, ожогов и увечий, полученных в давке.
И это только один из эпизодов. Сколько было аналогичных преступлений, сегодня сказать сложно. Но то, что эти 35 километров стоили нам не одну тысячу жизней наших граждан — факт неоспоримый.
У меня дед битвой за Воронеж начал свой боевой путь летом 1942 (847 сп, связист-разведчик, в честь него меня Михаилом назвали). Их 303 сд с марша (120 км) была брошена в бой.
Устный приказ не брать венгров в плен был. Наследили они за пол года сильно против мирного населения и военнопленных, до всего личного состава были доведены их художества.
В ходе наступательный операций за январь-февраль 2 Венгерская армия фактически была уничтожена, от нее осталось примерно 20% личного состава - тех кого догнать не успели.