Про "присоседившихся"

А теперь снова о Малевиче.

И от том, кто к кому "примазался".

Когда-то очень давно, в Китае был изобретён порох. Эта смесь была им необходима исключительно для того, чтоб звуком хлопка и вспышкой отпугивать злых духов. Однако "злые соседи" увидели в этом составе новые возможности к применению и совершили революцию в военном деле. Можем ли мы говорить о том, что китайцы к этой революции примазались? Очевидно, нет.

В начале 20 века были очень популярны идеи "кардинального переустройства мира". То, что такое переустройство возможно базировалось на уверенности в том, что "материя управляется сознанием". Этими идеями "болели" в Европе, этими идеями "болела" часть русских марксистов, эти идеи вдохновляли самых разных людей во всех слоях тогдашнего общества.

Вот цитата из статьи А. Гастева "Контуры пролетарской культуры", написанной в 1919 году.

"Машинизирование не только жестов, не только рабоче-производственных методов, но машинизирование обыденно-бытового мышления, соединенное с крайним объективизмом, поразительно нормализирует психологию пролетариата. Смело утверждаем, что ни один класс ни старого, ни современного мира не проникнут такой нормализированной психологией, как пролетариат. Где бы он ни работал: в Германии, в Сан-Франциско, в Австралии, в Сибири, – у него есть только общие психологические формулы, которые воспринимают с быстротой электрического тока первый производственный намек и завершают его в сложный шаблонный комплекс. Пусть нет еще международного языка, но есть международные жесты, есть международные психологические формулы, которыми обладают миллионы. Вот эта-то черта и сообщает пролетарской психологии поразительную анонимность, позволяющую квалифицировать отдельную пролетарскую единицу как А, В, С или как 325,075 и 0 и т. д. В этой нормализованности психологии и в ее динамизме – ключ к величайшей стихийности пролетарского мышления. Это не значит, что пролетариат элементарно стихиен, как крестьянская масса, артельная, шальная, слепая, – нет, это значит, что в его психологии из края в край мира гуляют мощные, грузные психологические потоки, для которых как будто уже нет миллиона голов, есть одна мировая голова. В дальнейшем эта тенденция незаметно создаст невозможность индивидуального мышления, претворяясь в объективную психологию целого класса с системами психологических включений, выключений, замыканий.


Пролетариат, постепенно разбиваемый новой индустрией на определенные «типы», «виды», на людей определенной «операции», на людей определенного жеста, с другой стороны, впитывает в свою психологию весь тот грандиозный монтаж предприятия, который проходит перед его глазами. Это, главным образом, открытый и всем видимый монтаж самого завода, последовательность и соподчиненность операций и фабрикаций, наконец, генеральный монтаж всего производства, выражающийся в подчинении и контроле одной операции – другой, одной фабрикации – другой, одного «типа» – другому и т. д. Психология пролетариата здесь уже превращается в новую социальную психологию, где один человеческий комплекс работает под контролем другого и где часто «контролер» в смысле трудовой квалификации стоит ниже контролируемого и очень часто персонально совершенно неизвестен. Эта психология раскрывает новый рабочий коллективизм, который проявляется не только в отношениях человека к человеку, но и в отношении целостных групп людей к целостным группам механизмов. Такой коллективизм можно назвать механизированным коллективизмом. Проявления этого механизированного коллективизма настолько чужды персональности, настолько анонимны, что движение этих коллективов-комплексов приближается к движению вещей, в которых как будто уже нет человеческого индивидуального лица, а есть ровные, нормализированные шаги, есть лица без экспрессии, душа, лишенная лирики, эмоция, измеряемая не криком, не смехом, а манометром и таксометром."

Это взгляд на будущее со стороны "Пролеткульта" - движения организованного Богдановым и Луначарским на основе учения Богданова "Эмпириомонизм", которое являлось вариантом эмпириокритицизма. Именно на этом учении базировалась идейная основа этой организации, и для того, чтобы понимать причины происходивших тогда событий, желательно и эту теорию знать.

Малевич пролеткультовцем не был. Но он был футуристом, а футуризм тоже базировался на эмпириокритицизме и представители этого течения тоже отвергали всё "старое" и верили, что вот ещё чуть-чуть, и будет создан принципиально иной мир, с принципиально другими физическими законами и принципиально иной культурой, и принципиально иным искусством. Вот именно это принципиально иное искусство для нового "совершенного мира" создавал Малевич.

Нового мира создать не удалось. Все базовые законы нашей вселенной остались всё теми же и как-то кардинально меняться не собираются. Но формы созданные Малевичем оказались очень удобны для использования в проектировании новых предметов, предназначенных для массового производства. Так что, в определённом смысле, можно сказать, что это массовое производство "присоседилось" к Малевичу, а не наоборот. Хотя, понятно, что говорить так можно лишь с большой долей иронии.

Это очень хорошо понимали и понимают те, кто взял на себя труд разобраться в том, почему супрематические формы столь важны для нас.

Вот на этой фотографии, сделанной в 1946 году, работники Государственного Русского Музея вскрывают ящики с культурными сокровищами нашей страны, которые удалось сохранить во время войны. Которые чудом удалось эвакуировать при приближении нацистов.
Посмотрите на самый верхний портрет лежащий в ящике. 



Они тогда понимали значение этого человека для нашей культуры. То, что сейчас кто-то этого не понимает - беда. А у тех, кто не хочет этого понять - вина.